Говорят, после читки «Душ» обычно смешливый Пушкин сник и молвил: «Боже, как грустна наша Россия».

Режиссер Константинопольский перенес «Души» в современность и снял кино, как весела наша Россия.

Он и всегда так снимал. Охлобыстина с пейсами («8 1/2 долларов»). Кабаниху у мемориала Ленину («Гроза»). Чебуречную «Родина» («Пьяная фирма»). И про деньги-деньги-деньги, всюду деньги, господа. Купецкое упоение мерзостью загула.

По сюжету, чиновник Минкульта Чичиков (Евгений Цыганов) едет в город Бугорск с целью приторговать кладбищенскими участками в Москве возле праха значительных лиц, заранее застолбивших себе престижный уголок. Его кошмарят гаишники (что может быть смешнее гаишника), разводит на партию в шашки казак Ноздрев (только казаки), уламывает на загробное соседство с М. Галкиным Коробочка (да, еще Галкин со старушкой), а Котова-Дерябина со сцены кабака наяривает высоцкое «Сон мне: желтые огни» — что и впрямь очаровательно в своем разудалом похабстве. Министр местной культуры Собакевич-Робак — из бывших бандитов, министр здравоохранения Манилов-Дюжев — из практикующих наркоманов, Коробочка-Коренева — мэр Запердюйска. Кучер Селифан — старлей ФСБ, капитан Копейкин поувечился в боях за Донбасс, у зав краевой библиотекой Плюшкина иконостас из афиш Тарковского, телки-русалки селфятся на фоне танка Победы. У Ноздрева с Межуевым кубанки и георгиевские ленты, которые в кругах Константинопольского принято звать колорадскими. Разве что сам Нос еще на молебне в Храме Христа не стоит — дарю, двоечники.

В копеечных эпизодах все наши мельпоменские шататели режима — Кортнев, Ауг, иноагент Слепаков, Серебряков и М. О. Ефремов портретом на стене в силу временной потери трудоспособности. Сатиру творят. К совести взывают. Среди позывов к совести вертится в роли себя Никас Сафронов и сам режиссер, в гриме Гребенщикова поющий с кабацкого подиума «Проснись, моя Кострома» и дальше про Дубровского.

Весь этот цирк с гусями здорово смахивает на пышные экранизации «Мастера и Маргариты». Все поголовно постановщики «М М» из истории русского Фауста делают балаган имени Бегемота. Кафешантан и Варенуха выходят просто отлично, голожопый бал Сатаны с фейерверками — несравненно, Бегемот с Коровьевым ловко, Воланд с Мастером по-всякому, а Иешуа с Пилатом вовсе никак. Руки заточены под варьете с девочками, а не под Назарет с Откровением. И у зрителя глаз заточен на то же самое, все довольны. Вот теперь кабацкий шармер сбацал «Мертвые души». И жизнь его прошла в ресторане, и фильмы сняты в ресторане, и критика социальных язв у него ресторанная. Из ста семидесяти минут экранного времени в кабаках снято тридцать семь и еще ровно столько же — на поместных застольях с расстегаем и наливочкой. Шалман во всех его фильмах был главной локацией — только в 90-е наркоманы-бандюганы швырялись с экрана чужими деньгами в знак веселого угара, а сегодня — с целью народного гнева. Тогда модно было жечь и колбасить, нынче клеймить и хайпожорить, без отрыва от карты вин. Как говорил Козинцев о пырьевском «Идиоте»: «Ндраву моему не препятствуй! Я власть денег изобличаю!»

Согласно апокрифу, двести лет назад царь, посмотрев «Ревизора», буркнул: «Всем досталось, а больше всего мне».

Если нынешний царь и посмотрит «Мертвые души», то скажет, наверное: «Чем бы дитя ни тешилось — лишь бы не вешалось. Дайте ему, что ли, заслуженного деятеля искусств — авось уймется. А то он мне так всю классику перебалаганит. Там еще добра много.

Давненько что-то никто „Вишневый сад“ не осовременивал».