Как Испания потеряла свое счастье

О тех проблемах, которые мы здесь обсуждаем, Лев Толстой мог бы сказать: «Все счастливые страны счастливы одинаково, каждая несчастливая несчастлива по-своему». В отношении «счастливых стран» подобное утверждение было бы некоторым упрощением: с ними тоже не все просто. Но с «несчастливыми» именно так дело и обстоит. Помимо России есть в Европе еще две больших страны со сложным историческим путем, которым тоже в какой-то момент изменило счастье. Это Испания и Польша. Испания была в XVI веке самой сильной страной Европы, но затем случился упадок, который в той или иной мере давал о себе знать чуть ли не до конца ХХ столетия. А Польша в конце XVIII века оказалась разделена между соседями и восстановила свою государственность лишь в 1918 году. Понять, что стряслось с этими странами, можно, погружаясь, как и раньше, в наш любимый колодец Томаса Манна.

К середине XX века Испания представляла собой странное зрелище. Страна Западной Европы (хоть и южной ее части) отставала в своем развитии от Англии, Франции, Голландии, Бельгии, да, в общем-то, можно сказать, что и от Германии с Италией, несмотря на случившиеся с ними нацистскую и фашистскую катастрофы. Испания представляла собой отсталую в экономическом плане автократию, во главе которой стоял генералиссимус Франсиско Франко. В суровой и кровопролитной гражданской войне 1930‑х годов Франко «спас» свою страну от левых радикалов, которым помогал сталинский СССР. Но избавление Испании от участия в советском эксперименте не сильно ей помогло. Капиталистический застой оказался немногим лучше бурного социалистического развития. Лишь комплексные радикальные экономические реформы, осуществленные в конце 1950‑х, способствовали нормализации развития Испании. А политические преобразования произошли только после смерти Франко. Автократия постепенно превратилась в демократию, Испания вошла в Евросоюз, а испанская экономика стала частью европейской экономики и даже зоны евро.

При поверхностном рассмотрении проблемы развития Испании выглядят обычными проблемами догоняющего развития. Не могут же все страны модернизироваться синхронно! Ясно, что есть в этом процессе лидеры и аутсайдеры. Англия и Голландия добились успехов раньше, Испания и Португалия — позже. Если смотреть на историю Испании в XVIII–XX столетиях, признаки догоняющего развития будут заметны каждому. Испанцы стремились по мере сил формировать такие институты, чтобы броситься в погоню, скажем, за французами — своими успешными северными соседями.

Но такой поверхностный взгляд, брошенный с севера за Пиренеи, не дает нам ответа на чрезвычайно важный вопрос. Испанские города в Средние века уступали в экономическом развитии ряду североитальянских и нидерландских городов, но не городам французским и английским. То есть испанцы (кастильцы и каталонцы) были успешны. К началу Нового времени испанская монархия стала столь сильна, что претендовала на доминирование во всей Европе, на то, чтобы считаться оплотом католического мира. В эпоху, когда Московское государство пыталось с боями «войти в Европу», то успешно сражаясь на полях Ливонской войны, то отступая под давлением сильного противника, государство Испанское ставило задачу установления своего контроля в той или иной форме над самыми разными уголками Европы… А потом случилась катастрофа. И уже в XVIII–XIX веках Испания и Россия оказались двумя вполне сопоставимыми по уровню развития периферийными европейскими державами, причем первая по-прежнему находилась на спаде, а вторая — на подъеме.

Испанский упадок можно отсчитывать с середины XVII века, с того момента, когда несчастливо для Испании завершилась Тридцатилетняя война. Две ветви огромного дома Габсбургов — испанская и австрийская, — несмотря на совместные усилия по борьбе с немецкими протестантами, а также с Францией, Швецией, Англией, Данией, оказались у разбитого корыта. И это поражение стало следствием не только военных неудач и дипломатических провалов, но — самое главное — следствием упадка в финансово-экономической сфере и слабого политического устройства. В чем же были причины этих слабостей?

Одну причину обнаружить нетрудно. Долгое время Испания делала ставку на серебро, поступавшее из‑за океана, из американских колоний. Богатейшие серебряные рудники Боливии и другие источники поступления благородных металлов способствовали серьезному пополнению бюджета. Если противники Испании могли при организации боевых действий полагаться лишь на налоговые поступления от своих земель и городов, то испанцы в дополнение к налогам имели колониальные ресурсы. Серебряный флот вез в Европу богатства, добытые из земли индейцами, и эти богатства превращались в зарплату наемных солдат, в огнестрельное оружие, в мощные фортификационные сооружения. При наличии большого бюджета можно было не думать об эффективности экономики. Более того, гордым кастильцам она представлялась делом второстепенным в сравнении с войной. Пока купцы и ремесленники цинично набивали карманы, солдаты сражались за величие католических идей против врагов внешних (турки) и внутренних (протестанты).

Тем временем в экономике происходили неблагоприятные для Испании перемены. Большой приток серебра повышал уровень жизни тех испанцев, которые были с ним связаны, начиная с солдат и заканчивая ремесленниками. Одна часть общества получала деньги за свою службу, другая — хорошо зарабатывала на продаже товаров. Высокий спрос, как это и бывает в экономике, порождал инфляцию. А на рост цен реагировал бизнес соседних стран. Стал возрастать экспорт их товаров в Испанию, на продажах все чаще хорошо зарабатывали иностранцы. Из-за Пиренеев рабочая сила хлынула в страну с хорошими заработками, поскольку она нуждалась в мигрантах: гордые кастильцы предпочитали престижную и хорошо оплачиваемую воинскую службу трудовым «подвигам» в тылу. Испанская экономика, начинавшая с прироста доходов, постепенно стала сворачиваться из‑за неэффективности и неконкурентоспособности. Если бы при этом нарастали поступления заокеанского серебра, такой хозяйственный упадок оказался бы не слишком заметен. Но природные ресурсы со временем исчерпываются. Исчерпание колониальных богатств совпало с упадком национальной экономики. Короне трудно стало содержать огромную армию, тем более что геополитические амбиции «исчерпанию» не подвергались. Все глубже втягиваясь в европейские войны, Испания не соразмеряла свои финансовые возможности с расходами на милитаризацию. Какое-то время бюджет спасали кредиты, но после ряда банкротств выяснилось, что и кредитный рынок не является неисчерпаемым.

Подобные истории принято порой называть ресурсным проклятием. Богатство, даруемое природой, бьет по способности населения создавать богатства своими трудами. Про существование ресурсного проклятия часто говорят применительно к СССР и России последних сорок–пятьдесят лет. В российском случае природа одарила нас нефтью и газом. В испанском случае ресурсное проклятие проистекало от благородных металлов, но суть проблемы тогда была такой же, как у нас сейчас.

Впрочем, хозяйственное отставание, вызванное формированием неблагоприятных условий для отечественного бизнеса, не могло стать причиной фатального упадка на несколько столетий. Ведь по прошествии некоторого времени, когда иссякли текущие из‑за океана серебряные реки, а экономика соседних стран поднялась настолько, что перестала быть поставщиком мигрантов за Пиренеи, в Испании вновь должны были появиться стимулы для занятия бизнесом. Солдатская служба кормила все хуже, а рынок испытывал потребность в отечественных товарах, что давало возможность кормиться трудом своих рук, а не стрельбой по противнику. В какой-то мере трансформация условий, необходимых для развития экономики, создала стимулы трудиться. Испания с голоду не умирала. Но все же столь длительное отставание от стран, расположенных к северу от Пиренеев, нельзя объяснить лишь ресурсным проклятием. Была и другая причина испанского упадка. Обнаружить ее можно опять-таки лишь погружением в колодец прошлого.

Причиной упадка является испанская инквизиция, которую редко сопоставляют с экономическим и политическим развитием страны. У многих историков религиозные проблемы существуют сами по себе, а экономические и политические связи с ними как бы не имеют. Но идеология не может рассматриваться вне связи с экономикой и политикой. Печальный советский опыт это показывает. И опыт испанский говорит о том же: репрессии, вызванные борьбой с еретиками, серьезно сказывались на каждом, кто не вполне вписывался в тот правильный католический образ жизни, на страже которого стояла инквизиция.

Трудно развиваться бизнесу, когда в любой момент на него может наехать влиятельная структура, существующая фактически только для осуществления наездов. Конечно, предприниматель — не значит еретик. Но подвести неугодного инквизиции купца под статус еретика было не столь уж трудно. Многие из них имели еврейское происхождение, и это вызывало подозрение, что конверсо (крестившийся еврей) тайно исповедует иудаизм или даже держит подпольную синагогу. От инквизиторов можно было порой откупиться. Но сам факт получения денег от бизнеса лишь стимулировал в дальнейшем активный поиск еретиков. Ведь чем больше удастся их обнаружить, тем больше становятся легальные доходы инквизиции и нелегальные доходы ее служителей.

Подобные проблемы возникали не только с бизнесом. Любой нестандартно мыслящий ученый, любой политический деятель (даже самого высокого ранга), стремившийся осуществить реформы, мог попасть под подозрение. При наличии института, способного любого человека обвинить в ереси, естественным становилось стремление не высовываться. Испанская элита придерживалась сложившихся традиций, много молилась (или имитировала искреннюю веру в Бога), строила новые храмы, украшала старые, много жертвовала монастырям, благодаря которым численность монахов была, возможно, самой большой в Европе. Оставшиеся средства использовались для строительства дворцов, покупки земель и титулов. Стагнация становилась целью, тогда как любая модернизация рассматривалась как опасная затея. И так обстояло дело на протяжении веков — до преобразований XIX столетия.