Бей своих, чтоб чужие боялись

Петровские преобразования во многом не устраивают нас, когда мы глядим на них из нашего времени. Мы не узнаем в петровской модернизации то, что принято считать модернизацией, — движением к модерну, к современности, рынку и демократии, открытости и толерантности. Однако Петровские реформы абсолютно не устраивали и значительную часть его современников. Для них, как и для нас, он был странным человеком, но не потому, что стремился в неясное будущее, а потому, что стремился на совершенно конкретный Запад — в мир еретиков, проклятых «латын», «лютеров», и «кальвинов». Недаром многие считали Петра Антихристом.

Проблема противостояния консервативной части старого московского общества с реформаторской его частью возникла не при Петре. Она вызревала на протяжении всего XVII века, поскольку Запад проникал в Московию вместе с наемниками, приглашенными для реорганизации старого войска, для построения полков иноземного строя. По всей видимости, новшества не нравились многим, но организованное сопротивление им могла оказать лишь церковь как единственная структура, заинтересованная в максимальном сохранении традиции и объединявшая на этой основе консерваторов. Церковь не привечала иноземцев в Москве, настаивая на том, чтобы они проживали отдельно, в Немецкой слободе. Церковь решительно возражала против того, чтобы наше православное воинство возглавляли генералы-иноверцы. Церковь противилась тому, чтобы в Москве строили храмы иных христианских конфессий. И конечно, церковь активно противилась покушениям на ее деньги и имущество, в то время как Петр на них посягал в поисках средств для восстановления армии после «Нарвской конфузии».

В конечном счете Петр радикально реформировал православную церковь, упразднив патриаршество и поставив священников под управление Священного синода, которым фактически сам и руководил через посредство обер-прокурора. Многие исследователи считают церковную реформу самой важной и наиболее радикальной реформой Петра, хотя в массовом сознании она занимает второстепенное место по сравнению с такими понятными народу преобразованиями, как создание новой армии, строительство флота и учреждение коллегий для управления страной. В самом деле, именно церковная реформа Петра может считаться в полной мере модернизаторской даже при взгляде на преобразования той эпохи из нашего времени. Формально мы не видим прямой связи между церковной реформой и тем, что принято считать крупнейшими достижениями Петра, — созданием империи, завоеванием Ижорской земли и Балтии. Царь, похоже, руководствовался принципом «бей своих, чтоб чужие боялись». Ослабляй церковь, чтобы ослабить военных противников. Бери в плен внутреннего врага, чтобы в конечном счете пленить врага внешнего.

Главным результатом церковной реформы оказались ее долгосрочные последствия. Жесткое давление на церковь помогло российским реформаторам в будущем осуществить преобразования. Можно сказать, что само формирование реформаторских групп элиты через несколько поколений после Петра стало следствием церковной реформы и связанных с ней обстоятельств. Царь подчинял церковь, чтобы она не мешала ему заимствовать зарубежный военный опыт, а также опыт государственного строительства и опыт строительства кораблей, которым обладали лишь «лютеры» и «кальвины». Но вышло так, что подчинение церкви сработало на долгосрочную перспективу, поскольку при бесправном в государственных делах священстве легче стали устанавливаться тесные культурные связи между Россией и другими странами Европы, облегчились поездки иностранцев с запада на восток для участия в российских преобразованиях и наших людей с востока на запад для обучения тому, как эти преобразования следует осуществлять.

Церковь, в отличие от государства, по природе своей консервативна. Государству для выживания регулярно следует обновляться. Если оно не будет делать свою армию более эффективной с учетом опыта хорошо воюющих соседей, эти соседи рано или поздно придут с завоевательными целями и слабую армию разобьют. Для выживания церкви, напротив, всякие обновления опасны. Если ей удастся не допускать на свою территорию проповедников иных конфессий, паства будет следовать старым добрым традициям, не впадая в ересь. Если же проповедники придут, они, в отличие от мастеров по «ремонту» армии, флота и государства, оттянут от традиционной церкви какую-то часть паствы.

Характеризуя церковь как консервативный институт, я ни в коей мере не стремлюсь расставлять знаки: что положительно, а что отрицательно, что хорошо, а что плохо. Можно вспомнить, как в Московском государстве православная церковь, будучи в целом институтом консервативным, обладала правом печаловаться пред государем за сирых и убогих. Временами это делало ее ограничителем царского деспотизма, что ярко проявилось, например, в годы опричнины. Но меня в данной книге интересуют не этические моменты (это особая тема), а проблемы развития. И обсуждать проблемы консерватизма я буду именно с этих позиций.

О том, к каким последствиям может привести страну успешно функционирующая рядом с государством консервативная церковь, показывал в XVII столетии пример Испании. В позднее Средневековье испанские города успешно развивались, не уступая в целом городам Франции и Англии и явно опережая города Восточной Европы по развитию ремесла и торговли. В XVI веке Испания, обогатившаяся заокеанским серебром, стала в военном отношении самой сильной страной Европы. Однако XVII век ознаменовался ее явным упадком. Как по военной линии, так и по хозяйственной Испания сильно сдала позиции. В конечном счете ослабло и государство. Война за испанское наследство, происходившая как раз в Петровскую эпоху, показала, что страна становится игрушкой в руках других европейских держав. Конечно, было много причин такого упадка, однако важнейшей оказалось доминирование испанской инквизиции, которая ради борьбы с ересями совершала целый ряд разрушительных действий, подрывая хозяйственную систему.

В России, правда, инквизиции не имелось. Она была более свободна от инквизиторских начинаний, чем любая страна католического мира, поскольку в Средние века доминиканский орден активно защищал и «зачищал» веру повсюду, а не только в Испании. В православном мире инквизиции не существовало. Более того, в православной традиции, идущей еще от греков, церковь всегда стояла на втором месте после светской власти. Трудно себе представить что-то вроде инквизиционных «зачисток» испанского типа на российских просторах. Тем не менее роль церкви в допетровской России все же не следует недооценивать.

Церковь постоянно претендовала на роль «морального учителя» государей. Находясь формально у них за спиной, она стремилась к тому, чтобы определять некоторые важные направления политики, не вдаваясь, конечно, в управленческие детали. Большое влияние церкви при решении принципиальных для развития страны вопросов выявилось уже во время полемики иосифлян с нестяжателями. Роль Иосифа Волоцкого в эпоху Ивана III оказалась значительнее, чем можно было представить себе, исходя из формальных моментов, определяющих место церкви в православном государстве. Правда, при Иване Грозном митрополиты не смогли противиться опричнине и усилению персональной власти царя, что выразилось, в частности, в трагической гибели Филиппа Колычева, но после Смуты картина стала существенно иной. Патриархи Филарет и Никон обладали огромным моральным авторитетом. Филарет был отцом Михаила Романова, а Никон долгое время имел сильное влияние на Алексея Михайловича. Московское государство стремилось к усилению своего влияния на европейских территориях, населенных православными людьми (от ближней Малой Руси до дальней Греции), и в этой ситуации важны были не только «силовики», с помощью которых Москва теснила Речь Посполитую, но и «смысловики», способные убедить местное население в том, что к ним пришли не завоеватели, а освободители. «Смысловиками» же в то время могли быть только представители церкви. Иных политтехнологий эпоха не знала.

Падение патриарха Никона, думается, не было предопределено. Во многом оно, как и предшествующее возвышение, определялось субъективными обстоятельствами, особенностями личности главы церкви и главы государства. Сложившиеся правила игры не мешали появлению нового могущественного патриарха. Ни при Алексее Михайловиче, ни при Федоре Алексеевиче и Софье Алексеевне не было осуществлено институциональных изменений, способных ограничить влияние церкви на жизнь страны. Да подобных изменений и не планировалось. Институционально роль церкви была ограничена лишь Петром Алексеевичем, причем настолько, что от личного авторитета крупных церковных фигур уже ничего не зависело. С тех пор великие церковные деятели на Руси бывали, но великого воздействия на основания жизни страны они уже не оказывали.

Скорее всего, такого деструктивного воздействия на развитие страны, какое в Испании оказала инквизиция, на Руси быть не могло при любом ходе событий. Даже если бы Петр не провел церковной реформы, церковь оставалась бы проводником консервативных (точнее, охранительных) взглядов, широко распространенных в обществе, но не проводником репрессий против людей, способных что-то изменить. Но нам не следует недооценивать значение охранительства, которое было в головах у сторонников традиционных скреп. Людям, сформировавшимся в XX или XXI столетиях, трудно представить себе ментальность человека XVII–XVIII веков, когда не имелось современных средств коммуникации, когда не было даже привычки к регулярному чтению, когда читали в основном лишь религиозную литературу, не стремясь искать новые тексты, когда ко всему иноземному и иноверческому с рождения относились подозрительно, путешествовали крайне редко, да и то в основном с паломническими целями, не имея ни коммерческих, ни туристических интересов. Нам может показаться сегодня, что русский человек той эпохи должен был стремиться к новым знаниям просто исходя из своей человеческой природы, которой свойственен поиск нового, но у человека традиционного общества природа была совершенно иной. Давление церковных авторитетов, утверждавших, что не нужны нам ни чуждые идеи, ни иноземные псевдознания, ни заморские обычаи, ни общение с теми, кто может смутить православного человека и погубить его душу, способно было отвратить подданных русского царя от любых перемен.

При сильной консервативной церкви и слабом государстве интерес к Западу и его знаниям долго оставался бы уделом маргинальной нонконформистской части общества. Но при слабой церкви и сильном реформаторски настроенном государстве, желавшем иметь сильные армию и флот, сильную бюрократическую систему и сильные финансы, общество менялось гораздо быстрее. Поначалу оно менялось в основном исходя из прагматических целей: поучиться тому, чему царь велит учиться, занять предоставленную царем должность, получить от царя высокий чин и почетный орден, нажить правдами и неправдами состояние благодаря должности, чину и личной хватке. Но со сменой поколений интерес к знаниям, новому опыту, иному образу жизни начинает развиваться независимо от прагматических целей. На смену человеку традиционного общества приходит человек общества модернизирующегося, и он ищет что-то интересное уже независимо от того, насколько ему это выгодно. Как мы видели выше, такие люди в массовом порядке стали появляться в России лишь в XIX веке. Но без церковной реформы Петра, без тех стимулов к учению и карьере, которые он сформировал, XIX век для России мог наступить гораздо позже.

Таким образом, петровские преобразования имели своеобразные последствия для России. Пожалуй, их можно отнести к числу непреднамеренных последствий, которые, как полагают многие современные специалисты по исторической социологии, обычно и продвигают различные общества к будущим переменам. Петр о волошинских «грядущих далях» не думал, а о том, что в ходе исторического развития происходит радикальная трансформация страны, не догадывался. Он стремился к вполне понятным вещам, которые так или иначе делали государи-реформаторы в иных странах. Петр хотел сделать Россию сильнее в военном плане, обосновывая необходимость перемен идеей общего блага, что было вполне в духе европейских веяний. Петровские преобразования, по мере выявления их необходимости, вырастали одно из другого. Так он дошел и до осуществления важнейших перемен, которые действительно можно счесть модернизационными. Ядром этих перемен стала церковная реформа. Воюя со шведами, Петр должен был победить церковь. Воюя с иноземцами, он должен был победить своих. Воюя на полях, он должен был победить в головах.

Формирование Святейшего правительствующего синода вместо патриаршества произошло в конце жизни Петра и наряду с податной реформой увенчало комплекс осуществленных им преобразований. Но последовательность действий не обязательно должна была быть именно такой. Необходимость комплексных преобразований Петр, скорее всего, осознал раньше, раньше мог появиться и Синод, но логически церковная реформа завершает комплекс петровских преобразований, поскольку именно ослабление церкви как института формировало общие условия для всех вестернизационных действий царя. Хотя для него, как и для многих других политических деятелей России, Запад не всегда был примером, чрезвычайно важным оказалось то, что вестернизации отныне перестали бояться. Вестернизация с петровских времен стала одним из возможных механизмов осуществления преобразований. Не экстраординарным, не еретическим, не шокирующим православное население, а именно одним из нормальных и возможных. После Петра политический деятель мог быть настроен на то, чтобы укреплять контакты с Западом или ослаблять их, но в любом случае он руководствовался своими и государственными интересами, а не сложившимися в давние времена ментальными установками. После Петра русский мыслитель мог стать условным западником или условным славянофилом, но отношения этих интеллектуальных течений между собой не являлись борьбой одного верного течения с другим, еретическим. После Петра идеи, вырабатывавшиеся новой эпохой, стали значить для русского общества больше, чем идеи, выработанные давней традицией. И это стало важнейшим условием всех перемен: от таких позитивных, как Великие реформы, до таких разрушительных, как русские революции.