Муравьев-Карский Николай Николаевич
(1794–1866)

Все русско-турецкие войны на Кавказе почти всегда отличались пристальным отношением к одной из местных твердынь – Карсу. Русские его постоянно брали, но каждый раз, согласно мирным трактатам, возвращали. Карс, Ахалцых, Ахалкалаки… Эти названия передавались из уст в уста, от поколения к поколению «кавказцев» – лучших из всех войск России, заслуживших право быть первыми в тяжелейших ежедневных боях. Ежедневных, растягивающихся на десятилетия.

Но даже среди этих казавшихся железными людей слово «Карс» произносилось с почтением, ибо они знали, что это такое, знали не абстрактным умствованием, а опытом своим, жизнью и кровью своею и своих товарищей. Многие воевали за Карс единожды, но были немногие, кто брал его на штык и большее количество раз. Многие сражались за крепость, но немногие удостаивались впредь именоваться Карскими, – честь им и слава!

Этого удостоился – и брать кавказскую твердыню не один раз, и после взятия ее добавить к фамилии почетное наименование – генерал от инфантерии Николай Николаевич Муравьев.

Семнадцати лет выпущенный по квартирмейстерской части прапорщиком (ровно за год до Отечественной войны), молодой офицер с ее началом уходит из императорской свиты в армию Барклая-де-Толли. В ее рядах дерется с неприятелем под Бородином, Тарутином, Вязьмою, на Березине, а потом – и под Лютценом, Баутценом, Дрезденом, Кульмом, Лейпцигом, Парижем…

После Заграничных походов Муравьев – на Кавказе, вместе с Ермоловым: Персия, далее Хива, Бухара, куда он ездил по приказу главнокомандующего для установления добрососедских отношений.

За боевые отличия получает чин генерал-майора и Кавказскую резервную гренадерскую бригаду – уже в начавшейся войне с Турцией 1828–1829 годов. Во главе этой бригады идет к Карсу и берет его. Наградой Муравьеву стал его первый Георгий…

Карс возводился с помощью лучших английских инженеров. Крепость считалась неприступной – в том числе и потому, что Соганлугские горы, разделяющие Карс и Эрзерум, здесь образовывали весьма круто смотрящую в небо гору Карадаг, на вершине которой был возведен сильный редут, который и соединили весьма защищенным лагерем с крепостью.

Паскевич привел к Карсу 11 000, что было явно недостаточно: гарнизон крепости насчитывал 5000 пехоты и 5000 конницы, а из Эрзерума еще следовало сюда 20-тысячное войско сераскира Киос-Магомет-паши.

Муравьев командовал войсками, располагавшимися на левом берегу реки Карс, и именно ему, учтя его боевой опыт, главнокомандующий велел 20 июня заняться возведением батарей и редутов.

Муравьев вкупе с самыми опытными офицерами – дежурным офицером при штабе полковником Бурцевым, обер-квартирмейстером корпуса полковником Вольховским и прапорщиком Михаилом Пущиным наметил диспозицию, начавшую осуществляться через двое суток – вечером 22 июня.

Тем же вечером Нижегородский драгунский, Донской казачий и Ширванский пехотный полки предприняли ложную атаку с двух сторон на Карадаг. Турки всполошились и отвлеклись, что, собственно, от них и требовалось: вперед пошли отряды, наряженные на возведение батарей.

Отряд, строивший главную батарею на правом фланге турок, всего в 215 саженях от крепости, повел сам Муравьев, свято усвоивший, что место командира там, где он нужнее.

Утром раздосадованные собственной оплошностью турки обрушили на батарею Муравьева четырехчасовой беспрерывный огонь. Русские отвечали из 16 своих стволов, установленных за ночь. На батарее царил кромешный ад; Бурцев, догадавшийся об этом и сам находившийся в более выгодном положении – его батарея, располагавшаяся далее муравьевской, подвергалась менее интенсивному обстрелу, – решил помочь начальнику и другу. По его приказу вперед двинулись две роты егерей, чтобы занять кладбище, примыкавшее к лагерю османов и тем самым отвлечь противника.

Но все обернулось иначе: егеря, не встретив отпора, взяли сначала кладбище, а потом и сам лагерь. Только тут комендант крепости бросил против них 2000 янычар. Егерей отбросили в рукопашной до кладбища, но ненадолго: туда уже прибежал батальон пехоты, и вместе с егерями отбросил янычар к предместью.

Видя это, Паскевич приказал Муравьеву брать Карадаг, и генерал-майор попал воистину из огня да в полымя: после четырехчасового артобстрела ему предстояло во главе роты Грузинского гренадерского и батальона Эриванского карабинерного полков двинуться вперед через открытое пространство под картечью всей крепости, да еще – отдельного укрепления Карадага.

Это наступление прикрывала выведенная из траншей вся батарейная артиллерия. Все уцелевшие 12 орудий поставили правее Орта-Капи, и артиллеристы делали все возможное, дабы помочь товарищам, штурмующим облака.

Паскевич – для отвлечения неприятеля и раздробления его внимания – бросил одну роту гренадеров-грузин на предместье Батрам-паша, которое те и захватили, присовокупив к нему трофейное знамя.

Муравьев с выделенными ему людьми карабкался в это время по почти несуществующим тропам Карадага. Турки повели жестокий перекрестный огонь по наступающим русским из построенных тут же на горе редута, шанцев и крепостных бастионов, однако все бесполезно.

Одним из первых Муравьев врывался на все эти турецкие укрепления, откуда противника, понявшего, что отступать ему уже некуда, пришлось поистине выковыривать штыками, как тараканов, из каждой щели.

Карадаг был взят, а непосредственно в Карсе армяне, жившие там, пробрались на стены и сбросили гренадерам веревочные лестницы. Те, взобравшись на стены, отвалили камни, блокировавшие ворота, и впустили остальных.

Так был взят Карс. Комендант, укрывшийся с 2000 своих людей в цитадели, решил сдаться. Кроме этого, было взято 150 орудий, 30 знамен и гигантские склады со всем, что бывает необходимо войску.

4 августа русские войска подступили к Ахалцых. Эта крепость была возведена на левом берегу реки Поцхо, на высокой скале, и защищена дополнительно рвом и каменными башнями, перед которыми шла еще каменная стена. На гребне скалы расположилась цитадель с многочисленными бойницами.

Турецкий корпус вдвое превышал по численности русский, но это мало кого смущало: слишком далеко забрались, чтобы вот так вот все бросить и отступать лишь потому, что неприятеля больше!

В ночь на 9 августа войска правого фланга, ведомые лично Паскевичем, навалились на Киос-Магомета. Муравьев отвлекал его с противоположной стороны, имея перед собой хорошо укрепленную турками высоту, господствовавшую над всей округой.

Ее-то он и решил взять, когда по доносящейся до него несколько часов беспрерывной канонаде понял, что главным силам русских приходится нелегко. Он бросил вперед все, что у него было: карабинеров, егерей и ширванцев. Его люди под начавшимся ливнем, скользя по жидкой грязи, под огнем турецкой пехоты и артиллерии, молча, без криков и выстрелов, вскарабкались на высоту и дали бой. Ятаган и кинжал скрестились со штыком, и в полчаса русский булат сокрушил творения оружейников Востока.

Генерал приказал свои и бывшие недавно чужими пушки развернуть на крепость и ближайшие к нему позиции османского корпуса. Залпы внесли смятение в боевых порядки противника, и, уловив это, Паскевич бросил своих людей в штыки. Турки бежали, их корпус был разбит и рассеян. Сам Киос-Магомет скрылся с остатками корпуса в крепости. На предложение сдаться он, бывший египетский мамелюк, ответил высокопарно витиевато, как, собственно, принято тут отвечать:

– Наш спор решит меч!

Паскевич пожал плечами и назначил штурм крепости на 15 августа.

Штурму предшествовал ураганный артиллерийский огонь, пробивший бреши в палисадах. Через них и ворвались в предместье ширванцы, потеряв при этом почти всех офицеров. К ним на помощь пришел пионерский батальон, позже – гренадеры-херсонцы и карабинеры. Турки защищали каждый дом. И каждый дом брали, как крепость. Дрались всю ночь: сначала в темноте, позднее – в зареве пожара. И все же под утро, взломав ворота, русские сразу с нескольких сторон ворвались в город. Но Ахалцых с 4-тысячным гарнизоном еще держался, и 16 августа, когда войска обложили крепость, Муравьев и Сакен направились внутрь его на переговоры. Несколько часов они находились там, каждую секунду ожидая смерти: гарнизон был настроен весьма воинственно, особенно когда за малочисленной группкой русских, вошедших в крепость, закрыли двери и заперли их железными запорами. Но – обошлось. Крепость сдалась, а Муравьев за Ахалцых стал кавалером ордена Св. Георгия уже 3-й степени… (До этого Карс принес ему 4-ю степень.)

Прошло много лет. В судьбе и карьере Муравьева были взлеты и падения: он, обидевшись на государя, уходил в отставку, затем – когда становился необходим – его вновь призывали послужить державе, и наконец, в 1854 году, Муравьев, уже давно генерал от инфантерии, получив генерал-адъютанта, был назначен наместником Кавказа и командиром отдельного Кавказского корпуса.

Шла Крымская война. Защитники Севастополя из последних сил отбивали атаки объединившихся против их многострадального города Запада и Востока. Только победоносные действия на Кавказе как-то уравновешивали общую картину войны. Муравьев это понимал и решил положить свою лепту на общие весы – и судьба вновь властно направила его к Карсу, ключу-городу, умело открыв который можно уже думать об Анатолии и Стамбуле.

Штурм был невозможен – не имелось даже надлежащей артиллерии, и Муравьев предпринял осаду, блокировав крепость со всех сторон так прочно, что вскоре ее защитники уже весьма ощутимо почувствовали недостаток продовольствия.

Но надежда их не покидала: генералиссимус Омер-паша во главе 30 000 десанта собирался идти на выручку своих подчиненных, 12-тысячный корпус Вели-паши, недавно разбитый, усилен в Эрзеруме новобранцами и грозил возникнуть в тылу у русских. И наконец, до осажденных 11 сентября 1855 года дошло радостное известие: пал Севастополь.

Об этом узнал и Муравьев, и 17 сентября четыре колонны русских войск пошли на приступ, однако были отбиты. Вновь началась правильная осада. Помощь к осажденным не подходила, запасы продовольствия кончались, началось массовое дезертирство турок. Гарнизон терял до 150 человек в сутки – помимо убегавших.

16 ноября Карс был сдан. Как писал в своих записках полковник Дондуков-Корсаков, «корпус Кавказский платил союзной армии Карсом за взятие Севастополя».

Над цитаделью взвился русский флаг. Была пленена еще недавно грозная 30-тысячная Анатолийская армия, вернее, то, что от нее осталось. Победителям достались 130 орудий, знамена, богатейшие военные склады.

Наградой Муравьеву стал Георгий 2-й степени и почетное добавление к фамилии – Карский. Этому событию – покорению кавказской твердыни – посвятил свои стихи «На взятие Карса» поэт И.С. Никитин, а композитор М.П. Мусоргский сочинил марш «Взятие Карса…».

Мирные переговоры, начавшиеся вскоре, остановили подготовку смелого похода, планируемого Муравьевым-Карским, через Анатолию на Стамбул. Как знать – удайся он, и многое было бы по-другому. Но история, как и жизнь, не любит сослагательных наклонений: похода не случилось, война закончилась для России безрадостно (правда, Карс все же обменяли на Севастополь). В год ее окончания Муравьев по личному прошению был уволен с Кавказа. После этого он прожил еще 10 лет, служа там, где была в нем необходимость.