Поодаль от пролеска, если обойти покатую гору с другой стороны, вытянулась, точно рядовой при виде полковника, мелкая, покрытая по берегам рогозом и прочей болотной травой, речушка Руйр. На родине такой бы и названия не дали, бросив пренебрежительное Соплянка или Говнянка, а тут вот же — Руйр. Словно оправдываясь за неказистость реки, Иллиан добавил, что это один из многочисленных притоков могучей Альды, которую знал даже сам Иван, хотя никого теперь данный факт особо не волновал.

На самом высоком холме вблизь реки, но все же на достаточном расстоянии от нее, чтобы не страдать от весенних паводков, в тени нескольких деревцев погребли Кристиана. Не из-за религиозных соображений, а скорее для соблюдения условностей или желания показать, что этот мертвый мальчик стал частью их, пришлого сюда мира, Роман Васильевич поставил над могилой большой крест. На нем, сначала на кантийском, а уже ниже и на русском было написано только имя, без дат рождения и смерти, скупое и непонятное для местных: «Кристиан Меркулов». Дамн обрел фамилию, хоть и не при жизни.

Ясновидца, всю дорогу молчавшего, после погребения вдруг прорвало. Он говорил с Туровым несколько отрешенно, но все же давая шанс кинетику вовремя ответить или напротив — спросить.

— Сильный мальчик. Сильный и умный. Знаете ведь, линии, как он называл, Грядущего, своеобразны. Можно сказать, что они даже живые. Если долго и постоянно прослеживать какую-то из них, например, наиболее вероятную, то она словно начнет вздуваться, разбухать. Из маленькой ниточки превратится в канат… Кристиан посмотрел будущее, которое выбрал для себя… для всех, да, для всех. Так вот, он посмотрел него всего один раз. Поглядел и точно отложил в сторону, чтобы я не заметил, не обратил на это внимания. Представляете?

— Для этого нужна не малая храбрость, — подтвердил Иван.

— И меж тем он очень способный. Был очень способным, — поправил себя профессор. — Я даю вам честное слово, Иван Сергеевич, что у него были великие задатки ясновидца. Точно девятки, а, скорее всего и десятки. Сильнейшего не только в своем, но и в нашем мире.

— Сильнейшего? — Туров помнил главное правило, о покойных либо хорошо, либо ничего, но в словах Романа Валерьевича засомневался.

— А, вы, наверное, не знаете. Ясновидение — единственная способность, на которой Шлем застопорился, если так можно сказать. Сеансы могут разогнать вас до восьмого уровня максимум, как вашего покорного слугу, но не больше. Скажем так, для этого нужна определенная предрасположенность. Будто сама природа против того, чтобы человек развивался в этом направлении.

Роман Валерьевич говорил еще много, сбиваясь и переходя от покойного мальчика к дням своей молодости, от подающего надежды ясновидца до размышлений о природе способностей. Профессор рассказывал и рассказывал, пока вдруг не замолчал и не заплакал. После этого он не проронил ни слова.

Они спустились с холма, где Иллиан прощался с Эдваром. Иван слышал немного, признаться, ему не очень-то и были приятны разговоры с мальчиком-королем, решившим, что они пошли против него. Не сказать, чтобы Турову было противно, скорее неловко от извинений правителя. А вот Илу пришлось терпеть. Вернее, не Илу, а Лорду Иллиану Лейтли, ныне правителю Лейтлипорта и всех западных прибрежных земель. Иван не стал спрашивать, почему мальчик решил восстановить историческую справедливость сейчас, а не после сражения при Утесе Гроз — сами разберутся.

Теперь армия распадалась на куски, разваливалась на части, расходясь в разные стороны темным потоком. На юг, тоненькими струйками, потекли всего десять-двенадцать лордов, увлекая за собой преданных воинов, раза в два больше отправилось на восток, остальные хлынули через столицу, чтобы уже потом разойтись по узким тропкам и дорогам к себе во владения. С королем осталось лишь сотни две энтийской стражи, окружившей холм и часть речки со всех сторон.

От Руйра тянуло свежестью, которая пробегала мурашками по коже. Иван «передал» профессора Лене, которая с заботливостью родной дочери, ухаживающей за дряхлым и немощным стариком, обняла его и увела в сторону. Теперь предстояло заняться самым тяжелым и неприятным.

Эдвар, Мойно, Иллиан, Халиль, Руслан, Марат, Костя, Ольга, Женя, даже Сник… Они все смотрели на него, словно никто не решался брать на себя судьбу этого человека. Этого сушества, некогда бывшего человеком. Лейтли хорошо над ним поработал. Туров понимал, что так думать нельзя, неправильно, но ничего не смог с собой поделать. Что-то окончательно выгорело внутри после смерти Кристиана, словно паяльником выжгли. Дело даже не в том, его потрясла очередная смерть, гибель мальчика-ясновидца — скорее истолкование его гибели. Туров не был уверен, смог бы он пожертвовать также собой, ради других или даже другого, пусть и самого близкого человека.

Иван посмотрел на свернувшуюся у его ног и скулящую фигуру Канторовича. Да, Лейтли хорошо над ним поработал. Туров не вдавался в подробности, но по общим объяснениям понял — сейчас в голове телепата царил полный кавардак. При таком сумасшествии мозголазу теперь вряд ли получится управлять созанием других. Но и это было для психокинетика недостаточной карой за смерть мальчика, за смерть его, прежнего Турова.

У Ивана вдруг появилась мысль. Она не показалась ему остроумной, справедливой или правильной. Просто это было единственно возможное здесь и сейчас для него, Вани Турова, решение.

— Халиль, та оловянная корона еще у тебя?

Хазарец не сразу понял, о чем идет речь. А может и сразу, но жадность, жирными корнями опутавшая его еще не пропащую, но значительно подгнившую душонку, не хотела расставаться с трофеем. Иван увидел всю бурю эмоций и терзаний в глазах Ибн Шиина. Но Халиль не мог сейчас сказать нет Турову. Вряд ли кто вообще среди собравшихся мог это сделать.

— У меня, Айвин-мухтарам.

— Давай ее сюда.

Халиль, кряхтя, полез в холщевой мешок, который с недавних пор постоянно носил с собой, побряцал внутри содержимым, явно выбирая предмет, и вытащил на свет знакомую уже Ивану вещицу. Корона и раньше выглядела нелепо. Пролежав столько времени в мешке у хазарца, измятая, кривая, изначально плохо отлитая, теперь же представляла комичное, жалкое зрелище. Она могла напоминать что угодно, но только не символ власти.

Туров взглянул на тиару Эдвара, с переплетенными в виде корней дерева венцами, украшенную драгоценными камнями, и внутри шевельнулось гадкое чувство отвращения. Не к королю, а к самому символу власти, столь могущественному и притягивающему своим светом стольких авантюристов. Но это все лирика. Ваня сам понимал, что просто старается максимально оттянуть момент. Он уже принял решение, осталось лишь привести его в исполнение.

— Канторович Михаил Эммануливич, — голос Турова звучал может излишне пафосно, практически, как у судьи, читающего приговор сумасшедшему маньяку. Впрочем, от истины было недалеко. — За многочисленные преступления против короля и королевства, против бывших друзей и своих соотечественников, против невинных людей вы приговариваетесь… к жизни. К жизни в изгнании, одиночеству в чужой стране. Со знаком, к которому вы так стремились.

Телепат не успел отпрянуть или защититься, даже поднять руку, как Иван одел ему на голову оловянную корону. Мозголаз никогда теперь не снимет ее, не сможет скрыть, спрятать, не расстанется со своей игрушкой и символом мнимой власти. Туров внимательно посмотрел на корону; ее нижние края нагрелись и почти потекли, когда психокинетик с силой нажал вниз. Канторович завизжал, как свинья с разрезанным брюхом, рванул в сторону, но Иван уже сам отпустил его. Дело было сделано. Корона намертво села на голову несчастного, оплавив раскрасневшуюся кожу и редкие волосы. Михаил Эммануилович катался по земле, вскакивая на колени, и метался из стороны в сторону около двадцати минут, пытаясь унять боль, пока наконец не замер, тихо роняя слезы и скуля, подобно побитому щенку.

Никто из присутствующих за все это время не произнес ни слова. Мойно, вопреки своему положению, первый бросился прочь, заткнув уши руками, чтобы не слышать вопли телепата. А вот Эдвар остался. Его глаза стали влажными, губы подрагивали, но король стоял и смотрел, даже не пытаясь отвести взгляд. Как и все остальные кинетики, как и местные Иллиан и Халиль. Хазарец, правда, стал негромко бормотать что-то вроде молитвы, но тоже остался. Иван подумал, хорошо, что Лены со стариком нет, вряд ли они смогли перенести это зрелище.

— Теперь ты можешь идти, — сказал Иван. — Давай же, иди. Иди, сука! Двигайся, мразь, двигайся. Сука!

Иван затрясся всем телом и заплакал. Он сам не понимал, почему. Уже не было сил держаться, терпеть, делать все со стиснутыми зубами, постоянно двигаться вперед. Как все достало! Как все задолбало!

Сбоку подошел Руслан, неуверенно прижал его своими руками-колодами, и Иван уткнуся в него, как маленький зареванный мальчишка, прячется в объятиях взрослого. Турову надоело быть всемогущим психокинетиком, надоело быть сильным. Сейчас он им и не был.

Солнце припекало уже совсем по-летнему. И не сбежишь от него никуда, не спрячешься, не скроешься — вокруг, насколько хватало взгляда, лишь широкие поля с выжженными верхушками травы. Редко где встретишь буерак какой или небольшое ущелье, и то не вблизи дороги. А поодаль, куда в трезвом уме и не забредешь. Рядом же с королевским трактом никакой тени, жарься под этим проклятым солнцем, пока в сушеный кусок мяса не превратишься.

— Ты как? — Руслан подошел к Турову со спины.

— Да как все, — вытер лоб рукавом психокинетик. — Жарко. Можно, конечно, наколдовать небольшой ветерок, но толку будет ноль, да и не факт, что получится.

— На наколдовать, а преобразовать воздушные потоки… Но я не об этом.

— А о чем? — недоуменно посмотрел на него Туров.

— Ну сам как?

— Руса, ну хорош уже а? — раздраженно протянул Иван. — Нормально все со мной, не хожу же не ною, как некоторые. Че началось-то?

— Не началось, а продолжалось. Ты психокинетик. Если ты с головой поссоришься, я даже боюсь представить, что может произойти. И да, профа не трогай. Ему сейчас тяжело.

— Ну тебя же самого достали его философские причитания? — Уцепился Туров за малейший шанс перевести стрелки с себя на Романа Валерьевича, — вчера мне только спрашивал — почему нельзя вот просто взять и умереть. По своей воле. Когда у тебя уже больше нет ни сил, ни желания жить. Представляешь?

— Отстань от него, ему сейчас тяжело, — повторил Яникеев. Он посмотрел вдаль, туда, где обрывался и уходил вниз после очередного пригорка королевский тракт, и сказал Турову. — Надеюсь, наши друзья не опоздают. Проф говорит, что «Окно» совсем же скоро.

— Надеюсь, что нет, — ответил ему психокинетик и Руслан отошел в сторону.

Иван опасался, что Лена вообще забьет на их договоренность. Зачем ей домой? Тут она, как рыба в воде. Тем более, итак не особо уверенно сказала месяц назад, что явится сюда, а за такое количество времени могло произойти многое.

Психокинетик посмотрел вдаль и ему показалось, что на дороге появилась легкая дымка. Присмотрелся — не почудилось. По тракту, по направлению к отряду кинетиков двигались конный. Один или два, так сразу и не скажешь. Следопытством, как в романах Купера, Туров похвастаться не мог. Зато был у него не примете один человек.

— Женя! Женя!

Кинетик, услышав громкий призыв, косолапо подбежал к Ивану. Ваня и сам не ждал, что подружится, хотя это, конечно, было громко сказано, вернее поприятельствует с этим на первый взгляд недалеким и грубоватым мужиком. Тем более, знакомство у них было так себе.

— Ванек, че стряслось? Вопишь, как потерпевший.

— Смотри.

Туров вытянул руку вперед и Женя внимательно прищурился. Пожевав нижнюю губу, он сплюнул на землю и уже негромко произнес.

— Двое. Че, похоже, наши?

— Похоже.

Он подождал еще несколько минут, пока конная пара не поднялась на пригорок и уже стали узнаваемы худая фигура Ленки и напряженный стан его светлости лорда Лейтли. Иллиан, к удивлению Турова, мало того, что ехал без охраны, так еще и сам пренебрег доспехами, облачившись в легкое кантийское платье. Ну хоть меч с собой взял — заметил Иван ножны.

— Ну привет, — задорно крикнула Ленка, спрыгнув с лошади и отдав поводья Жене.

Иван обнял «сестру» и подал руку Иллиану. Лорд пожал ее, сдержанно кивнул, а потом принялся здороваться со всеми остальными. Ленка тоже недолго оставалось рядом Туровым, бросившись, именно бросившись на шею подошедшей Ольге, исполином возвышавшейся рядом с квиком.

— Добрались-то как? Почему охрану не взяли? — стал сыпать вопросами Туров.

— Как, как, вон у Ила спроси, — недовольно буркнула Ленка. — Сделали мне супермена на всю голову.

Лейтли хотел что-то ответить гражданской жене, причем резкое, грубое, даже уже было рот открыл, но потом передумал и лишь облизнул губы. Все-таки его неконфликтность и беззобность могли еще контролировать новые грани характера, открывшиеся после Сеанса.

— Не вижу смысла брать с собой охрану, — ответил Ил. — После Сеанса вряд ли что-то может угрожать моей жизни.

— Ага, например стрела или брошенный нож, — хмыкнула Лена.

— На тракте без причины никто не будет убивать путников. Сначала их, как минимум захотят ограбить. Но это уже будет невозможно с моими способностями. — Иван сначала подумал, что Лейтли хвастается, но потом понял — его светлость просто и в присущей ему занудной манере констатировал факт. — Притом, я подумал, вряд ли будет хорошо, если «Окно» увидят неподготовленные, местные люди.

Иван только сейчас понял — ведь Иллиан тоже отправится с ними.

— Ил, а как же твой титул, земли. Тебе же наконец пожаловали Лейтлипорт.

— Титул — это слова, Лейтлипорт — камни и вода. Без дорогих мне людей они ничего не стоят.

Сказано все было без пафоса, довольно обыденно и спокойно. Ленка, переставшая дуться, подскочила к лорду, судя по всему, опять бывшему, и поцеловала того в шеку.

— К тому же, если мы вдруг захотим вернутья, то с этим не будет проблем. У меня очень хороший управляющий.

— Надеюсь не Халиль? — усмехнулся Иван.

— Нет, не Халиль, — на секунду Турову показалось, что Лейтли поморшился. — Элайя. Старина Элайя.

— Я тебе потом про Халиля расскажу, — шепнула квик психокинетику.

— Друзья, давайте поторопимся, — вмешался Руслан. — Не хотелось бы пропустить «Окно», которое так долго ждали.

Они отправились в сторону от тракта. Со стороны это, конечно, смотрелось странно — больше десятка человек ломанулись в поле, оставив на дороге лошадей.

— Так вот, — оказалась рядом Ленка. Иван обернулся, Лейтли был поглощен разговором с Русланом относительно нового мира. — Ты же помнишь, мы с Эдваром поехали вместе — он до столицы, а мы дальше — в Лейтлипорт. Место, конечно, красивое, но ветрено там все время. Я уж задалбалась…

— А с Халилем что?

— Так вот, я и рассказываю. Доехали до столицы. Ты знал, что у нее названия нет?..

— Лена!

— Так король, то есть Эдвар, и просит: отдать ему в услужение Халиля. Уж не знаю, чего там такого сделал Халиль и как убедил Эдвара, но факт остается фактом.

— А зачем королю Халиль?

— Да ты щас упадешь. Погостили в столице, так на третий день Эдвар назначил Халиля тайным левым мастером. Представляешь?

Иван вспомнил хитроватую бусурманскую рожу Ибн Шиина и лишь головой покачал. А ведь и правда, место как раз для него.

— Иллиану это пришлось не по душе?

— Еще как. Вслух, он, конечно, ничего не говорил. Но ты же знаешь, он весь такой правильный, считает, что королю должны служить лучшие люди, а не разбойники и мошенники. Но ничего, приехали в Лейтлипорт. Там забот полон рот. Ил вызвал из соседней провинции архитектора, заказал ему статую Фергуса.

— Серьезно?

— Ага, даже подпись уже придумал: «Первому среди защитников семьи Лейтли, Фергусу Войлу». Это еще что. Там иногда с островов приплывают…

За разговорами они подошли к ожидающей их троице — Косте, Марату и Роману Валерьевичу. Старик действительно сдал — кожа под глазами напоминала дряблый, ненатянутый гамак, глаза словно выцвели и постоянно блестели, руки заметно дрожали. Увидев Лену, он улыбнулся и поспешил ей навстречу.

— Леночка, как я рад вас видеть. Рад, что вы с нами, — он запнулся, более ничего не произнеся. Непринужденного разговора не получилось. — Ладно. Главное, что мы все собрались вовремя.

Он не успел договорить, как буквально шагах в трех от Романа Валерьевича поплыл, раскаляясь, воздух. Постепенно марево достигло радиуса четырех метров и перестало расти, теперь лишь редко подрагивая, точно живое существо. Повезло, все-таки. Как вовремя путники приехали.

— Можете не торопиться, у нас тридцать шесть минут, — почему-то крикнул профессор, хотя Окно никаким образом не шумело. — Я специально выбирал такое большое окно. Но будет все же лучше, если мы не станем медлить.

— Ну кто первый? — спросил Руслан.

Туров не говоря ни слова, широким шагом вошел внутрь. Снова, как и почти год назад он ощутил, как земля уходит из-под ног. Снова все поплыло перед глазами, превращаясь в винегрет сюрреализма. Свет исчез, пропало пространство, время, все. Его будто разорвало на части и собрало снова. Иван почувствовал, как ноги уже ступили на твердую почву, уже хорошо — в предыдущий раз кончилось путешествие болотом — и прикрыл глаза от яркого солнца. На него пахнуло родным запахом горячего асфальта, перемешанного с подгорелой уличной едой. Почему-то Иван не сомневался ни минуты. Это дом.