Хоть и отрадны глазу шеломы ратников царских, что от края до края земли растянулись, но по сердцу Молчану точно ножом острым прошлись. Оно и понятно. Корнями прирос он в стольном граде, бабой опять же обжился — коли баба на дворе есть, так и со двора тягостно уезжать. Слышал русич, дескать, у варягов, что кметством пропитание добывали, на такой случай в каждом селенье по жинке — вроде легче так, сердце не рвется. Молчан подобного не понимал. Баба, она существо сложное, противуричивое, ее нахрапом не возьмешь. К ней подход нужен, понимание, опять же. Вот Сашка, к примеру, сколько с ней пробыл, а все равно чувствует, есть у ней нечто непостижимое, высокое. И в каждой бабе так, надобно только разглядеть. А с таким подходом как можно по несколько жинок иметь в каждом поселении? Этак голова лопнет их дознаваться, допытываться, тайну опять же энту в каждой искать. А на службу государеву откуда ж тады время брать?

Нет, ему его басурманки вдоволь хватит. Замирился с Сашкой пред отъездом — а как ж исчо? Негоже с тяжелым сердцем из дому уезжать. И вроде немолодой ужо, да и с Санькой не первый день живет, а вот накатила такая страсть пред походом. Цельный день любились да еще полночи, оттого десный мастер на утро как муха сонная ноги еле-еле перебирал. Ладно потом за столько дней пути худо-бедно отоспался.

Народу в поход собралось — страсть. Сам Молчан не ожидал, что на царский клич столько лордьев да рыцарей с простыми ратниками съедутся. Обычно оно как бывает? Князь какой вместо тысячи две сотни пришлет, дескать, жизнь царь-государь, скудная, денег нет, лошадей и пропитания уж подавно, не взыщи. А энти, кантийцы то бишь, наоборот. Каждый друг пред другом красуется, вроде хвастается, у того доспех лучше да чище блестит, у другого ратники ладные, крепкие, третий количеством берет. Дурные на голову, ей богу.

Но Эдуар радовался. Как ребенок игрушкам, что на ярмарках из дерева вырезают — птиц, зверей, свистулек всяких — так и царевич рантиками тешился. А злыдень, верней, шуйцый мастер заветных дел, Михаэль так ему поддакивает: «Посмотрите, милорд, какие у людей лорда Энриша забавные шлемы. А у сира Дрендримора такой яркий нагрудник, даже смотреть больно». Тьфу, дьявольское отродье. Прицепился, как паразит, теперь его токмо вместе с телом отрывать.

Энто Молчан царевича везде уберечь пытается, от опасностей схоронить, да разве тот слушается? Он и крохотным своевольный был, а все из-за стрыя, брата отца то бишь. Разбаловал мальчонку, думал, ему княжить в Долине Кричащих Сов наречено, не боле, а ноне как — царствует над всей Кантией.

— Сир Мойно, сир Мойно, — Молчан обернулся, к нему протискивался потный толстяк во броне да с мечом. Только явно не для ратного дела рожден был. Слишком толст, хотя лет всего нечего, руки махонькие, персты женские. Сам с виду румяный, как пирог с яблоками. Но человек важный, не из лордьев нищих, что каждому куску рады да друг дружку порвут, слово не обронят. То Валлиган Ферблун, Родитель, верней, Отец семьи Ферблунов, самый что ни на есть ревностный сторонник царевича.

— Сир Валлиган, — кивнул Молчан.

— Если вы не против, я хотел бы поговорить.

Русич артачиться не стал. Ферблун, он по нонешным временам птица полета высокого. У него и денег, и людей, и земель вдоволь. Опять же, одним из первых власть нового короля признал. Кроме пользы Молчан от него ничего не видел, чуть что, так энтон Валлиган тут как тут. И словом, и делом помочь сподобится, хотя вроде и просить у десного мастера ничего не просит.

— Лучше вечером, сир Валлиган, — отозвался русич, а сам прямо зыркнул, где через четверых гридней ехал Эдуар с Михаэлем.

— То-то и дело, сир Мойно, мне нужно поговорить именно с вами, — Ферблун речевал чуть не шепотом, еле слова егойные разберешь.

— Говорите, — кивнул Молчан. С ним они часто общались по разностным делам.

— Собственно говоря, — теперича Валлиган совсем зашептал. Десному мастеру даже слух пришлось напрячь. — Дело очень щекотливое и касается короля.

Ферблун башкой завертел, тудысь-сюдысь, никто ли не наушничает? Молчан сам посмотрел — нет никого. Вокруг лошади в поту, ратники королевские по шестеро едут, боле дорога не вмешает, позади них телеги да обозы, дале уже лордья со своими людьми — сначала богаче да влиятельней, дальше попроще да беднее. Все едут, переговариваются, хохочут, но без особой брани. А они, значитца, с Ферблуном с шуйцы верхом бредут. Кто ж тут наушничать может?

— Раз короля, то это ко мне, — кивнул Молчан.

— Прошу вас, не так громко, — округлил глаза Валлиган. — Если кто услышит, боюсь, у меня будут… большие неприятности. Дело касается сира Михаэля.

Русич взор потупил, желваками поиграл. Что за пес энтот Михаэль? То не было его, и все спокойно жили. То появился, так любая бедовина без него не происходит.

— Я знаю, что вам он тоже не по душе, — Молчан при этих словах так строго в очи Ферблуну посмотрел, что тот заквохтал хуже курицы, которую под нож сейчас пустят. Хотя опять же шепотом. — По крайней мере, так все говорят в столице.

— Так не говорят в столице, уж я знаю, — сурово молвил десный мастер.

Как тать, за руку пойманный, забегал Валлиган очами, рот раззявил, а речевать не стал ничего. Подобно рыбе устами шлепает, сказать чего силится. Наконец собрался с мыслию и продолжил.

— Как я выяснил, неважно. У вас свои люди и методы, у меня свои. Я о другом, — теперича Ферблун придвинулся так близко, что на Молчана пахнуло егойным смрадным дыханием. Но Русич не отвернулся, коли уж о деле государевой важности речь идет, можно неудобства-то и претерпеть. — Сир Михаэль оказывает слишком большое влияние на его величество. Слишком. А с тех пор, как он еще стал левым тайным мастером… — Ферблун замолчал, а русич с благодарностью свежего воздуха глотнул, но тот продолжил. — Есть мнение, что король со временем полностью попадет под его влияние. И этих времен боюсь не только я, но и другие лорды.

Молчан нахмурился. Признаться, ему и самому Михаэль не люб был, не по сердцу. Но чтобы через него на Эдуара гневаться? Глупо. Как если бы у тебя чирий на ноге выскочил, а ты возьми ее всю, да оттяпай.

— И вы пришли ко мне с этой новостью, ко мне, — русич на мгновенье смолк, вспоминая трудноречевальное свое звание, — к правому тайному мастеру?

— Вы не дослушали меня, сир Мойно, — Валлиган вновь заозирался. — Я к тому, что без сира Михаэля всем будет только лучше. Вы понимаете меня?

Чего ж непонятного? Молчан чуть не кивнул, да спохватился вовремя. Помыслить такое — ведь о смертоубийстве речь идет. Вона он как, Ферблун, намеками, намеками, значитца, да все понятно.

— Я не прошу способствовать нашему замыслу, — продолжил Валлиган. — Я просто прошу не мешать. Уже скоро этого паука не будет здесь, он исчезнет, и все станет, как раньше. Вы можете прямо сейчас сказать о заговоре против левого тайного мастера королю — и я погиб; а можете просто промолчать, ничего не делать, но это будет ответом.

Валлиган поворотил лошадь и отправился к своим ратникам. Вот сейчас бы Молчану крикнуть, возопить: «Держите его, татя проклятщуего». Но смолчал русич. Голову только поворотил за Ферблуном да очами с ним встретился, энтот тоже обернулся. Вот сейчас, сейчас, значитца, есть еще время. Надобно воротить его, царю рассказать все…

Да поздно, вот уже и Валлиган совсем махоньким стал, до людей своих добрался да вместе с ними поехал, будто и не говаривал ни о чем с Молчаном. Глупо себя десный мастер почувствовал, неужто теперь все раскрывать Эдуару? Да и опять, ему с энтого какой прок? Была б его воля, он этого самого Михаэля голыми руками придушил да не поморщился. Прав Валлиган, вскружил стервец голову мальчонке, мысли запутал, а через то и все государство пострадать может. Конечно, до государства Молчану плевать было, что ему энта Кантия? Чужбина, значитца. Но царство без царя немыслимо, а царь здеся Эдуар, как ни верти. И надобно его защищать. Если ради егойного убережения надлежит траву сорную подергать, Эдуара опутавшую, так тому и быть.

Поглядел Молчан случайно на Михаэля, да в дрожь его бросило. Поворотился шуйцый мастер в седле да назад взор устремил. Мимо ратников, мимо самого русича, далеко глядит. Молчан чуть не перекрестился да за взглядом проследил, тут ему совсем худо стало. А смотрел Михаэль далече, ой далече, на самого Валлигана Ферблуна, точно изучал его. Неужто слышал, неужто прознал?

Ходил-бродил как неприкаянный в затемках Молчан. Ижно дозорных по осьмому разу проверил, а все тревожность с сердца не проходила. Везде ратники балагурят, хохочут, брагу кантийскую пьют, а десному мастеру не весело. Вельми беспокойно на душе. Места себе не найдет, мается горемычный, точно пропойца без зелья диавольского. Бродил, бродил, да сами ноги его понесли к центру лагеря, к Эдуару.

Здесь шатры самые что ни на есть царские, пышностью и богатством окаймленные. Кажный размером больше избы русича, а убранством — точно со дворца и не уезжали. Энто кто, спрашивается, обо всем обеспокоился, все подготовил? Молчан, конечно. Мелочевку любую, тютельку, что царевичу люба, распорядился с собой взять. Чтобы Эдуару привычно было в походе. А он даже не заметил. Сидит с Михаэлем балясины точит. Ух, как им весело.

А у него кошки на душе. Уж третьего дня, как пропал Валлиган. Точно под землю провалился, аккурат после речи своей худой. Егойные люди говаривали, что по делам срочным уехал. Дескать, сам король приказал. Только Молчан сумневался, ох как сумневался. Да все как есть у царевича спросить боялся.

— Мойно, хватит там ходить, — заметил его царевич. — Пойдем к нам. Успокойся уже, здесь, среди моих людей, я в безопасности.

Делать нечего, не ослушаться же Эдуара. Мойно молча подошел и сел подле костра. Царевич знай себе сидит, палкой в угли тычет, а Михаэль руки на пупе скрестил да смотрит искоса, с хитрецой.

— Таки иногда опасность подстерегает нас как раз тогда, когда мы думаем, что в безопасности, — точно думу вслух потаенную обронил Михаэль. Неспешно, нараспев говорит, засранец эдакий. — Если я не ошибаюсь, молодой человек, ваш дядя тоже думал, что в Утесе Гроз ему ничего не угрожает.

Помолчали. Кажный о своем. Эдуар, значитца, дьядьку своего вспомнил — по глазам влажным ясно стало — мужика своевольного, вздорного, гневливого порой, а все же его как сына любившего. Молчан об временах подумал прежних, когда гридем обычным был, возвыситься не желал, когда вместе все были, все заодно — он, Иллиан, значитца, да Айвин. Теперь же по-другому. А Михаэль… черт разберет, о чем шуйцый мастер думал, но речевать дале стал он.

— Но вам, молодой человек, в любом случае повезло. Ваш тайный правый мастер вернее, чем люди сира Эдмона.

Получается, вроде и похвалил, да в глаза так глянул, что Молчан себя кутенком обоссавшимся почувствовал. Ночь везде, от костра свет слабый, чуть заметный, а глаза Михаэлевские во тьме так и пышут, и пышут. Вот-вот загорятся.

— Мойно не просто мой правый тайный мастер, — глянул на него Эдуар. — Он мой друг.

— Самое важное, молодой человек, правильно подбирать друзей. Таки что может быть важнее.

Говорит, злыдень, а сам на Молчана позыркивает. Вроде, знаю, об чем ты давеча с Валлиганом речевал. Все знаю, ирод. И пощады тебе не будет. Русича даже пот прошиб. Ижно у костра зябко, вона и Эдуар в плащ укутался, а у русича лбище все в мелких каплях. Десницей утер да искоса на Михаэля глянул. А тот сидит улыбается. Забавляется, значитца.

— Ладно, не будем засиживаться, молодые люди. Завтра рано утром в путь. Сир Мойно, не проверите мой шатер? У меня такое дурное предчувствие.

— Я правый тайный мастер короля, — почти не разевая рта да скулы сжав, ответил Молчан. — Не ваш.

— Мне всегда казалось, что если со мной произойдет неприятность, то это отразится и на короле. Так же, как и с вами, молодой человек. Иными словами, мы не можем позволить, чтобы с нами что-то случилось. Мы не можем подвести короля, разве не так, сир Мойно.

Ух, как в темени у Молчана застучало, как зубы заскрипели, да персты хрустнули, в кулаки сжавшися. Пред глазами все побелело от гнева, пламенем огненным отразилось. В свете этом увидел и чело Эдуаровское — тревожное, удивленное — и Михаэлевскую рожу. Тот вроде напротив, смущен, али чего более, напуган был. Стоял, уста разинувши да мелко трясся, собака плешивая.

Вот он лик его истинный, самый что ни на есть настоящий, маскою не сокрытый. Просто трус Михаэль, обычный трус, каких множество великое. Испужался настоящей силы, настоящей… Да тут Молчан и задумался. Столько времени шуйцый мастер над ним насмешничал, а теперича вдруг бояться вздумал начать. И перед глазами до сих пор белым-бело, как днем поздним, али вечером ранним. Так ведь и злость-то уже вся повыветрилась.

Поворотился назад да ахнул. Матерь Божья, хранительница да заступница всего и каждого, спаси и сохрани. Не иначе врата адовы отворились, да чрез них сюда диавол лезет. Во тьме, далече, точно к небу самому рука вздымается. То ангель павший к Богу назад тянется, да только десница та проклята, очернена, оттого только садов райских достигла, одернулась прочь да пламенем объялась.

Зело страшно Молчану стало, сердце заколотилось, как когда в полон его забирали. Плохой знак, дурной, видеть такое человеку. Раз уж скрытое наверх выворачивается, то, чего видеть не суждено в обычное время, жди беды.

Токмо царевич на свой лад рассудил. Чело у него все такое же тревожное было, да только не испуганное али растерянное. Повернулся к мастеру шуйцему, посмотрел внимательнее на пса, да вымолвил: «Это пожар. Пожар на Горе Богов».