3. Что из себя представляет мой миф?

Когда мы слышим слово «миф», то привычно ассоциируем его с чем-то выдуманным. Суть этого всеобъемлющего понятия настолько запятнали, что мы часто используем его с целью принизить кого-то и обвинить во лжи. Поэтому нет ничего удивительного, что, когда человека спрашивают о его мифе, его первая реакция будет такой, словно ему указали на некую неполноценность. Словно человек сознательно служит негативным ценностям или живёт в мире иллюзий.

Когда я использую слово «миф» на страницах этой книги, то имею в виду совсем другое. Миф происходит из драматических воплощений имаго, то есть образов, которым служит наша душа, независимо от того, знаем мы об этом или нет, полезны они или нет, навязаны ли они культурой или имеют какое-то иное происхождение, для каждого человека своё. Короче говоря, наш личный миф — это наша скрытая система ценностей, те интернализованные авторитеты и контролирующие идеи, которые управляют нашей жизнью независимо от того, знаем мы о них или нет, нравятся они нам или нет, выбрали мы их или нет.

Велика вероятность того, что в любой конкретный день бо́льшая часть нашей жизни является рефлекторным ответом на активацию этих образов. Действительно, довольно легко представить, как человек проводит свои будни, не осознавая себя, а его действиями управляют рефлекторные реакции, которые с течением времени закрепляются, усиливаются, отвечая на определённые потребности, и формируют паттерны и фиксации либидо.

Например, если нас спросят, какой религии мы придерживаемся, скорее всего, ответом станет название какой-нибудь известной конфессии или признание в агностицизме. Но это признание эго, и только в отношении определённого набора убеждений, которые зачастую являются не столько результатом сознательного выбора, сколько результатом действия других сил, чьи корни лежат в мире, располагающемся глубоко в нас.

Чтобы более точно определить природу личного мифа, нужно отслеживать каждое решение, каждую реакцию на внешние или внутренние стимулы, а затем пытаться определить, какой ценности они принадлежат. Подобный мониторинг невозможен, поскольку сознание не в состоя­нии всё время размышлять о себе, постигая свою суть со стороны. Обычно различить ту или иную ценность возможно только при старательном размышлении в течение долгого времени и/или при помощи определённого психотерапевтического анализа. Поскольку наш повседневный выбор часто коренится в бессознательном, различить ценности, из которых он проистекает, может оказаться непосильной задачей, хотя при этом мы способны их обосновывать, пользуясь готовыми решениями, высказываться или оправдывать.

На самом деле бо́льшую часть времени жизнь человека служит его комплексам — глубоко укоренившимся системам ценностей, которые сформировались в другом времени и другом месте. В любой конкретный день человек, скорее всего, воспроизводит мифологическую систему, усвоенную из популярной культуры или из своей родительской семьи. Наши коллективные способы осознания обусловлены Zeitgeist, или духом времени, поэтому, если бы мы попали в другую цивилизацию, в другую эпоху, наши сознательные ценности и условные рефлексы были бы совершенно иными. То, что мы принимаем за надёжную, незыблемую истину, создано этноцентризмом или является мимолётным веянием моды.

Ранее было высказано предположение, что нашими богами сегодня выступают деньги и хорошее здоровье. Смешно, но чем больше вы будете размышлять, действительно ли всё обстоит именно так, тем правдивее покажется эта мысль. Проецирование на деньги и стремление к ним — самые активные болезнетворные организмы в психической ­артериальной системе современной западной культуры. Мы верим, что деньги заставляют мир крутиться, приносят счастье, власть и удовлетворение и даже поддерживают наши фантазии о спасении. Вне зависимости от нашей убеждённости в своей правоте, дух времени, в котором мы живём, таков, что наши неудовлетворенные желания, связанные с домом, помощью, божественностью, без сомнений проецируются на бумагу и металл.

После одного моего выступления на тему современных мифов какой-то из слушателей в аудитории сказал, что его герой — Билл Гейтс, «потому что это по-настоящему счастливый человек». Я спросил, знаком ли он с Гейтсом лично, и он ответил, что это не обязательно, поскольку само собой разумеется, что Гейтс является счастливым человеком, потому что он богат. Я сказал, что тоже не знаком с ним, но знаю много богатых людей, которые были совершенно несчастны, поэтому не отождествляли счастье и материальные блага. Мужчина просто не мог понять, что я говорю серьёзно. Несомненно, он ушёл со встречи, считая меня дураком. Такова сила овладения культурой мифологически заряженным имаго.

Сколько угодно можно критиковать материальную культуру, но кто может утверждать, что он против хорошего здоровья? Однако здоровье — это тоже культурная икона, комплекс. Конечно же, мы все стремимся продлить жизнь. Зачем и во имя каких ценностей? Считая, что хорошее здоровье даётся нам по праву рождения как защита от смерти и форма мирского спасения, мы забываем, что большинство авторитетных фигур мировых религий, большинство научных открытий и произведений художественного творчества, а также бо́льшая часть смыслов, которые расширяют наш кругозор, рождаются из страданий и неуклонного движения к смерти. Каждое наше столкновение с потерей денег или здоровья поднимает на поверхность глубокие смыслы, требующие от нас большей осознанности, чем мы обладали до этого момента, и так же часто тянет нас обратно, ниже ватерлинии, как задумала природа, хотим мы того или нет.

Когда мы танцуем под соблазнительную мелодию, которую диктуют нам деньги или хорошее здоровье, то живём в мифологической системе, имеющей мало общего с путешествием души. Но хотя эти два образа составляют преобладающий миф для многих, существуют и другие мифы — менее яркие.

Даже в большей степени, чем зарабатывание денег или ­увлечение фитнесом, нас околдовывают заряженные образы, берущие начало в родительской семье. Эти мифологемы полны первобытной, часто не поддающейся анализу энергией, порождённой в моменты, когда мы были наиболее уязвимы, наименее способны к рациональному осмыслению и не осознавали существование альтернатив тому, что испытывали. Самая главная из подобных высокозаряженных мифологем, как уже говорилось выше, такова: «Мир большой, а ты — нет; мир силён, а ты — нет». Мы все усвоили это послание, в каких бы вариациях оно ни звучало и какие бы стратегии выживания ни прививало. Кто-то стремится контролировать мир с помощью знаний или власти, кто-то держится подальше от потерь, потому что они внушают ему опасность, а кто-то искусно подстраивается под неравенство, имея в арсенале тысячи способов адаптации.

Взаимодействие систем ценностей нашей культуры и родительской семьи является основой личного мифа каждого из нас, и мы находимся под его влиянием бо́льшую часть жизни. Учитывая тот факт, что мы не выбирали ни семью, в которой родились, ни культурный фон, влияющий на наше развитие, наши родственники и традиции обладают одинаково огромной властью над нашей жизнью. Так насколько же сильно зависит от них личный миф?

Наши предки интуитивно ощущали эти автономные формирующие силы, а иногда даже давали им имена. В греческом воображении, например, они находили воплощение в неких образах: Мо́йры, представляющей собой судьбу, Ди́ке — правосудие, Немези́ды — возмездие, Софросю́не — благоразумие, Прооризмо́с — предназначение. ­Сегодня у этих великих непримиримых сил нет имён, но они продолжают противостоять и зачастую мешать разворачиваться судьбе человека. Более того, их внутреннее столк­новение способно пробиваться наружу, через характер, этимологически восходящий к знакам, меткам, начертанным прямо на ткани души. Несмотря на безличность этих сил, в классической мифопоэтике утверждается, что человек тем не менее ответственен за последствия своей жизни. Хотя наш характер может предрасполагать нас к определённому выбору, а значит, и к определённым последствиям, данная Мойрой линза, через которую мы видим искажённую картину мира, влияет на этот выбор и меняет ход нашей жизни.

Способность наших предков обожествлять эти силы и наделять их реальными образами позволяла им чтить их могущество. Благословлённый такими образами, воспитанный на трагедиях, отражающих их влияние, простирающееся на многие поколения, разве человек мог не верить, что проживает жизнь как на мифологическом (то есть психическом), так и на мирском уровне? Разве он был способен не уважать, пусть и испытывая трепет, эти великие божества? Люди мыслили так: «Если судьба свела с ума мудрого Эдипа и могущественного Агамемнона, то что же будет со мной?»

Мы все по-прежнему живём на этом мифологическом уровне, поскольку являемся существами, которыми руководит то, что спрятано в глубине, а не на поверхности, хотим мы в это верить или нет. Материалистические эксперименты, подобные марксизму или утопическим сообществам, создавались человеческим разумом, поэтому и были обречены на провал — они стремились построить новый мир на поверхности, не признавая богов, которые действуют на протяжении всей истории изнутри, в каждом из нас. Так и религиозный фундаментализм оскорбляет ценность и глубину личности, настаивая на существовании чёрно-белой системы ценностей, на господстве внешнего авторитета над внутренним опытом, утверждая, что моральный абсолютизм — это лучший способ упростить двусмысленность мира и неопределённость характера, который разделён на внешний и внутренний.

Таким образом, мы видим, что безобидный на первый взгляд вопрос «Что из себя представляет мой миф?» имеет глубокое значение, поскольку под ним, словно второе дно, имеются другие вопросы: «Каким осознанным или бессознательным ценностям я служу? Что владеет мной? Чего я не осознаю?»

На эти вопросы нельзя ответить прямо, поскольку они ускользают от ограниченного диапазона действия эго. Но подобные бессознательные системы ценностей управляют нашей жизнью, заставляют нас делать выбор, жить его последствиями и способствуют развёртыванию паттернов.

Различать эти мифологемы возможно при пристальной, постоянной концентрации на них. Когда мы размышляем над паттернами, определяющими нашу жизнь, то помогаем скрытым мифологемам появиться на поверхности. Напомню, что под «мифологемами» понимаются аффективно заряженные идеи или мотивы, или группы мотивов, а также то, как они совместно реализуются и какую систему ценностей порождают. Подобные размышления нам легче даются в первой половине жизни, но гораздо более необходимы они во второй её половине.

Для целенаправленного размышления необходимо достаточно сильное эго, которое сможет заглянуть в личную историю и возьмёт на себя ответственность за то, что там обнаружит. Очевидно, необходимо прожить достаточно долго, чтобы образовать поведенческие паттерны. В них как раз и можно найти действующие мифологемы, заряженные идеи, которые могут звучать так: «Мне нужно найти раненую личность, за которую я смогу взять ответственность, ведь я вырос с этой ролью в своей семье» или «Я не могу сблизиться с этим человеком даже в браке, потому что знаю, что в конце концов он/она меня бросит, как это всегда делали значимые для меня люди».

Такие заряженные мифологемы являются «идеями», которые мы в значительной степени не осознаём, что делает их ещё более мощными. Кроме того, они часто представляют собой ошибочные выводы, которые сформировались в реальных ситуациях, когда мы находились на таком уровне развития, что ещё были не способны на альтернативные интерпретации. Зачастую можно выделить модель поведения, например связанную с тем, как мы ведём себя в конфликтах, или обходимся с проблемами, которые часто возникают в отношениях, или касающуюся саморазрушающего поведения, и определить, какая идея лежит в основе этой модели. Вероятнее всего, она не будет иметь смысла в настоящее время, но в момент возникновения являлась единственной интерпретацией событий.

Если в детстве человек узнал, что выражение чувств беспокоит его тревожного родителя, то впоследствии ему, скорее всего, будет трудно или даже невозможно раскрывать свои чувства. В результате человек может испытывать гнев или депрессию, не осознавая связи, которая уходит корнями в детство. Если ребёнка часто стыдили и позорили в родной семье, то, скорее всего, он перенесёт уязвлённое чувство собственного достоинства во взрослую жизнь. Когда он вырастет, то тоже может находиться в депрессии, постоянно подавляя личные желания и не замечая, что текущие жизненные стратегии служат старой мифологеме.

Распознать такого рода заряженные идеи редко бывает легко. Иногда их может разглядеть психотерапевт, поскольку находится вне субъективного цикла, по которому, как по кругу, движутся эти мифические паттерны. Но если человек хочет справиться самостоятельно, то задача становится вдвойне сложной, потому что: а) он уже сформировал целый ряд рационализаций в отношении поведенческого паттерна и может с лёгкостью использовать их для оправдания его перед собой или другими; б) оспаривание этих установок обычно вызывает определённую тревогу, так как человек приближается к тому месту, где скрывается старая рана.

Поскольку психика никогда ничего не теряет, все заряженные переживания нашей личной истории в большей или меньшей степени активны и потенциально способны захватывать сознание, чтобы повторять изначальную парадигму. Неудивительно, что нас называют результатом наших привычек. Иногда меня обвиняют в том, что я пессимистично отношусь к возможностям личностного роста и переменам. Хочу сказать, что это не пессимизм, а реализм, который утверждает, что чем больше скрытых идей и энергий, связанных с ними, мы обнаружим, тем сильнее преисполнимся масштабной задачей сделать их осознанными и оставаться осознанными в любой момент, чтобы иметь возможность нового выбора.

Метафорически сложность этого переплетения причин и следствий равна сложности организации нашей нервной системы. В конце концов, психика логична, поскольку она снова и снова воспроизводит разумную реакцию на ранний опыт. Эта идея может быть ложной интерпретацией или менее удачным выбором из тех, что позже станут доступны взрослому человеку, но это всегда идея, глубоко заложенная в психику в результате превратностей личной истории. Незнание глубоко заложенных идей обязывает к их повторению, что, в свою очередь, мешает и сдерживает мотивы развития Самости.

Ещё один способ выявить скрытые мифологические системы, в рамках которых мы действуем, — внимательно относиться к своим сновидениям. Мы не знаем, откуда они приходят, но знаем, что если прислушиваться к ним со всей возможной чёткостью, то они смогут открыть нам мудрость, которая будет для эго трудновыносимой, но обязательно расширит его возможности. Хотя сновидения говорят на весьма запутанном и странном языке, наша способность распознать в их метафорах мифологию, которая противоречит той, что разыгрывается в нашей повседневной жизни, может помочь изменить ход личного мифа. Что-то в нас знает гораздо больше, чем эго, и со временем учит его расширять свои рамки, чтобы использовать эту новую мудрость. Так человек извлекает пользу из компенсаторной силы бессознательного, стремящегося расширить наше зашоренное сознание.

Также можно обратиться к близкому человеку, который всегда готов сказать, что с нами не так, где мы облажались, где нужно изменить курс, чтобы мы взяли от путешествия всё, что оно предлагает. И иногда наши близкие оказываются правы.

Можем ли мы сознательно, намеренно изменить свой миф? И да, и нет. Некоторые взялись за такой проект вполне осознанно. Например, Уильям Блейк выразил мнение, что если он не создаст собственный миф, то окажется в рабстве того, что был создан другим человеком. А Уильям Батлер Йейтс смог отчасти благодаря активному воображению своей жены, отчасти благодаря собственным знаниям по теософии создать чрезвычайно проработанную историю/психологию становления индивидуальной и мировой культуры. Но мифологические системы и Блейка, и Йейтса построены на настолько своеобразном и личном материале, что большинству из нас нужна помощь, чтобы понять их и расшифровать роль, которую те играют в их творчестве.

Недавно в Музее современного искусства Хьюстона была представлена выставка работ тех, кто стремился создать личные мифологические системы. Среди них можно выделить женщину, которая записывала всё, что могла вспо­мнить о пьесах Шекспира. У неё была хорошая память, но все созданные ею списки составляли не более одной десятой процента от того, что написал Шекспир. Другой человек создал линию времени из маленьких кубиков, которые представляли собой каждый день его жизни или жизни современной культуры, начиная со дня убийства Кеннеди и заканчивая последним днём прошлого тысячелетия. Третий творец представил свой, возможно, параноидальный взгляд на международные корпоративные заговоры, изобразив их в виде линий, проведённых между крупными компаниями и общественными группами, в которых они заинтересованы. То, что получилось в итоге, напоминало мандалу или розу ветров.

И снова каждая из этих личных мифологических систем была выстроена осознанно, но представляла собой нечто настолько трудно поддающееся пониманию, что оказалась малопригодна для других людей. Более того, каждый фрагмент являлся отражением лишь малой части осознанной психической жизни их авторов. Я не критикую: ни по эстетической части, ни по психологической. Скорее, я восхищаюсь попыткой этих людей обратиться к невидимому миру и хоть в какой-то мере сделать его осознанным, даже если созданные ими продукты остаются фрагментарными, а глубинные боги — неуловимыми.

Гораздо более трогательную личную мифологию создал человек, который вернулся в родную деревню на востоке Польши. Вся его семья была убита, как и еврейская община этой деревни, — остался только он один. Когда он вернулся и обнаружил, что еврейское кладбище разрушено, а каменные фрагменты разбросаны повсюду, то взялся за дело, которое стало целью всей его жизни, — восстановление. Он принялся собирать разрушенное из маленьких деталей, словно пазл, посвятив себя всего душераздирающему проекту, который воздал должное его общине и подарил ему самому осознанную мифологию.

Обычно наши мифы менее драматичны, менее осознанны. Когда человек искренне исследует свои паттерны, ищет движущие силы, которые их создают, обращается к сновидениям, наблюдает за повторением комплексов и слушает, что говорят его психотерапевты и друзья, он действительно поднимает и выводит из бессознательного мира ценностную ткань, которая лежит в основе нашей повседневной жизни. Считаем ли мы правильными эти мифологемы, соглашаемся ли с ними, хотим ли их развить? Можем ли мы согласиться с тем, что они представляют лучшее, что есть в нас, или то, из-за чего мы страдаем? Являются ли они тем вызовом, который сознание должно принять, чтобы вести более скромную и этически выдержанную, более зрелую жизнь, путешествовать по дорогам судьбы в направлении индивидуации?

Каким бы трудным ни был этот проект, он является главной работой второй половины жизни. Подумайте над словами Юнга, которые достаточно убедительны, чтобы не сомневаться в них:

Причина существования сознания и стремления расширить и углубить его очень проста: без сознания всё идёт не так хорошо.

Конечно, насколько бы осознанными мы ни стали, это не убережёт нас от страданий и борьбы, которые являются частью жизни, но благодаря самоанализу мы можем время от времени идти по своему собственному пути, а не пути своих родителей, своей культурной системы или психотравмы.

Мы неизбежно являемся мифологическими существами. Вопрос только в том, какой миф и чей при этом воплощаем: собственный или чужой.

---