Глава 7
Окончание
Я рванул на поиски отброшенной в лес подруги и обнаружил ту метрах в пяти от тропинки. Девушка переломанной куклой замерла среди кустов, у меня аж сердце сдавило.
Ну что же ты, родная⁈ Да как же так можно было подставиться⁈
Ты же оператор шестого витка! Чему-то же тебя на военной кафедре учили!
Впрочем, плевать! Работаем! Меня ведь тоже — учили!
Ссадины и царапины я проигнорировал и первым делом просветил Ингу ясновидением, благо в этом мог дать сто очков вперёд любому аппарату икс-лучей.
Кинетический выброс зацепил девушку преимущественно слева, с той стороны оказалась сломана ключица и бедренная кость — последняя сразу в двух местах. Ещё было вывихнуто плечо, а помимо этого обнаружились трещины в двух позвонках и признаки закрытой черепно-мозговой травмы, но это ерунда — просто последствия удара о дерево. А вот лопнувшая селезёнка могла доставить немало проблем, и уж конечно никак нельзя было игнорировать проткнутое обломками рёбер лёгкое.
Если ничего не сделать прямо сейчас, Инга попросту захлебнётся кровью!
Зараза!
Активное излучение Эпицентра чертовски осложняло тонкие манипуляции сверхсилой, и для начала я сосредоточиться на адаптивной технике, лишь после этого заблокировал девушке болевые ощущения и осторожно перевалил её на бок. До предела выверенными усилиями вернул на место обломки рёбер и, пережав повреждённые сосуды, попытался уменьшить лёгочное кровотечение, после этого уже занялся селезёнкой.
За спиной треснул сучок, и я хрипло выдал:
— Не вызовешь помощь, голову оторву!
— Да вызвал я! Вызвал! — рявкнул Митя и, так понимаю, постучал себя пальцем по виску. — С дежурным связался!
Этого его жеста я в любом случае не увидел, поскольку собирал в единое целое селезёнку Инги. А соберу и всё — в потолок способностей упрусь. Увы, ясновидение — не панацея.
— Когда?.. — просипел я, обливаясь потом.
— Патрульные сейчас подъедут, а скорая только минут через десять будет, не раньше. Но с лодочной станции фельдшера вызовут.
— Пистолет найди!
— Уже.
— Отпечатки сотри, — потребовал я.
— Чего⁈
Я целиком и полностью сосредоточился на селезёнке Инги, но всё же на одном дыхании произнёс:
— Протри пистолет, оставь на нём и на магазине пальчики брюнетки, потом тащи сюда.
— Рехнулся⁈ Это же фальсификация улик!
Давать волю эмоциям я не стал, но и от своего не отступился.
— Блин, тебя же не просто так за мной послали! Делай, что сказано!
— Линь, ты совсем дурак? Как это будет выглядеть, а? Она своего дружка застрелила, а потом двумя выстрелами в сердце самоубилась? Так, что ли⁈
— Митя, не тупи! Мы одни отпечатки поверх других оставим! Будто это их пистолет был! Живей!
Парень немного поколебался, потом всё же скрылся в кустах, а секунд через двадцать вернулся с обёрнутым носовым платком пистолетом. Он хотел было вложить пистолет в безвольно обмякшую руку Инги, но я протянул свою.
— Так это она стреляла! — возмутился Митя.
— Тебе откуда знать? Ты не видел!
— Да это и ежу понятно!
— Плевать! Давай сюда!
Митя выругался, поставил оружие на предохранитель и позволил мне обжать пальцами рукоять и спусковой крючок.
— Готово, — сказал он, вновь щёлкнув металлическим флажком.
С меня градом катил пот, в голове шумело, начали отниматься затёкшие от неудобной позы ноги, и я буквально выдавил из себя:
— Дуй на тропинку!
Разнообразия ради Митя спорить не стал и выполнил это моё распоряжение незамедлительно, а уже минуту спустя послышались встревоженные голоса. Спасатели остались сдерживать зевак, ко мне прибежала молоденькая фельдшер, явно студентка-практиканта.
Барышня опустилась на колени рядом с Ингой и деловито повела над ней рукой. Ясновидение моментально оказалось забито помехами, и я потребовал:
— Прекрати! Просто держи селезёнку!
Фельдшер после диагностики внутренних повреждений заметно побледнела, вот и не полезла в бутылку, послушалась.
Хорошо! Я смог самую малость расслабиться, но именно что — самую малость. Увы и ах, моё вмешательство стабилизировало состояние Инги лишь отчасти, её пульс так и продолжил слабеть.
Я сосредоточился на повреждениях лёгких и дополнительно соединил несколько крупных кровеносных сосудов, но после этого у Инги разве что дыхание самую малость выровнялось.
Какого чёрта⁈
Организм оператора способен перенести куда как более серьёзные повреждения, а я сейчас, такое впечатление, самого обычного человека пользую, напрочь лишённого даже намёков на сверхспособности.
Бред!
Меня начало мутить, и хоть подступающая дурнота грозила потерей контроля над повреждёнными сосудами лёгких, я заставил себя сфокусироваться ещё и на внутренней энергетике Инги, стал отслеживать состояние её потенциала, центрального узла и основных каналов. И с первым, и со вторым, и с третьим всё оказалось в полном порядке, вот только перетока сверхсилы уловить так и не удалось. Та находилась в противоестественной неподвижности, чего не могла вызвать даже самая убойная доза блокиратора.
Так просто не бывает!
Я лёгким воздействием сдавил центральный узел, сразу отпустил его и вновь сдавил, но запустить энергетическое сердце не вышло, как не получилось и разогнать по организму Инги сверхсилу. Впрочем, совсем уж без последствий моё вмешательство не осталось: незначительное увеличение плотности энергии позволило выявить перекрывшие каналы силовые уплотнения, если проводить аналогии с кровеносной системой — тромбы.
Это что такое вообще? Это вообще как?
И самое главное — что мне с этим делать⁈
Если посильнее надавить и попытаться эти непонятные ошмётки сместить, не выдержат каналы. А даже если и выдержат, тромбы-то никуда не денутся, самое большее в ближайший узел набьются. Спрессуются там — и тогда уже всё, абзац! Это ведь не сверхсила в чистом виде, это нечто иное, какая-то из её производных.
Хм… А не получится ли запустить обратную трансформацию? Растворить, вновь вернув естественную форму?
Я сосредоточился на одном из наиболее чётко различимых сгустков и попытался оценить его структуру, но на это моих урезанных способностей к ясновидению уже не хватило. Пришлось энергетический тромб попросту нейтрализовать.
Воздействие получилось воистину хирургическим, не сказать — ювелирным, но пусть мне и удалось предотвратить короткое замыкание потенциалов, без последствий вмешательство не осталось: Инга дёрнулась и закашлялась, на губах её выступила кровь.
Девица-фельдшер вскрикнула, я в сердцах припечатал её крепким словцом, после чего потребовал заткнуться и держать селезёнку.
Своих манипуляций я в любом случае продолжать не собирался, поскольку точечное уничтожение сгустков панацеей стать не могло — для этого их было слишком много, некоторые мне даже не удавалось толком различить. Тут следовало воздействовать на всю внутреннюю энергетику Инги разом, благо за время работы в Службе реабилитации уже накопился немалый опыт поддержания долгосрочных терапевтических воздействий.
Требовалось лишь подобрать нужную частоту энергетических вибраций, а ещё не переборщить с их интенсивностью.
Ну — поехали!
Естественная сопротивляемость операторов зачастую до предела затрудняла такого рода манипуляции, а вот Инга в своём теперешнем состоянии оказалась едва ли не идеальным пациентом. Единожды запущенные колебания сами по себе нисколько не ослабевали — просто не успевали, поскольку гасли при взаимодействии со сгустками-тромбами, и это доводило коэффициент полезного действия прилагаемых мной усилий едва ли не до единицы.
Время от времени я менял частоты и корректировал характер вибраций для достижения наилучшего терапевтического эффекта, пытался подобрать наиболее разрушительные для энергетических тромбов вариации, и мало-помалу те начали рассеиваться. К тому времени, когда прибежали с носилками дюжие санитары, уже наметился естественный переток сверхсилы, и состояние Инги стабилизировалось.
Вроде как.
В операционную меня не пустили. И хирургическая бригада в консультанте со стороны заинтересованности не выказала, и хмурые сотрудники контрольно-ревизионного дивизиона время попусту терять отнюдь не собирались. Они и без того с крайней неохотой согласились сделать крюк до горбольницы.
К месту происшествия мы возвращаться не стали, вместо этого на служебном вездеходе меня доставили в штаб-квартиру ОНКОР, где незамедлительно препроводили в прекрасно знакомый кабинет.
— На манеже всё те же! — провозгласил при моём появлении старший советник надзорного дивизиона Спас.
— И не говорите! — поддакнул я и поприветствовал каждого поимённо: — Илларион Валерианович, Георгий Иванович, Эдуард Лаврентьевич, Альберт Павлович… Моё почтение!
Майор Городец глянул хмуро и проворчал:
— Позубоскаль тут ещё! — После потребовал: — Давай! Излагай свою версию! Только не официальную, где случился конфликт на почве личных неприязненных отношений, ты отобрал у оппонентов оружие, после чего их застрелил. С такой трактовкой событий тебе самое место за решёткой! Простым превышением пределов необходимой обороны не отделаешься, точно умышленное убийство инкриминируют! Так ведь, Илларион Валерианович?
Спас кивнул и хмуро подтвердил:
— Всенепременно инкриминируем, невзирая на былые заслуги. Вот прямо сейчас передадим дело следственному дивизиону и руки умоем, — подтвердил он, вздохнул и спросил: — Ты зачем два трупа на себя повесил, дурень?
Я пожал плечами.
— Если до суда дойдёт, одному отбрехаться проще будет. Да и не отправят дальше фронта.
Хозяин кабинета выразительно постучал карандашом по столу.
— «Если дойдёт»? — вычленил Эдуард Лаврентьевич из моего заявления основной посыл. — А какие тут могут быть ещё варианты?
— Разные! — улыбнулся я через силу. — На самом деле это было спланированное нападение. Убитые были активистами кружка доцента Резника, а мне удалось найти доказательства того, что его прорывной проект зиждется на одной сплошной фальсификации.
Спас вопросительно взглянул на Альберта Павловича, а после его утвердительного кивка уточнил:
— Документальные доказательства?
— Свидетельские показания. Готов изложить свою версию.
— Да какой ещё проект⁈ — возмутился Эдуард Лаврентьевич. — Кто вообще такой этот Резник? Тот тип, которого едва не взорвали?
Городец жестом попросил коллегу умолкнуть, встопорщил усы и потребовал:
— Выкладывай, что ты там нарыл!
Я запираться не стал, выложил всё как на духу. И пусть отнеслись к моей версии без особого воодушевления, но и сходу отметать её не стали. Георгий Иванович поднял трубку и трижды крутанул диск телефонного аппарата. Первым делом он поручил кому-то из оперативников съездить в изолятор горбольницы и снять показания с пациентов из числа подопытных кроликов Резника, после этого заказал разговор с Кордоном и распорядился прошерстить рабочие документы доктора Ломового. Собирался ещё запросить информацию по проекту из института, но Эдуард Лаврентьевич его остановил и посоветовал для начала позвонить в секретную часть.
— У них по всем серьёзным исследованиям материалы собраны, — сказал он, так и оказалось.
— Если обработке гипнокодами и в самом деле подверглись обе группы соискателей, — пробормотал Городец, наскоро просмотрев документы, — придётся брать гражданина Резника в разработку.
Альберт Павлович презрительно фыркнул.
— Его там и близко не было. Всё на Ломового свалит.
— А это мы ещё посмотрим! — буркнул Городец, вновь позвонил на Кордон и на сей раз приказал опросить всех, кто имел хоть какое-либо отношение к реализации проекта, вплоть до работавших те в дни вахтёров.
Эдуард Лаврентьевич закурил, стряхнул с папиросы пепел и многозначительно произнёс:
— А ведь это диверсия, товарищи! Проваленный эксперимент ещё можно списать на банальную ошибку, но инициатива по его дальнейшему масштабированию — вредительство чистой воды! Когда бы ещё эту аферу на этапе апробации разоблачили! Институт бы кучу денег от действительно перспективных исследований успел отвлечь! А сколько человеко-часов высококлассных специалистов в трубу вылетели бы? — Он вновь затянулся. — И это не банальная халатность! Тут надо зарубежные следы искать, наш хлеб! Я считаю, следует незамедлительно поставить в известность руководство!
Старший советник Спас одобрительно улыбнулся.
— Красиво дело шьёшь. Уважаю.
Приютивший нас специальный агент аж взвился.
— Илларион Валерианович! Я бы вас попросил!
Тот благодушно рассмеялся.
— Да шучу я. Шучу. Ты ещё возможную дискредитацию института упомянуть забыл.
Городец недовольно поморщился и заявил:
— Прежде чем что-либо предпринимать, дождёмся звонка из больницы. Пока конкретика не появится, никто нам санкцию на задержание Резника не даст.
Эдуард Лаврентьевич тяжко вздохнул, вдавил папиросу в пепельницу и спросил у меня:
— Пистолет где взял?
— У нападавших отобрал.
— Да не лепи ты горбатого! Не отследят его, не развалится твоя версия?
— Пистолет я нашёл, — ответил я в общем-то чистую правду. — Его кто угодно найти мог, так полагаю.
Необычайно молчаливый сегодня Альберт Павлович лишь улыбнулся уголками губ и уточнять мои показания не стал, хоть явно сообразил, что я в своё время самым бессовестным образом проигнорировал его приказ избавиться от оружия.
Как бы то ни было, специального агента ответ всецело удовлетворил.
— И вот ещё какой момент, — указал он на меня. — Если Петра в изоляторе срисовал кто-то из людей Резника, ему и о визите оперативников сообщат! Надо незамедлительно документацию изымать, пока все улики не уничтожили.
— Всё что можно зачистить, давно зачищено, а свидетелям из числа соискателей рты никак не заткнуть, — покачал головой Георгий Иванович. — Сбежать — не сбежит. О наружном наблюдении я распорядился… так скажем… некоторое время назад.
— О, как! — оживился Спас. — Во взломе инсценировку заподозрил? Вот это чуйка!
Городец скривился так, будто лягушку проглотил.
— Нет, просто новые обстоятельства вскрылись. Подозрения, так скажем, которые к делу не подошьёшь. Давайте сейчас не будем об этом.
«Новые обстоятельства» — это либо Лизавета Наумовна до Альберта Павловича моё сообщение донести успела, а тот им с Городцом поделился, либо Митя патрону полный расклад сдал, пока я в дороге был.
Зазвонил телефон, Георгий Иванович поднял трубку, выслушал сообщение и, поблагодарив собеседника, вернул её на рычажки.
— Готовы результаты экспертизы изъятого на месте происшествия ножа, — оповестил он всех. — Длиной и формой клинок соответствует орудиям убийства Чертопруда и Красовского.
Знакомыми показались обе фамилии, я порылся в памяти и припомнил, что профессор Красовский был заведующим кафедрой системной оптимизации до Орлика. Зарезали его в начале года.
— Ну вот! — вскочил на ноги Эдуард Лаврентьевич. — Они и Орлика подорвали, и кадр из оперчасти тоже на их совести! Это же натуральная диверсионная ячейка!
— Формально — террористическая, — отметил Спас.
— Пока что у нас есть только излишне впечатлительная барышня и её дружок-социопат, — спокойно произнёс Альберт Павлович. — Никаких улик против Резника нет.
Городец тяжело вздохнул и поднялся на ноги.
— К себе пойду, — объявил он. — А вы тут продолжайте. И, Эдуард, дай ему нитку с иголкой, пусть рубашку в порядок приведёт.
Майор оставил нас, а я взялся штопать оставленную ножом прореху, но почти сразу меня отвлёк Альберт Павлович,
— В больнице сказали, что у Инги Снегирь помимо всего прочего наблюдаются остаточные признаки обширного спазмирования внутренней энергетики, — произнёс он и спросил: — Что там у вас стряслось?
— Что ещё говорят? — вскинулся я. — Какие у неё перспективы?
— Восстановится, — уверил меня куратор. — Так что с ней случилось?
Я пожал плечами.
— Не знаю. Но это точно не последствия перенапряжения. Она даже к сверхсиле обратиться не успела! Там какое-то непонятное световое воздействие было, будто стробоскоп замигал. Меня ослепило, а у Инги, такое впечатление, каналы энергетическими сгустками перекрыты оказались. Просто я их ещё до приезда медиков почти полностью растворил.
Сотрудников ОНКОР моё заявление нисколько не заинтересовало, а вот Альберт Павлович вцепился почище клеща, принялся выспрашивать подробности и выпытывать детали. Даже какие-то пометки в блокноте делал, не полагаясь на свою вроде как безупречную память.
Он так деталями нападения не интересовался!
Городец вернулся через полчаса, с порога объявил:
— Работаем!
Эдуард Лаврентьевич едва ли не выпрыгнул из кресла. В противовес ему Илларион Валерианович спокойно вернул на блюдечко кофейную чашку и поднялся на ноги без всякой спешки, отчасти даже — вальяжно.
— Надо понимать, показания подтвердились? — уточнил старший советник.
— Подтвердились, — кивнул Георгий Иванович. — Нам санкционировали допрос Резника, а также обыск его квартиры и рабочего кабинета.
— Но не задержание? — уточнил Эдуард Лаврентьевич с некоторым разочарованием.
— А это уже будет зависеть от того, что получится нарыть. Возможно, и вовсе придётся отдать дело коллегам, — заявил Городец.
Альберт Павлович озадаченно склонил голову набок и спросил:
— Так это твоё «нам санкционировали» относилось не только к контрольно-ревизионному дивизиону? Руководство в мудрости своей решило подключить к расследованию смежников?
— Смежники сами инициативу проявили, — вздохнул Городец. — Держат, так сказать, руку на пульсе… — Он явно намеревался добавить крепкое словцо, но глянул на Спаса и удержался, обратился ко мне: — Помалкивай, понял?
Я озадаченно посмотрел на него, потом выглянул в коридор и кивнул.
— Понял. Молчу в тряпочку.
— Эдуард, твой выход! — распорядился Городец.
Специальный агент кинул быстрый взгляд на зеркало и поправил галстук, после чего покинул кабинет и решительно зашагал по коридору.
— Эльвира Генриховна! — повысил он голос. — Только не говорите, будто собираетесь подключиться к нашему расследованию!
Высокая дама, стройная и при этом отнюдь не обделённая формами, обворожительно улыбнулась и мягким грудным тоном произнесла:
— Ох, Эдуард, вы будто не рады меня видеть!
Сопровождавшие её молодые люди уставились на представителя контрольно-ревизионного дивизиона без всякой теплоты, ну а тот их и вовсе проигнорировал.
— Безумно рад. Как и всегда! Но считаю неправильным смешивать личное и служебное, а потому предпочёл бы лицезреть вас во внерабочей обстановке, в иных интерьерах и, разумеется, в другом наряде.
Дамочка, которая, судя по нашивкам, пребывала в одном с ним капитанском чине, услышанного нисколько не смутилась.
— В неглиже, надо понимать?
— Идеальный вариант, — подтвердил Эдуард Лаврентьевич, и от сопровождающих госпожи Хариус едва дым не повалил. — Но я не об этом. Какой у вас интерес к Резнику?
Эльвира озадаченно изогнула бровь.
— Мы здесь это будем обсуждать?
Городец легонько пихнул меня в спину, заставляя покинуть кабинет, и позвал:
— Эльвира Генриховна! Присоединяйтесь!
Дамочка прошла мимо, на меня даже не взглянув, а из всей её свиты руку протянул только Юрий — сосед Льва по служебной квартире. Впрочем, кроме него я никого больше и не знал, если, конечно, не принимать в расчёт младшего военного советника, с которым мы схлестнулись во Всеблагом.
Как его — Соль? Точно! Дамир Соль!
Он меня проигнорировал, я внял совету Городца и тоже старое поминать не стал, как не попытался и подслушать разговор в кабинете. Всё же не в компании простых операторов стены в коридоре отираю, это аналитики с повышенной чувствительностью к энергетическим проявлениям. Не только возмущение от моих манипуляций уловят, но и в их суть вникнут. Стыда потом не оберёшься.
Совещание заняло не больше четверти часа, первой кабинет покинула Эльвира Генриховна.
— Мальчики, по коням! — позвала она за собой четвёрку молодых людей.
Следом вышел Георгий Иванович, обернулся и спросил:
— Альберт, ты нас подбросишь?
— Разумеется! — улыбнулся тот. — Идёмте!
Мы покинули здание и погрузились в легковой автомобиль, мне пришлось тесниться на заднем сиденье, зато Городец разрешил:
— Спрашивай!
— Куда сейчас? — уточнил я первым делом.
— Квартиру Резника обыщем, после с ним самим на кафедре побеседуем.
— Не сбежит? — забеспокоился я и сразу понял, что сморозил глупость.
— За ним приглядывают, так просто не сбежать, — уверил меня Георгий Иванович. — И хоть об инциденте на лодочной станции уже известно, имена погибших держатся в тайне. Не должен запаниковать.
— Не должен, — согласился с ним Альберт Павлович, выворачивая со двора вслед за кавалькадой из четырёх машин.
Я усмехнулся и обратился к своему второму куратору.
— Всё ещё думаете, что дело в излишне впечатлительной барышне и её дружке-социопате?
Майор Городец коротко хохотнул, а вот Альберта Павловича цитирование его собственного высказывания оставило полностью равнодушным.
— Не в моих принципах пояснять смысл своих слов, но для тебя готов сделать исключение из правил. Гипотетически, Петя. Я лишь выдвигал предположение на основании имевшейся у нас на тот момент информации. Сейчас же с учётом новых обстоятельств я склонен согласиться с мнением уважаемого Иллариона Валериановича о том, что мы можем иметь дело с кружком бомбистов.
— Но аналитики полагают иначе?
Майор Городец, которому и адресовалась реплика, позволил себе недовольную гримасу.
— Этим умникам втемяшилось в голову, будто убийства преподавателей, распространение среди студентов наркотиков и саботаж процедуры инициации — звенья одной цепи, целенаправленные действия по очернению института. Ссылаются на разведданные. Резника уже чуть ли не в Гроссы записали.
— Серьёзно⁈
Куратор кивнул.
— Всё предельно серьёзно, Петя. Серьёзней некуда.
Обыск у Резника начался ещё до нашего приезда и, судя по плохо скрываемому госпожой Хариус неудовольствию, на сей раз Георгий Иванович её переиграл. В подъезд отведённого для проживания преподавателей и младших научных сотрудников дома мы прошли беспрепятственно, а вот в квартиру меня, в отличие от Альберта Павловича, не пустили. Я этому обстоятельству нисколько не расстроился и, решив лишний раз не мозолить глаза молодым людям из аналитического дивизиона, поднялся на площадку между этажами, уселся там на верхнюю ступеньку и задумался, зачем вообще кураторы потащили меня с собой.
Просто по привычке или имеются конкретные планы?
Кто б сказал!
В коридор выглянула госпожа Хариус, что-то сказала толпившимся у двери аналитикам, и Юрий немедленно убежал вниз по лестнице. А стоило только дамочке вернуться обратно в квартиру, Дамир Соль пихнул в бок одного из своих товарищей.
— Слышали⁈ «Подсознание как источник сверхспособностей» с библиотечным штампом нашли! Это издание под грифом «совершенно секретно» числится, мне к нему в том году доступ не согласовали!
Его приятель лишь фыркнул в ответ.
— Да это что! «Феномен гипнотизма» Лесневского, «Идеальную инициацию» Дамиани в редакции пятнадцатого года и «Математические методы гипноза» Ручейника лет двадцать назад в реестр запрещённой литературы внесли за ошибочность и антинаучность! Их в принципе из спецхрана выносить запрещено! И перевод с айлийского устаревших «Наставлений по контролю инициации» тоже к свободному обращению запрещён! У Резника они откуда?
Молодые люди оглянулись на стоявшего поодаль сотрудника контрольно-ревизионного дивизиона и принялись едва слышно шушукаться, дальше уже я не смог разобрать ни слова. Впрочем, долго терзаться неизвестностью не пришлось, очень скоро опергруппа покинула квартиру, и я поспешил вслед за Альбертом Павловичем и Георгием Ивановичем. Но только мы вышли во двор и двинулись к автомобилю, как наперерез бросился Вяз.
— Что вы себе позволяете⁈ — возмутился начальник управления физической защиты. — Это зона ответственности Бюро! Вы не имеете права орудовать здесь без предварительного согласования с нами!
— Почему посторонний за оцеплением⁈ — рыкнул майор Городец. — Эдуард, кто руководит операцией: ты или я? Разберись!
Специальный агент контрольно-ревизионного дивизиона кликнул парочку оперативников, но вот так просто выставить Вяза со двора не вышло. Этому предшествовала короткая и вместе с тем весьма ожесточённая перебранка, в ходе которой моему вроде как до сих пор начальнику в неподпадающих под нормы делового этикета выражениях посоветовали не совать нос в чужие дела и держаться подальше от места проведения операции, а заодно приказать то же самое подчинённым, если только он не желает вытаскивать их из-за решётки или и вовсе угодить в кутузку сам.
Даже на мой предвзятый взгляд, Эдуард Лаврентьевич откровенно перегнул палку, взбешённый прилюдным унижением Вяз едва с кулаками на него не набросился. Лишь в самый последний момент сдержался и крикнул:
— Я доложу в ректорат!
Никто не обратил на этот вопль ни малейшего внимания.
— Выдвигаемся на кафедру! — распорядился Георгий Иванович.
Я вновь полез на заднее сиденье, откуда и спросил кураторов:
— Я вам точно нужен?
— Не в моих принципах отвечать на вопросы избитыми банальностями, — хмыкнул куратор, втыкая первую передачу, — но ты эту кашу заварил, тебе её и расхлёбывать.
— И вовсе не я!
— А чья подружка ту парочку наповал уложила? Из чьего пистолета, а?
— Если б не она, мне бы голову оторвали! — напомнил я и потёр набухшую на затылке шишку.
— Из-за вас у нас теперь свидетелей нет — убийства Резнику точно пришить не получится. Ладно хоть запрещённую литературу изъяли.
— Скажет — подкинули.
— Книги в сейфе лежали. И опять же мы его заметки и расчёты нашли, любая графологическая экспертиза их подлинность установит. Ну а ты раздражающим фактором поработаешь, аналитики попытаются реакцию Резника на твоё присутствие считать.
— Если только так…
На сердце у меня было неспокойно, но обошлось без осложнений, разве что пока шагал от машины к входной двери, успел приметить отиравшегося поблизости Максима Бондаря. Ничего, пусть смотрит. Главное, чётко сработали подчинённые Городца: сблизились с дежурившими в коридоре активистами, заговорили им зубы и вывели на улицу. Никто даже не пикнул.
Но это просто буйных не нашлось: будь тут покойница-Эля, уж она бы спуску никому не дала. Бешеная была. Хорошо, что Инга её упокоила.
Только где же пухлый Ваня?
— Заходим, заходим, заходим! — негромко скомандовал Эдуард Лаврентьевич, когда этаж освободили от активистов.
Будто желая взять реванш за упущенную инициативу при обыске на квартире доцента, Эльвира Генриховна велела своим подчинённым следовать за двумя вбежавшими на кафедру оперативниками, а дальше уже вошли все остальные.
— На этаж никого не пускать! — крикнул Эдуард Лаврентьевич вставшему у лестницы сотруднику и прикрыл за собой дверь.
Из кабинета заведующего тянуло сильным запахом краски, встретил опергруппу доцент Резник в основном помещении кафедры.
— Что здесь происходит⁈ — возмутился он. — Куда вы их уводите⁈ Стойте, я сказал! Оставьте моих студентов в покое!
В разряд студентов, коих вознамерились взять под белы рученьки оперативники, попал Иван Дубок и ещё парочка активистов. Резник встал за них стеной, а прямого силового противостояния сотрудникам контрольно-ревизионного дивизиона пока что было велено избегать, выдворить молодых людей не вышло.
— Это возмутительно! — заголосил доцент и схватил лежавшую на столе шляпу. — Я немедленно поставлю в известность об этом произволе ректорат!
Демонстративно закрытая дверь Резника ничуть не смутила, он всерьёз вознамерился прорваться через оперативников, удар пришлось принимать на себя Спасу.
— Настоятельно прошу вас задержаться, — спокойно произнёс старший советник надзорного дивизиона. — Вот постановление на проведение обыска, ознакомьтесь.
Резник недоверчиво нахмурился, принял бумагу и, наскоро просмотрев текст, уточнил:
— Так вы по тому взлому? И к чему такая помпа, господа?
— Открылись новые обстоятельства, — заявил Эдуард Лаврентьевич и махнул рукой своим людям. — Начинайте, начинайте! И этих на выход!
— Нет, постойте! — возмутился Резник. — Я знаю свои права и не потерплю произвола! Никакие новые обстоятельства не способны оправдать нарушение законности! Желаете учинить обыск — делайте это по всем правилам, в присутствии понятых! И ваши подставные меня не устроят! Определённо — нет!
За время этой тирады Борис Давидович окинул незваных гостей колючим взглядом, и я, ощутив неуютный холодок, инстинктивно попытался укрыться за спиной Альберта Павловича, даром что был выше куратора сантиметров на десять.
Эдуард Лаврентьевич начал что-то разгорячённо доказывать, но Резник его аргументы со всей решительностью отмёл. Так вот и вышло, что обыском занялись сотрудники аналитического дивизиона, а парочка подчинённых Георгия Ивановича взялась контролировать понятых, благо Иван Дубок остался при доценте, точнее сказать — уподобился соляному столбу. Стоял, сопел, потел. Происходящее его определённо нервировало сверх всякой меры.
На толстяка бы сейчас чуток надавить — глядишь, и раскололся бы, но куда там! Все на Резника нацелились. Вот он главный приз! Ату его!
Впрочем, нет — не все. Старший советник Спас, будучи коллегой Бориса Давидовича по преподавательской деятельности, от допроса самоустранился, да и Городец лишь раздражённо топорщил усы и хмурился, вопросов доценту он не задавал. Альберт Павлович и вовсе занял позицию независимого арбитра, предупредив доцента, что тот в любой момент может обратиться к нему за консультацией.
Резник на это заявление лишь пробурчал себе под нос нечто неразборчивое, но точно злое, схватился за телефон и начал названивать в ректорат. Поначалу все его попытки задействовать связи терпели крах — судя по отдельным репликам, собеседники хоть и обещали сделать всё возможное, непременно ссылались при этом кто на отсутствие полномочий, кто на закон о чрезвычайном положении, но в итоге ему всё же удалось поднять волну.
Спаса и Городца выдернули на какую-то срочную встречу, вот тогда-то Эдуард Лаврентьевич и Эльвира Генриховна, которые до того форсировать ситуацию не спешили, и жахнули из главного калибра.
— Ознакомьтесь с предварительными результатами обыска вашей квартиры! — Специальный агент протянул Резнику исписанный от руки лист и с выражением добавил: — У вас была изъята запрещённая литература!
— Да как вы посмели⁈ — взвился доцент. — На каком основании⁈
Борису Давидовичу без промедления вручили очередное постановление о проведении обыска, он раздражённо кинул листок на стол и зло выдал:
— И что с того⁈ Подумаешь, велико прегрешение!
— Вы зря относитесь к этому столь несерьёзно! — подключилась к разговору Эльвира Генриховна, мягкости в голосе которой определённо поубавилось. — Хранение запрещённой литературы является серьёзным правонарушением!
— Судить меня за это станете⁈ — взорвался Резник. — Бред! Я учёный, а не преступник и все изъятые книги получил в институтской библиотеке! Да, возможно, нарушил при этом какие-то правила, но это всё во имя науки! Попробуйте предъявить обвинения — посмотрим, как отреагирует на ваши действия общественность! Это преследование по политическим мотивам, вот что я вам скажу! Господин Кучер, зафиксируйте это в протоколе!
Альберт Павлович сделал пометку в блокноте, а Эдуард Лаврентьевич поджал губы.
— Под суд вы отправитесь не за хранение запрещённой литературы! — отчеканил он. — Работа с этими антинаучными текстами лишь показывает вашу некомпетентность и служит отягощающим обстоятельством! В самое ближайшее время против вас возбудят уголовное дело по статье «Халатность», но, уверен, в ходе следствия она будет переквалифицирована на саботаж!
— Что⁈ — возопил Борис Давидович. — Да это произвол!
От возмущения его затрясло, но страха в голосе уловить не удалось, пусть я и постарался настроиться на состояние внутренней энергетики доцента. Ему определённо оттоптали мозоль, но никак не ткнули пальцем в действительно больное место.
— Из-за вашего несогласованного эксперимента по контролируемой инициации госпитализированы три десятка человек и ещё десять проходят восстановительные процедуры в стационаре!
— Моего несанкционированного эксперимента⁈ — презрительно скривился Резник. — Вы хотели сказать, студенческой инициативы, прошедшей все необходимые стадии согласования? И которая, к слову, показала блестящие результаты!
— Никто не давал вам разрешения на проведение опытов на людях! — заявила Эльвира Генриховна.
— А вот об этом, дорогуша, — голос Резника едва ли не сочился ядом, — вам следует поговорить с господином Ломовым. Именно он заинтересовался студенческой инициативой и добился её практического воплощения. Если уж на то пошло, все осложнения случились с соискателями из его контрольной группы!
Кого бы другого от столь фамильярного обращения бросило в краску, но Эльвира Генриховна была слеплена совсем из другого теста. Дамочку, способную прилюдно разгуливать в едва ли не полупрозрачной ночной сорочке, так легко не пронять. Вполне возможно, что не пронять словами вовсе.
— Ваши блестящие результаты — фикция! — вернула она собеседнику ядовитую улыбку. — И осложнения коснулись отнюдь не одной только контрольной группы, как вы пытаетесь это представить! Так называемой контрольной группы не было вовсе! Абсолютно всем подопытным демонстрировались киноролики с одним и тем же гипнокодом! А затем на протяжении двух месяцев вами из общей массы выбирались наиболее перспективные операторы!
Наверное, мне бы удалось уловить мимолётное замешательство доцента, если б я безотрывно наблюдал за ним, но куда интересней показалась реакция на это заявления Ивана Дубка. Вздрогнуть тот не вздрогнул, зато судорожно сглотнул и облизнул пересохшие губы. Пробрало!
А вот — Резника нет, этого прожжённого интригана и шарлатана бездоказательными утверждениями к стенке было не припереть. Борис Давидович лишь печально улыбнулся и покачал головой.
— Когда дилетанты начинают судить о научных исследованиях по своим обывательским меркам, это даже как-то неловко слушать, — завил он, вздохнул и пояснил свою мысль: — Разумеется абсолютно всем соискателям демонстрировали киноролики. Это было необходимо для максимального сходства условий инициации, иначе чистоты эксперимента было не достичь! При этом у контрольной группы были обычные картинки без гипнокодов!
Столь простого объяснения я не предусмотрел, у меня аж под ложечкой засосало, но Эльвира Генриховна осталась невозмутима.
— Коллега… — повернулась она к специальному агенту.
— Согласно показаниям киномеханика, — немедленно подключился к разговору Эдуард Лаврентьевич, — все четыре сеанса в оба дня проведения эксперимента он ставил бобину с одним-единственным инвентарным номером, что подтверждается соответствующими записями в журнале регистрации показов.
— Он что-то напутал! — заявил Резник. — Или случилась какая-то техническая накладка!
— Отнюдь! Помимо всего прочего у нас уже имеются показания подопытных, направленных на лечение в горбольницу, а очень скоро на руках окажутся и результаты их обследования на предмет остаточных следов и характера гипнотического вмешательства!
— Материалы эксперимента были сфальсифицированы с целью подтверждения вашей гипотезы! — припечатала доцента Эльвира Генриховна. — И о банальной халатности не может и речи идти! Когда стало ясно, что отклонение от нормального распределения носит негативный характер, вы в спешном порядке набрали якобы контрольную группу и тем самым совершенно осознанно поставили под угрозу жизни и здоровье ещё пятидесяти соискателей!
Борис Давидович самую малость побледнел, лицо его заострилось, а нос будто бы сделался даже крупней обычного.
— Мне ничего об этом не известно! Эксперимент проводил доктор Ломовой, со мной он свои действия не согласовывал. Я даже в инициативную группу не входил! Просто студенты вынесли на обсуждение общественности мои разработки! Если результаты были скомпрометированы, придётся начинать всё сначала!
— Не выйдет! — зло уставился на него специальный агент. — Ваша теория базировалась на антинаучных бреднях и была изначально ошибочна! Вы об этом знали, теперь узнают и в учёном совете! И никто за вас не вступится.
— Я — исследователь! Исследователям случается ошибаться, это не преступление! Мою теорию просто извратили!
— Халатность или саботаж? — уколол его вопросом Эдуард Лаврентьевич.
— Не вижу смысла обсуждать научные вопросы с некомпетентными дилетантами! — вздёрнул голову Борис Давидович. — Это всё?
Специальный агент покачал головой.
— Всё только начинается, гражданин Резник. Помимо озвученных обвинений мы расследуем вашу причастность к убийствам профессоров Красовского и Орлика, а также сотрудников института Чертопруда и Рубца.
Доцент расхохотался.
— Да вы никак на меня все свои нераскрытые убийства повесить решили! Это смешно, господа! Просто смешно! Что же я их всех собственноручно погубил, а?
— Не собственноручно. Исполнение этих преступлений осуществили студенты из вашего кружка. Некие…
— Вот им обвинения и предъявляйте! — заорал Резник. — И не морочьте мне голову!
— В убийстве сотрудника Бюро оперативного реагирования Рубца вы принимали самое непосредственное участие, — вкрадчиво произнесла Эльвира Хариус, у меня аж мурашки от её голоса по спине побежали. — Что касается остальных эпизодов, вам будут инкриминированы подстрекательство к убийству и организация преступного сообщества.
— Вздор! — аж брызнул слюной враз растерявший всю свою невозмутимость доцент. — Бездоказательный вздор! Это преследование из-за моего участия в выборах! Я в газеты пойду! Вас всех с работы поганой метлой погонят!
То ли он уже знал о гибели своих подручных, то ли был уверен в их преданности, но слабину не дал, а вот по пухлому лицу Ивана Дубка градом покатились крупные капли пота. Его обвинения равнодушными не оставили.
И в этот момент из соседнего кабинета послышалось:
— Понятые, подойдите!
Послышались недоумённые голоса, а пару минут спустя к нам с каким-то газетным свёртком в руках вышел из кабинета Дамир Соль. За ним потянулись остальные, благо просторное помещение было рассчитано на многолюдные собрания преподавательского состава кафедры и тесниться не пришлось.
Аналитик положил свою находку на стол, аккуратно развернул газету и продемонстрировал всем металлическую шкатулку. Работал он в перчатках и собственных отпечатков оставить не мог, но дальше замешкался, опасаясь стереть чужие.
— Это ваше, гражданин Резник? — спросил Эдуард Лаврентьевич.
— Первый раз вижу!
Специальный агент повёл рукой, замок щёлкнул, откинулась крышка. Внутри обнаружились катушки микроплёнки, паспорт некоего Левандовского, но с фотографией Резника и ещё один на имя Эллы Левандовской, а в довершении всего — пухлая пачка иностранной валюты и пакет провощенной бумаги, в том — белый порошок.
— Это провокация! — взвыл доцент. — Мне это подкинули!
— После взрыва кабинет был досконально обследован криминалистами, — чуть ли не прорычал Эдуард Лаврентьевич, — а затем ваши студенты организовали круглосуточную охрану кафедры, даже ремонт проводили собственными силами! — Он ткнул в распотрошённый пакет. — Вот это совершенно точно кокаин! А это разве не вы на фотографии в паспорте? Что на микроплёнках⁈ Отвечайте! Немедленно!
— Не знаю! — выкрикнул Резник и впервые в его голове прорезались истеричные нотки. — Это провокация!
Эльвира Хариус требовательно прищёлкнула пальцами.
— Блокиратор! — потребовала она у подчинённого и улыбнулась доценту. — Не волнуйтесь, больно не будет. Это просто формальность…
Эдуард Лаврентьевич извлёк наручники и заученно выдал:
— Гражданин Резник, вы арестованы по обвинению в…
Сверкнуло! Толкнуло! Прижало!
Ясновидение спасовало, словно резанувший по глазам отблеск оказался быстрее мысли, очнулся я припечатанным к стене с гудящей от удара головой. Чужое воздействие сдавило всего так, что едва получилось сделать вдох, рядом натужно сипел Альберт Павлович, а представители следственной группы обнаружились кто где — обездвиженные и дезориентированные. И если у меня лишь плыло перед глазами, то остальных определённо обработали как Ингу — очень уж знакомым показалось мигание всполохов.
Это что ещё за фокусы⁈ И почему меня вновь не проняло?
Неужели из-за того, что я — абсолют?
Всё дело в гипнокодах⁈
Резник быстро подошёл к двери, рывком распахнул её и посмотрел на вторую — выходившую в основной коридор и оказавшуюся закрытой.
— Звуковые и энергетические экраны сразу поставили? — спросил он.
— Сразу, — отозвался один из студентов, не выглядевший ни испуганным, ни даже просто растерянным.
Второй из «понятых» тоже проявлял нездоровое спокойствие, нервничал один лишь только Иван Дубок, но это отнюдь не мешало ему фиксировать сотрудников ОНКОР в тех положениях, в которых они оказались после первоначального выплеска сверхсилы.
— Замечательно! Ваня, держи их, мне нужно подумать! — объявил доцент и запер дверь на ключ, после чего принялся вышагивать по комнате, негромко бормоча себе под нос: — Так-так-так!
Я хоть и не лишился сверхспособностей, ничего предпринимать не спешил и незримые узы на прочность не проверял. Одному против четырёх операторов не выстоять, да и нет смысла суетиться, если уж на то пошло. Аналитики из Бюро не уловить столь существенную энергетическую аномалию никак не могли — наверняка сразу тревогу подняли. По обстоятельствам буду действовать. По ним, родимым….
— Не хорошо… Это совсем не хорошо… — начал было заламывать руки Резник, но тотчас опомнился и требовательно прищёлкнул пальцами. — Илья взрывчатку принёс, как собирался? — спросил он у студентов.
— В двух банках из-под краски, — подтвердил один из них.
— Тащите! — распорядился доцент, вновь обретя уверенность в себе.
А вот у меня оной изрядно поубавилось. Пришлось оставить надежды на то, что ситуация разрешится сама собой, и осторожно потянуть в себя сверхсилу. Тихо-тихо, еле-еле, не производя при этом никаких энергетических возмущений.
Парочка студентов убежала в кабинет, а Борис Давидович повернулся к Ивану.
— Пока разберут завалы и опознают тела, мы уже покинем Новинск! — уверил он своего нервного подручного. — Уедем за границу, я получу кафедру в Танилии, тебя возьму к себе ассистентом. Или даже в Айлу махнём! В цивилизованных странах настоящие учёные в чести, это у нас одни только лизоблюды и подхалимы карьеру делают! Иван, ты со мной?
Дубок судорожно сглотнул и после едва уловимой заминки кивнул; я воспользовался этим кратким мигом, чтобы перебороть его воздействие, самую малость изменил позу и дотянулся до куратора, благо был прижат к стене едва ли не впритирку к нему. Ясновидение ожидаемо высветило множество перекрывших энергетические каналы сгустков сверхсилы, и я ничего нового выдумывать не стал, просто воспользовался техникой, сработавшей при реанимировании Инги. Альберт Павлович явственно вздрогнул, но иных внешних проявлений у моего воздействия не случилось. Никто ничего не заметил.
Всё, теперь только ждать! Ждать и потихоньку набирать потенциал…
Кто-то из следственной группы сумел выдавить из себя непонятный сип, что было равносильно подвигу — мне самому и дышать-то удавалось через раз, до того неподъёмная тяжесть придавила к стене.
Борис Давидович резко развернулся и оскалился.
— Что такое? Полагаете, нам не уйти? — Он презрительно фыркнул. — О своих драгоценных аналитиках, небось, вспомнили? Считаете, у них получится отслеживать наши передвижения? А не задумывались, как так вышло, что сами к сверхсиле обратиться не способны? — Он повысил голос и крикнул замешкавшимся в кабинете подручным: — Быстрее! Ну сколько можно возиться⁈ — После вновь продолжил свою речь: — Я — учёный! Настоящий учёный! Я вас от сверхсилы отрезал и всех ваших хвалёных аналитиков в радиусе двух километров в ступор по щелчку пальца вгоню! С их-то чувствительностью! Ха! Да меня за границей на руках носить станут!
Я усомнился было в душевном здоровье доцента, но сразу понял, что обращается он отнюдь не к нам — в первую очередь его тирада предназначалась Ивану и парочке студентов, притащивших из кабинета две банки с краской.
Манипулятор чёртов!
Резник потянулся к сверхсиле, начал формировать многослойную энергетическую конструкцию и небрежно бросил толстяку:
— Ваня, заканчивай с ними!
— Но…
— Всё решено уже! Исполняй!
Реплика прозвучала щелчком бича, да только я среагировал на вложенный в неё интонационный приказ первым. Всё просчитал заранее, поэтому не замешкался ни на миг — одним волевым усилием нейтрализовал придавившее к стене воздействие, кинетическим импульсом бросил себя к Ивану и толкнул его в грудь обеими ладонями, ещё и поделился энергией движения. Приданное пухлому старшекурснику ускорение выбросило того в распахнутое окно, а я в развороте пробил в голову ближайшего студента. Без малейших колебаний задействовал технику открытой руки, и кулак проломил парню череп, на пол рухнуло безжизненное тело. Проигнорировав его товарища, я метнулся к Резнику, но тот уже опомнился и предупредил этот рывок броском энергетической заготовки.
Навстречу мне устремился сгусток сияния — правильный узор недоведённой до ума конструкции немедленно разметало, силовые линии растрепало во все стороны смертоносной бахромой, и увернулся от них я едва ли не чудом. Сиганул через стол, и — грохнуло! Водопадом кирпичных обломков вывалился на улицу простенок, а вместе с ним выбросило изуродованное тело попавшего под удар аналитика. Меня взрывной волной не зацепило, зато крепенько приложило помехами. Те враз вышибли из головы ясновидение, это и не позволило отреагировать на скакнувший от последнего из студентов росчерк молнии — электрический разряд снёс заземление и дёрнул резкой судорогой, заставил оступиться. Разом потемнело в глазах, и подручный доцента прокинул новую цепочку ионизированных молекул воздуха, но валявшийся на полу оперативник дотянулся до его ног и рывком повалил рядом с собой. Прежде чем парень сумел опомниться, второй опер свернул ему шею, только позвонки хрустнули.
Резник атаковал резким энергетическим выбросом, а я ещё толком не отошёл после удара электричеством, вот и сплоховал, не успел отскочить в сторону. Точнее — не успел бы, не получи неожиданный удар в бок, который не только швырнул на письменный стол, но ещё и заставил перекувыркнуться через него. С матом я рухнул на пол и набил сразу несколько новых синяков, но синяки — это сущие пустяки в сравнении с тем, что сотворило бы со мной воздействие доцента.
Полетели бы клочки по закоулочкам! В стене-то — очередная дыра!
Откинув меня с траектории выброса, Альберт Павлович без промедления шибанул по Резнику безыскусным силовым выпадом и конечно же ничего этим не добился. Да наверняка и не рассчитывал на успех — скорее уж попытался выгадать время для входа в резонанс. На пару с ним у нас были все шансы на успех, и запаниковавший доцент пережёг в кинетическую энергию едва ли не половину удерживаемого потенциала.
Зараза!
Я сорвался с места, намереваясь проломиться через стену в соседнее помещение, и в этот момент распахнулась дверь, в комнату ворвался прибежавший из коридора на шум схватки оперативник. Перетряхнувшая пространство судорога выбросила опера обратно, заодно снесла стену, встопорщила паркет и частично обрушила перекрытие. А ещё — расшвыряла по сторонам вновь обрётших подвижность людей и прервала мой прыжок, сбив на пол и приложив о шкаф, так что ни вздохнуть, ни пошевелиться.
Резкий всполох энергетических помех враз вышиб Альберта Павловича из резонанса, а дальше точечные искажения силы тяжести зафиксировали всех почище завязок смирительных рубашек. Сходу перебороть придавившую к полу гравитационную аномалию я не сумел, а миг спустя дистанционное воздействие передавило входящий канал. Но только лишь блокировкой сверхспособностей Резник не удовлетворился, заодно он отвесил мне такую оплеуху, что едва голову с плеч не снёс.
Кого другого и пришиб бы, пожалуй, но я-то был покрепче людей его круга — сознание померкло лишь на миг.
Разобравшись со мной, доцент встряхнул Альберта Павловича и будто тряпичную куклу отшвырнул его к дальней стене, после с шумом перевёл дух.
— Моя техника взлома гипнокодов будет опубликована, если я не получу гарантий безопасности! — хрипло выкрикнул он в надежде предотвратить штурм помещения сотрудниками ОНКОР. — Иммунитет! Я требую правовой иммунитет! А иначе начну убивать заложников! Я не шучу!
Безумный взгляд тёмных глаз пробежался по комнате и — чёрт! чёрт! чёрт! — остановился на мне! Борис Давидович вытянул перед собой чуть дрожащую руку и сотворил заготовку очередной убийственной конструкции, но почти сразу сбился, нервным движением развеял её и смахнул с лица пот. Одновременное оперирование несколькими потоками сверхсилы — прерогатива истинных виртуозов, вот и Резник отказался от чисто силового воздействия и резко усилил давление на мою внутреннюю энергетику, попытался раздавить её и выжечь.
Сволочь!
В груди так и полыхнуло, скрипнули зубы, из глаз потекли слёзы, и откровением свыше снизошло осознание того простого факта, что перебороть сдавившее центральный узел воздействие у меня банально не хватит мощности. И я перестал трепыхаться, вместо этого воспользовался наработанной после инцидента на привокзальной площади эластичностью энергетических каналов. Потянул, рванул, сместил — и тело от паха до скулы будто раскалённым ножом вскрыли! Резкая вспышка боли едва не вогнала в беспамятство, зато конфигурация ключевых силовых точек изменилась в достаточной степени, чтобы я сумел вывернуться, выскользнуть, вырваться из мёртвой хватки чужой воли!
Блокировка слетела, но крох втянутой в себя сверхсилы не хватило даже на преодоление гравитационной ловушки, и дальше я сделал то, чего делать в Новинске не следовало ни при каких обстоятельствах: вошёл в резонанс! Да! Я восстановил в памяти гармонию источника-девять и невероятным усилием воли вогнал себя в транс!
Резник попытался расплющить меня ударом гравитационного молота, вдобавок метнул атакующую конструкцию, но я оказался быстрей. Наработанные бессчётными тренировками рефлексы увели из-под удара взбесившейся силы тяжести, а всполох ясновидения наделил всеобъемлющим пониманием структуры энергетического заряда. Точечным выплеском сверхсилы в противофазе я стёр её ключевой элемент, и — сверкнуло! хлопнуло! несильно толкнула в грудь ударная волна!
Но — жив! Я — жив!
Отдачей доцента откинуло на шаг назад, от неожиданности Резник даже упустил контроль над гравитационной аномалией. Я выстрелил в него пакетом деструктивных вибраций и ринулся на сближение прямо через переливы северного сияния, но меня тотчас в бок боднули! Резко повело в сторону, гармония источника-девять ускользнула, я перестал быть осью мироздания и покинул центр висевших над головой призрачных огней. Эффект стробоскопа сгинул, одним стремительным росчерком нарисовался сияющий круг, центробежная сила подхватила меня и отбросила прочь!
Но в стену я почему-то не врезался, вместо этого плашмя повалился на пол. За миг до того, как моя голова со всего маху ударилась о паркет, в комнате грохнули два выстрела.
Один и сразу второй. Дальше — только тишина.
Лицезрение белого потолка — не самое увлекательное занятие на свете, но лучше уж трещины в штукатурке над головой, нежели занозы крышки заколоченного гроба. Да и больничная койка — не тюремные нары. Выпишут.
Это точно. Обсуждению не подлежит.
Скрипнула дверь, в палату вошёл майор Городец.
— Лежишь? — спросил Георгий Иванович, усаживаясь на стул.
Я перестал коситься на него и закрыл глаза, переборол головокружение и подтвердил:
— Лежу.
— Ты даже не представляешь, как тебе повезло, что Звонарь с Кордона вырваться не сумел. Когда с ним по телефону разговаривал, думал, от крика трубка расплавится или динамик взорвётся.
Я только фыркнул.
— Будто мне что-то другое оставалось!
Георгий Иванович вздохнул.
— Запросто мог настройку на источник-девять сбить.
Тут я тоже не удержался и вздохнул. И сбил бы, если б последние месяцы энергетические узлы целенаправленно не разрабатывал, укрепляя их и одновременно повышая эластичность каналов. Да и так едва ли не чудом пронесло. Месяц на восстановление — сущие пустяки по сравнению с необратимой потерей сверхспособностей. В Айлу-то на перенастройку в тамошнем источнике теперь никого не отправляют.
— Ладно, чего уж теперь, — махнул рукой Городец и достал из кармана халата сложенные надвое листы, а вместе с ними автоматическую ручку. — Подписывай!
Внимательнейшим образом я изучил очередные обязательства о неразглашении, проставил свои закорючки во всех нужных местах и спросил:
— Резника не реанимировали?
Георгий Иванович покачал головой.
— Его и до больницы чудом живым довезли. С двумя-то пулями в голове!
Стреляли в доцента Эльвира Хариус и Дамир Соль и, хоть по факту они нас всех спасли, в контрольно-ревизионном дивизионе столь выдающуюся меткость коллег почему-то не оценили.
Городец забрал у меня листки, вновь сложил их надвое и сунул обратно в карман, но со стула не поднялся, вот я и воспользовался моментом, спросил:
— Резник и вправду был Гроссом?
Георгий Иванович неопределённо пожал плечами.
— Так скажем, вероятность этого отлична от нуля. Аналитики уверены на все сто, моё руководство тоже разделяет эту позицию.
— А сами вы?
— А я пристрастен, — встопорщив усы, усмехнулся Георгий Иванович. — Отдал операцию на откуп коллегам, а они взяли неуловимого Гросса… Теперь если и не повышение, так перевод в столицу у них точно в кармане… Обидно, да? — Он покачал головой. — Но, надо признать, материалы на микрофишах оказались более чем просто интересными. К тому же этот оксонский шифр спецы аналитического дивизиона лишь в прошлом месяце взломали, тоже показатель.
Я уставился в потолок. С одной стороны было в высшей степени лестно оказаться причастным к раскрытию столь матёрого вражины, а с другой — Резник на созданный моим воображением образ Гросса нисколько не походил.
— А его техника взлома гипнокодов? — уточнил я, приподнявшись на одном локте. — Разобрались с ней?
Городец снисходительно улыбнулся.
— Петя, ну что ты как маленький? Ну какой ещё взлом гипнокодов? Резник просто разработал оригинальную технику спазмирования энергетических каналов и не более того.
— Вы сейчас серьёзно?
— Предельно! — подтвердил Георгий Иванович и похлопал себя по карману с подписанными мной бумагами. — Настоятельно советую тебе придерживаться официальной версии и с неудобными вопросами ни к кому не приставать.
Мне только и оставалось, что презрительно фыркнуть.
Спазм энергетических каналов! Три раза «ха»! Я мало того, что Ингу и Альберта Павловича в порядок привёл, так ещё и во всех подробностях Лизавете Наумовне и Федоре Васильевне свою технику воздействий расписал, дабы те остальным помогли.
— Там одна из бумаг по медицинской части была, — напомнил я куратору. — Рассказывайте!
Городец ухмыльнулся в усы и покачал головой.
— Не было никакой техники, были некомпетентность и безответственность, помноженные на ничем не обоснованные амбиции.
— Это как так? — озадачился я.
— Резник хоть и числился ведущим разработчиком гипнокодов, но большего успеха достиг в преподавательской деятельности. А так всё больше на вторых ролях в чужих проектах участвовал. Его самостоятельный пакет рекомендовали к внедрению только в начале этого года. Вот тогда-то в ходе углублённой экспертизы профессор Красовский и выявил недостаточную выверенность формул. Из-за подгонки под особенности внутренней энергетики операторов шестого витка они засоряли подсознание обрывками кода, что при сочетании некоторых факторов могло привести к образованию, как ты их обозвал, энергетических тромбов. И касалось это не только оригинальной разработки Резника, но и немалой части проектов, в которых он принимал участие в качестве рядового исполнителя. По предварительным оценкам уязвима едва ли не треть гипнокодов, внедрённых за последние десять лет. У институтских умников волосы дыбом встали, когда их в курс дела ввели. Одни в срочном порядке разрабатывают заплатки против сигналов, которые запускают процесс активации мусорных кодов, другие ломают голову, как полностью вычистить их из подсознания. Но это всё строго секретно. — Он похлопал себя по карману. — Ты дал подписку, не забывай.
Я устроился поудобней и уточнил:
— Так понимаю, вы Дубка раскололи? Не врёт он?
— Дубок к убийствам непосредственного отношения не имел, поэтому запел как соловей, только успевали стенографировать, — уверил меня Георгий Иванович. — Он один из кружка в курсе ситуации с гипнокодами был, остальные в гениальности Резника нисколько не сомневались. Вот их и науськали на завкафедрой под соусом притеснения истинных талантов бюрократами от науки. А когда на кафедру поставили Орлика, убрали и его. Дальше на Резника насел Чертопруд — чем всё это закончилось, ты знаешь и сам.
Я хмыкнул.
— Надо понимать, после избрания в наблюдательный совет Резник отошёл бы от научной деятельности, и с провалом проекта по контролируемой инициации пришлось бы разбираться его преемнику.
Георгий Иванович поморщился.
— Для него это был единственный вариант выйти сухим из воды. Другое дело, что о торговле наркотиками Дубок ничего не знает. Вообще ничего.
— Странно, — хмыкнул я и спросил: — А что с институтской библиотекой? Выявили пособников Резника?
— Недостачи в спецхране не зафиксировано — где бы Резник ни раздобыл запрещённую литературу, точно не там.
— А как же библиотечные штампы?
Городец развёл руками.
— Их подделать — пара пустяков. Вопрос в другом: один наш с тобой не в меру эрудированный общий знакомый отличается фотографической памятью, в оглавлении изъятых «Математических методов гипноза» он углядел раздел, которого не было в оригинальном издании.
— Какая-то новая редакция? — предположил я.
— Подделка. Остальные книги тоже подверглись правкам, особенно «Идеальная инициация» Дамиани. В неё вставили целый ряд тезисов, которые полагались ошибочными на момент запрета издания, но получили подтверждение годы спустя и считаются бесспорными ныне. Это добавило достоверности теории, которую взялся проверять на практике Резник. Как уверили меня специалисты, его сделанные на основании этих материалов расчёты были абсолютно верны, просто основывались на изначально неверных посылках.
Я едва не присвистнул от изумления.
— Пока непонятно, подсунули Резнику фальшивки или он сам их изготовил для того, чтобы вовлечь в аферу Ломового, но такого рода идеологическая диверсия может оказаться много разрушительней любой бомбы. Это настоящая мина замедленного действия! Вот об этом я и хочу с тобой поговорить.
— Ну конечно! — фыркнул я. — А я-то никак в толк взять не мог, чего вы разоткровенничались! Неужто к оперативной работе привлечь собираетесь?
— У тебя уже есть работа, ею и будешь заниматься.
— Которой именно?
— Общественной. Ты нам интересен в качестве секретаря дисциплинарного комитета.
Я не удержался от тяжкого вздоха.
— Слушаю вас, Георгий Иванович.
Городец наставил на меня указательный палец и веско произнёс:
— Заниматься будешь контролем самиздата! Сейчас на руках у студентов скопилось невообразимое количество перепечаток неофициальных методичек, конспектов с самыми завиральными теориями и даже самопальных гипнокодов. Требуется незамедлительно взять ситуацию под контроль! В самое ближайшее время студсовету порекомендуют запустить компанию против этих шарлатанских бредней, на тебе будет первоначальный анализ изъятых материалов и выявление возможных каналов вброса заведомых фальшивок.
Услышанное поразило до глубины души, и я не удержался от ехидного:
— Ну да! Кто везёт, на том и едут!
— Никто не собирается взваливать всю работу на тебя одного. Мы с Альбертом выделим по человеку, будешь загружать их по мере надобности.
Я надолго задумался, потом сказал.
— Хорошо, но есть одно условие…
Георгий Иванович встопорщил усы и отрезал:
— Это поручение, а не предложение!
Сдать назад я и не подумал.
— И тем не менее, мне кое-что от вас нужно.
На скуластом лице куратора заиграли было желваки, но он моментально обуздал эмоции и разрешил:
— Излагай!
Я вновь приподнялся на одном локте и сказал:
— Фёдор Маленский, помните такого?
Городец помнил, но на моём конфликте с Барчуком акцентировать внимание не стал, перечислил куда как более актуальные моменты.
— Дезертир. Находится в республиканском розыске по обвинению в нападении на сотрудника идеологического комиссариата. По оперативной информации сбежал за границу.
— Думаю, с ним не всё так просто. В комендатуре у него был покровитель.
— С чего взял? — поинтересовался Георгий Иванович.
Я обрисовал основные моменты, но особого впечатления на куратора ими не произвёл. Нет, в целом с озвученным выводом тот оказался вполне согласен, просто резонно заметил:
— И что с того? Ты же не хуже меня знаешь, что обвинение в нападении на сотрудника комиссариата сфабриковано твоим дружком Коростой. Не было никакого участия в мятеже, была стычка на почве личных неприязненных отношений, инициатором которой стал совсем другой человек.
С этим я спорить не стал, напомнил о более ранних событиях:
— А в комендатуре? Он точно ко мне не просто так прицепился!
— Извини, Петя, но ты был идеальной мишенью для любого, кто хотел самоутвердиться за чужой счёт.
— Поначалу — возможно. Но дальше-то до покушения дошло! Либо их компанию кровью повязать хотели, либо и вовсе потребовали от меня избавиться! Просто Казимир Мышек не справился! А когда Боря Остроух слабину дал, его в железнодорожный корпус сослали, и после этого Маленский новую компашку собрал.
Георгий Иванович покачал головой.
— Можешь объяснить, зачем кому-то понадобилось от тебя избавляться?
Ответил я без малейшей заминки:
— Да хотя бы из-за того, что я мог опознать Сомнуса!
— Притянуто за уши!
Настаивать на этой своей версии я не стал и сказал о другом:
— Тогда, быть может, из-за того, что это вы меня в комендатуру привели? Ещё и комиссару разрекламировали! Мол, и стреляю, и мотоцикл вожу, и с парашютом прыгаю. Вдруг кто-то решил, что меня в учебный взвод целенаправленно внедряют? Там ведь и второе дно было, так?
— Кто-то решил — это сам Хлоб? — хмыкнул Георгий Иванович. — А доказательства наличия у Маленского покровителя ты получил при анализе информации, предоставленной самим комиссаром? Ничего не путаю?
Я только вздохнул, поскольку куратор своим вопросом безошибочно угодил в самое слабое место моей теории.
— С Маленским Хлоб мог просто оказать кому-то услугу, — сказал я тогда. — Примерно, как оказал её вам со мной.
— Именно, Петя! — кивнул майор Городец, поднимаясь со стула. — Поэтому о первичных документах забудь. И они, и ходатайства, в том числе по тебе самому, завизированы комиссаром и подписаны начальником комендатуры. На покровителя Маленского ты так не выйдешь.
— А как-то иначе это можно сделать?
— Забудь! — повторил Георгий Иванович. — Уж поверь на слово — людям, которым взялся бы оказать услугу комиссар, тебе дорогу лучше не переходить.
— А вам самому?
Городец пожал плечами.
— А я для начала справки наведу. Тоже, знаешь ли, не самая зубастая рыба в пруду.
— С Митенькой своим поговорите. Доклады его поднимите за тот период, — со смешком посоветовал я. — И ещё Остроуха допросить можно.
— Без тебя разберусь! — Георгий Иванович двинулся на выход, а уже у двери обернулся и заявил: — Да! Твоему любимому Вязу объявили о служебном несоответствии и настоятельно рекомендовали озаботиться поиском нового места службы.
Я аж присвистнул.
— Это как так?
— Когда аналитики уведомили дежурного о непонятной энергетической активности на кафедре системной оптимизации, он в нарушение всех инструкций скомандовал отбой и отменил выезд на место происшествия дежурной группы.
— Но ему ведь приказали не совать нос в дела контрразведки!
— Инструкции, Петя! Инструкции — это святое, — ухмыльнулся в ответ Городец. — Никого не волнует, кто что кому сказал. Учти на будущее.
Он вышел за дверь, а я озадаченно хмыкнул. Вроде, порадоваться нужно, а всё каким-то неважным кажется.
Ну что за жизнь такая?
Вечно всё через одно место! Научный, блин, факт! И приоритеты эти ещё мои самому себе придуманные…
Стоп! Семья, друзья и приоритеты — это святое! И, к слову, о друзьях…
Блокировать болевые ощущения мне запретили строго-настрого, так что, усевшись на койке, я какое-то время перебарывал дурноту, потом только поднялся и заковылял к входной двери. Вышел в коридор, побрёл в женское крыло. Кого другого незамедлительно вернули бы обратно в палату, ну а я с помощью связей в отделении интенсивной терапии сумел выбить двухминутное свидание с Ингой, благо ту уже вывели из медикаментозного сна.
Бинты, гипс, нога на растяжке. Но живая и все конечности на месте, а это главное.
То, что не убивает оператора сразу, не убивает его вовсе.
— Спасибо, — тихонько выдохнул я, с кряхтением сев на стул рядом с койкой.
Инга слабо улыбнулась.
— За что? Особист с военной кафедры — ну, который усатый и скуластый! — сказал, будто это ты опасных преступников застрелил! — Она чуть повернула голову, посмотрела мне в глаза и жёстко произнесла: — Ты не имел права решать за меня! Не нужно меня опекать! Я — не жертва!
Я виновато улыбнулся.
— И в мыслях такого не было, — произнёс, не сумев задавить тяжёлый вздох. — Видишь ли, я — записной эгоист. Пистолет-то был нелегальный, со сбитым номером! Вот я и принял кое-какие меры на сей счёт. Ты не думай, это не буржуазный конформизм и даже не малодушие! Просто инстинкт самосохранения, а против инстинктов не попрёшь. И посоветоваться с тобой возможности не было, а так бы — непременно. Даже не сомневайся.
Инга какое-то время молча обдумывала услышанное, потом смежила веки.
— Болтун! — уже без всякого надрыва в голосе выдала она, запнулась, сглотнула и с лёгкой дрожью в голосе сказала: — Спасибо, что собрал меня там… Иначе до приезда скорой я бы не дотянула. Не спорь! Не сама это придумала, так заведующий отделением сказал. Очень тебя хвалил, между прочим.
Дверь приоткрылась, и медсестра погрозила пальцем, но силком выдворять из палаты покуда не стала. В любом случае испытывать её терпение не стоило, я ухватился за спинку стула и поднялся на ноги.
— Ну, значит — мы квиты. Поправляйся!
— Постой! — забеспокоилась Инга. — Ты куда⁈ Погоди! Зачем они на нас напали⁈ Что ты раскопал на Резника? Его и в самом деле застрелили при задержании? А как мне заблокировали…
Я приложил к губам указательный палец.
— Тсс! Всему своё время.
Но только двинулся к двери, и уже в спину мне Инга вдруг произнесла:
— Знаешь, Петя… А ведь я собиралась сделать из тебя человека…
— Собиралась? — озадачился я. — А почему говоришь об этом в прошедшем времени?
— Просто вдруг поняла, что ты уже успел стать кем-то совсем-совсем другим.
Я не нашёлся что на это ответить. Послал воздушный поцелуй и вышел за дверь.
Стал кем-то другим?
Ну не знаю, не знаю… Приоритеты всё те же.
Конец 1 тома
6 книги
Назад: Глава 7 Начало
На главную: Предисловие
