Встал последним в очередь. Вдруг его локтя коснулось что-то упругое – и оказалось женщиной, втиснувшейся прямо перед ним. Он поначалу обалдел от такой наглости. Но сообразил, что это упругое и есть она. Заглянул из-за спины – и в самом деле, упругое тут как тут: грудь, причём такая вызывающая, будто наглость в её природе.

Теперь у него сменилась задача: как познакомиться с этой грудью? Он приободрил себя тем, что ведь недаром она вклинилась перед ним – могла бы занять и более выгодное место, ближе к прилавку. Значит, это способ знакомства.

Через минуту она к нему обернулась и с усмешкой спросила:

– Товар-то выдаётся без ограничений?

Лицо у неё обычное, такое увидишь и забудешь. Но грудь, грудь! Как будто берёт тебя на таран.

– Две в одни руки, – ответил он.

– И ради двух такую длиннющую выстаивать? – удивилась она.

Он понял не сразу.

– Да, пожалуй, не стоит.

Она вышла из очереди и направилась к выходу, позвав его глазами. И он вышел с ней.

Потоптались на снежку. Пальто у неё было распахнуто, из-под юбки виднелись полные икры в ботиках.

– Ой, холодно, – сказала она. – Сейчас бы чайком разогреться, – и засмеялась при слове «чаёк».

– Хорошая мысль.

– А я вот живу рядом, – и показала на девятиэтажку.

Когда вошли в квартиру, она сбросила пальто ему на руки – и оказалась самой обыкновенной: среднего возраста, среднего роста, средней упитанности, средней внешности, полушатенка-полубрюнетка. Присела, сняла ботики, показав ему крупные колени и ляжки в зеленоватых колготках.

Пили, ели, запивали, заедали… она рассказывала про себя, расспрашивала про него, всё чин-чином. А потом, увидев, что он немножко захмелел и стал клевать носом, растормошила:

– Эй, погоди! Ты зачем сюда пришёл? За чаем, что ли?

Встала, притянула его голову, потёрлась о неё грудью – серая кофта в обтяжку.

– Эй, очнись!

И за руку повела туда, где им и следовало быть. Простыня и наволочки были душисты и свеженакрахмалены.

А потом, истомлённые, они легли рядом, откинувшись на подушки, – и она рассказала, что иногда, устав от вдовьей жизни, снимает подходящих мужиков в самой длинной очереди. Выглядывает, выбирает сердцем – и встаёт перед ним, если он в конце.

– Почему длинной?

– Если есть у них время на такую канитель, значит и на меня найдётся, чем я хуже какой-то ерунды: две в одни руки.

– А почему в конце?

– Так он в этой очереди ещё не постоял, ему уйти из неё не жалко.

Так он и не понял, в шутку она или всерьёз, – насмешки в ней было много, но и нежности тоже.

Положила его руку себе на грудь. Спросила:

– Можешь не снимать, пока не проснёмся?

– Всю ночь? – спросил он.

– Всю ночь.

Но ночью проснулись – и опять у них началось плутание по плоти, почти до утра. И опять перед утренним сном она положила его руку себе на грудь. Проснулись оба уже в полдень, одновременно. Приоткрыли глаза. И себе не верят – его рука лежит на её груди.

– Неужели не снимал? – спрашивает она.

– Может, и снимал, но клал на место. С этого ведь всё и началось.

Так он и остался на этом самом месте. И вместе они выстояли потом всю длинную очередь жизни.