Глава 20. Семейные будни

Марина была в стельку пьяна. И ей было так хорошо. Она никогда ещё не попадала в полицейский участок, и это, надо сказать, приключение с большой буквы «П» будоражило ей кровь не хуже двух бутылок земляничного вина. Она плеснула туда ещё фруктовых сиропов, добавила чего-то покрепче, и этого вполне хватило, чтобы вместо занудной беседы с кураторами из школы отправиться в город.

А что? Сын остался с Балтенко, сестра вторые сутки не выходила на связь, от неё пришло только сообщение: «Случка в этот раз просто улётная, новый парень просто мечта». Муж, ох, муж уехал на работу и, походу, не собирался возвращаться до конца недели.

Правда, пришлось воспользоваться общественным аэрокаром, и на неё косо поглядывали соседи уже во время вылета из Посёлка. А на обратном пути эта идиотка Лисова начала громко выспрашивать, не алкоголь ли пьёт Марина и что она себе позволяет, мол, в её время женщины были скромней. Она долго бубнила, настолько, что пьяная вдрызг Марина наклонилась к ней с заднего сиденья, чтобы прикрыть рот ладонью, но болтушка дёрнулась, и Марина сама не поняла, как вцепилась ей в волосы. Изначальный план был другой. Но рефлексы, куда их денешь, безработная художница выросла в социальном приюте, а он больше напоминал зоопарк для брошенных волчат, чем выставку очаровательных котяток.

– Зато я победила! – Марина расхохоталась, смотря в камеру видеонаблюдения.

В изоляторе временного содержания все было обито серым мягким материалом. Встроенная в одну из стен дверь пряталась так, что казалось, её не было вовсе. Пара ламп на потолке и чёрная, нарочито торчащая в верхнем углу видеокамера – вот и всё, за что мог зацепиться взгляд.

В путаных мыслях Марины промелькнуло и пропало воспоминание о змеевике для самогонного аппарата, который она стащила из музея двадцатого века. Конечно, там не было никакой охраны. Кому в здравом уме понадобится хоть что-то из предметов быта и интерьера счастливых людей прошлого? Они жили вне системы, ну, могли её обойти, пользовались вещами без чипов, могли стать невидимками при желании. И один из тысячи, ну ладно, сотни тысяч живописцев мог стать новой путеводной звездой для искусства.

– Я анахронизм, – весело пропела в потолок Марина. – Я родилась на полвека позже, чем надо. Я никому не нужна. Но и вы мне, слышите, тоже!

Из соседнего помещения за орущей в камере предварительного задержания через прозрачный экран наблюдали Алекс и пара полицейских. Тот, что постарше, откашлялся.

– У неё статус жены государственного служащего, так что дальнейший ход делу мы не дали. У вас иммунитет от административного преследования.

– И уголовного, до преступлений средней тяжести, – бесстрастно подтвердил Алекс.

Он не сводил глаз с экрана. Марина замолчала и легла на лавку, а ноги закинула на стену. Она замурлыкала какую-то мелодию и начала водить в воздухе руками, будто дирижировала только ей видимым оркестром. Ещё она улыбалась, глаза блестели, виден был свежий педикюр, да и ноги, ноги с такого ракурса казались бесстыдно длинными и крепкими.

– Я забираю её, – констатировал Алекс.

Полицейские переглянулись. Теперь уже откашлялся тот, который помладше.

– Пострадавшая выдвинула обвинение.

– А иммунитет?

– Не распространяется на споры… гражданского характера. – Страж порядка начал запинаться.

– Но тогда не вы будете с этим разбираться, а мировой суд. Ущерба же особого нет? Решение, по идее, должен вынести общественный электронный судья в автоматическом порядке.

– Мы ждали вас, чтобы запустить материалы в систему. Порядок, сами понимаете. Если она не работает, вопросы имущественного порядка без вас не решаются, у вас же общее имущество. – Младший полицейский умолк.

Его, похоже, нервировало бесстрастие Алекса, который ни словом, ни жестом не выдал своих эмоций по поводу происходящего. Как будто каждый день обитатели секретного Посёлка выясняли отношения на кулаках в общественном аэрокаре. Если бы транспорт улетел чуть ближе к Посёлку, женщин бы перехватила местная служба безопасности и инцидент бы скрыли. А тут чёрт дёрнул сотрудника полиции спросить, готова ли пострадавшая выдвинуть обвинение и оформить протокол задержания прямо на месте.

Наверняка начальник потом трёхэтажным матом орал на подчинённого – жителям Посёлка позволялось многое, они были под защитой государства, и после переезда в это благословенное место светиться им было нигде нельзя. А так данные о пьяном дебоше утекли в систему и мгновенно оказались в социальной службе защиты детства, оттуда перекочевали в школу. Была бы это обычная семья, Алексу бы уже пришлось объясняться с десятком хмурых инспекторов и психологов. Дети – самое редкое и значимое достояние страны, и нерадивых родителей держали на коротком поводке, контролировали и чуть что забирали отпрысков на передержку в профессиональные приёмные семьи.

Алекс едва заметно поморщился, услышав предупреждение о визите инспекторов. Их никто за забор Посёлка и не пустит. А вот в школе ему придётся быть теперь каждый день почти неделю вместо Марины.

Дети занимались дома, дистанционная учёба в виртуальном классе с личным наставником через интерком обеспечивала наполнение юных голов информацией, которая, по мнению нынешней государственной образовательной системы, необходима подрастающим гражданам. Один из родителей, как правило, оформлял опеку за чадом как постоянную занятость и был почти постоянно дома. Деньги платили небольшие, но кому они нужны, когда правительство обеспечивает почти всем, что необходимо? Однако за них приходилось отчитываться – каждые четыре месяца проводить неделю по двенадцать часов в образовательном центре, пока дети сдавали учебные тесты, участвовали в соревнованиях, терпели медицинские осмотры и беседы с представителями социальной службы и психологами. И родителя-опекуна ждал такой же пристрастный допрос и осмотр.

Алекс ещё ни разу не выступал в качестве подопытного, но даже статус сотрудника МИТа не мог освободить его от этой малоприятной обязанности.

Придётся брать отпуск. В разгар расследования, пока неизвестный злобный гений взламывает «Эмпатию» и ставит эксперименты над её пользователями.

– В обычных случаях наркоманами и алкоголиками занимаются наши штатные наркологи, их сразу забирают в реабилитационные центры, – как будто в никуда сказал один из полицейских.

– Её осматривали? – Алекс про себя чертыхнулся. Если в личном деле Марины в интеркоме появится запись об алкоголизме, то брать отпуск с работы на ежеквартальное посещение школы придётся постоянно.

– Она не далась. Просила ещё выпить. Ей принесли воду и кинули туда «растворитель». – Старший полицейский явно гордился тем, как обманул буйную задержанную и обманом заставил выпить препарат для блокирования алкогольного опьянения.

Только вот в государственных службах для таких целей пользовались устаревшей разработкой, препарат обволакивал спирт в крови и экстремально быстро выводил его естественным путём. Ну и гарантировал отвратительное самочувствие, депрессию и желание выпить ещё.

«Растворитель» подействовал. Алекс вместе с полицейскими наблюдал, как Марина резко села, а потом встала и заметалась по камере в поисках уборной. На стене загорелся значок WC, панель отъехала, совершенно неизящно женщина кинулась в туалет. И там тоже была камера.

– Выключите, – приказал Алекс.

– Протокол, мы обязаны следить постоянно.

– Выключите, – почти прорычал он.

Ему не доставляло удовольствия смотреть, как поспешно Марина задирает платье и садится на унитаз. Да и её бы не порадовало знание о том, что за позорным бегством и отправлением естественных потребностей может наблюдать почти весь полицейский участок. Видеозапись сохраняется в государственной информационной системе и в личном деле навсегда.

Старший полицейский сделал несколько движений руками, и изображение из уборной пропало. Младший его коллега протянул Алексу пакет.

– Личные вещи вашей супруги. Описи нет. Досмотр, обыск и изъятие в вашем случае запрещены, просто прибрали на время, чтобы в камере с собой ничего лишнего не было. – Сотрудник правоохранительных органов пожал плечами.

Алекс кивнул и забрал барахло. Он был уверен, что там несколько блокнотов и карандаши. Она раньше всегда брала с собой принадлежности для рисования, могла в самом неподходящем месте замереть и делать наброски – то ей дерево казалось фактурным, то попутчик особенно необычным. Холодов всё-таки заглянул в пакет: ни блокнотов, ни карандашей. Зато стукнулись друг о друга несколько пустых пластиковых фляжек. И там раньше была явно не вода.

В аэрокаре Алекс с Мариной не разговаривал, а она уж точно не горела желанием вести светскую беседу. Отвернулась к окну и рассматривала небо. Бледная, растрёпанная, злая. Алекс на минуту даже залюбовался её гордым профилем, но красоту момента портил запашок спиртного и амбре общественного туалета – она явно изгваздала подол платья.

Браслет на руке Алекса нервно пульсировал белыми и голубыми вспышками – уведомления о сообщениях от Синего. Кристиан знал, что начальник вызволил супругу и жаждал подробностей. Или пытался предотвратить семейный скандал.

Супруги молчали и тогда, когда Коля встретил их на заднем дворе. Балтенко был тут же, кружил на своей «реактивной коляске», как он её называл. Но бывший оперативник ни о чём не спрашивал, опять с сочувствием смотрел на Марину. Да и объяснять было нечего. В Посёлке слухи распространялись со скоростью света, а уж правда – и того быстрее.

Алекс завёл жену и сына в дом, кивком отправил мальчика наверх.

– Я хочу спать. – Марина тоже направилась к лестнице.

– Я не могу определить тебя в наркологический центр. Слишком много рисков для семьи и сына. Поэтому приходить в чувство ты будешь здесь.

Алекс хлопнул в ладоши и активировал систему «домовой».

– Запрет на выход из здания для Марины Холодовой. Проверка каждые пять минут. Если объект не обнаруживается в периметре, отправить срочное сообщение на мой интерком, – скомандовал он.

– Изменения приняты, – скрипучим металлическим голосом отозвался пульт управления. После восстания дроидов даже полуавтоматические бытовые системы наделяли противным трескучим и бесполым голосом.

Хлоп.

На окна и двери опустился прозрачный пластиковый экран. Бить стекло отныне бесполезно. А Марина теперь не сможет даже форточку открыть. Все засовы и ручки останутся неподвижными, если она до них дотронется.

– Выход из дома для Николая Холодова возможен в случае нахождения Марины Холодовой на втором этаже. – Алекс скорректировал инструкцию, чтобы жена не выскользнула вслед за ребёнком.

– И надолго? – Марина не повернулась к нему, не остановилась, медленно поднимаясь по ступенькам.

– Месяц. Два. Полгода. Год. Пока я не буду уверен, что, выйдя за порог, ты не рванёшь в бар. – Алекс отправился на кухню потрошить тайники с вином.

Запасы он вылил в раковину, а бутылки выкинул в мусорное ведро. На втором этаже он нашёл Марину на полу. Она сидела, опираясь на дверь своей мастерской.

– Я заблокировал. – Алекс озвучил очевидное. – Через пару минут сможешь зайти. Как только я заберу всё то, что не относится к твоему хобби.

– Это не хобби, а призвание. – Марина устало поднялась.

Алекс хотел было возразить, что за все эти годы жена не продала ни одной своей работы и не возместила покупки ни одной кисточки или упаковки с краской, но решил не нагнетать обстановку.

Без подсказки Синего Холодов сохранил пару бутылок домашнего вина и отправился с ними к дому Лисовых. Филипп, впрочем, извинялся с первой секунды встречи на крыльце, а Диана на минуту высунула нос из-за двери и буркнула, что прощает буйную соседку. За порог они его не пустили, и с учётом обстоятельств это было вполне логично.

Если бы Алекс знал, что в их гостиной лежат распакованные коробки с запчастями для автономной установки «Эшки», запрещённой в Посёлке, то целиком и полностью одобрил бы эту предосторожность.