Итак, Нери отправился морем из Чезены в Венецию. Ни один государь не принимался правительством Венецианской республики с такими почестями, как он, ибо всем было понятно, что от его приезда и от мер, которые приняты будут после совещания с ним, зависит спасение государства. Представ перед советом, Нери обратился к нему и к дожу со следующей речью:

«Светлейший государь, пославшая меня Синьория всегда полагала, что могущество герцога Миланского гибельно и для вашей республики и для нашей, спасение же наше обоюдное зависит от обоюдной нашей мощи. Если бы ваши милости придерживались того же мнения, то нынешнее положение наше было бы неизмеримо лучше, а государству вашему не грозила такая опасность, как сейчас. Но поскольку в должное время вы не оказали нам доверия и поддержки, мы не смогли прийти к вам на помощь так быстро, как следовало бы, да и вы не смогли своевременно просить нас о ней, ибо и в блеске своем и в нужде вы плохо нас знали и непонятно вам было, что если мы уж расположены к кому-то, так навсегда, а если кого ненавидим, то и ненависть наша неизменна. Но вам самим хорошо известна наша любовь к Светлейшей вашей милости, ибо не раз видели, как для оказания вам помощи наводняли мы Ломбардию и золотом своим, и войсками. Что же до ненависти нашей к Филиппо и ко всему его герцогскому дому, то о ней всему свету известно, да и невозможно, чтобы столь давние любовь и ненависть могли легко измениться из-за каких-либо недавних и малосущественных заслуг или обид. Мы не сомневались, да и теперь не сомневаемся, что ежели бы не стали вмешиваться в эту войну, герцог был бы нам весьма благодарен и мы могли ничего не страшиться, ибо даже если бы вследствие вашего поражения он стал повелителем всей Ломбардии, в Италии у нас оставалось бы достаточно возможностей, чтобы не отчаиваться в своем спасении; ведь, расширяя пределы своего государства и увеличивая свое могущество, он тем самым увеличивал бы число своих врагов и завистников, каковые являются единственным источником войн и других бедствий. Знали мы также, каких расходов не пришлось бы нам нести, уклоняясь от участия в этой войне, и какой непосредственной опасности мы избежали бы. Знали также и то, что, выступив на вашей стороне, легко можем навлечь на Тоскану те бедствия войны, что сейчас опустошают Ломбардию. И все же эти соображения не устояли перед давней нашей привязанностью к вам, и решили мы прийти к вам на помощь так же незамедлительно, как это было бы сделано, если бы нападению подвергались мы сами. Вот почему флорентийская Синьория, полагая, что насущнейшее дело сейчас — помочь Вероне и Бреше, а сделать это невозможно без участия графа, послала меня прежде всего к нему, чтобы убедить его перебраться в Ломбардию и воевать там, где потребуется, ибо вы знаете, что по соглашениям, заключенным с ним, таким обязательством он отнюдь не связан. В этом мне удалось его убедить теми же самыми доводами, которые заставили решиться и нас. Считая себя непобедимым на поле брани, он не пожелал уступить и в великодушии и решил превзойти то, которое мы проявили к вам: понимая, каким бедствиям может подвергнуться Тоскана после его ухода, и видя, что о спасении вашем мы подумали прежде, чем о своей опасности, он предпочел подчинить свои интересы нашим. И вот я явился, чтобы предложить вам графа с семью тысячами всадников и двумя тысячами пехотинцев. Он готов встретиться с неприятелем в любом месте. Прошу вас от имени Синьории, пославшей меня, чтобы щедрость ваша посчиталась с тем, что число людей, которых он привел, превышает то, какое он обязывался привести, дабы ни он не раскаялся в том, что поступил к нам на службу, ни мы в том, что убедили его сделать это».

Речь Нери была выслушана сенатом так, словно это были слова оракула, и до того воспламенила она слушателей, что они не стали дожидаться, как того требовал обычай, ответных слов дожа, но, внезапно поднявшись со своих мест, воздев руки к Небу, стали со слезами на глазах благодарить Флоренцию за столь дружественное ее сочувствие их нуждам и Нери, в частности, за столь усердное и незамедлительное выполнение того, что было ему поручено. И обещали они, что никогда ни сами, ни их потомки не забудут этой услуги и что теперь Флоренция будет для них таким же отечеством, как Венеция.