Глава клановых старейшин Трамп Грейхоун жил в скромном доме на краю речного обрыва. Калитка в воротах высокого частокола (ограждение от навязчивого женского внимания) никогда не запиралась. Я толкнул ее и потрепал за складчатую морду лютую боевую псину Катинку Мегарон Джарси (да, мы признаем наших собак полноправными членами клана!). Псина немедленно обнажила клыки, вывалила фиолетовый язык и хлопнулась на спину, подставив для почесывания мохнатое брюхо. Я присел на корточки, оглядывая двор:

— Ну-ну-ну… Вымогательница…

— Тяф! — негромко сказала Катинка, елозя в пыли хвостом и пытаясь лапами поймать мою руку. Замечу, что передней лапой она без труда ломала хребтину волку.

Тут раздалось громогласное:

— У-у-у! Фатик? Ты, шельмец? Я на заднем дворе! Быстро веди сюда обалдуя!

Этим прозвищем дедушка, как вы уже догадались, титуловал моего сводного брата.

Скрипнула калитка. Грозный варвар Шатци Мегарон Джарси робко просунул рыжую голову во двор. Глаза у него были, как у кота, который нашкодил и ждет выволочки.

— Э-э… уже?

— Ага, — сказал я. — Да не трясись, все образуется, поспеет и заколосится. А нет, тогда готовься к порке и пересдаче.

Брат тяжело задышал и вдруг плюхнулся на землю рядом с Катинкой.

— Боюсь, — выдохнул он. — Ой, боюсь, хоть режьте! Не пойду! Не хочу! Лучше… ремнем!

Катинка глухо зарычала: она ощущала страх, как флюгер — ветер.

Я склонился над братом и дернул его за ухо.

— Ремнем, значит? А обо мне ты подумал? Ну ладно я, получу, не впервой. Но дедушка? Дедушку-то пожалей. Он уже старенький, дряхлый и щуплый. Он разволнуется, как обычно, начнет орать, получит удар. Ты этого хочешь?

— Н-нет… Но я боюсь… дедушку! Боюсь… наказания!

Я вытащил из кармана штанов серебряную фляжку.

— Хлебни.

Он отпил и жалостливо протянул:

— Фатик, ты меня не бросишь?

— Не говори глупостей. Вставай, или я откручу тебе ухо, а уж его я брошу так, что и с собаками не отыщешь.

Мы прошли на задний двор мимо дома, причем я толкал Шатци в спину, а он шел на цыпочках.

Дедушка Трамп высился в центре двора на гранитном валуне памятником самому себе. В руке — титанический лабрис из серебристой стали. Он замахивался им на тщедушного субъекта в серенькой блузе навыпуск. Субъект, запрокинув голову с длинными сальными волосами, смотрел на дедушку, локтем опираясь на глыбу белого мрамора. Глыба была уже вчерне отесана, а местами в ней наметились контуры человеческого тела… Даже лицо дедушки проступило зыбким рельефом — я узнал его чугунный подбородок и курносый нос.

Сам Дамбар Хараштийский прибыл в клан Мегарон, чтобы вытесать статую знаменитого варвара Трампа Грейхоуна. Дедушка, равнодушный к лести и славе, внезапно согласился. «Чего не сделаешь к вящей славе и репутации всего клана», — так он сказал. Но я-то знал правду. Какой-то недруг в Хараште наградил его прозвищем «Пустая Башка». Прозвище прижилось, и многие из Харашты, кто приезжал в клан Мегарон по делу, просили встречи с Трампом-сами-знаете-каким, иногда — на свою беду — сокращая до «Трампа Пустоголового». Статуи Дамбара стоили дорого, ставили их в лучших домах Харашты, и дедушка лелеял надежду, что статуя с именной табличкой «Трамп Грейхоун Мегарон Джарси, варвар» в доме важного богача хотя бы отчасти поможет исправить ситуацию.

Дабы позировать, он отобрал у меня топор-лабрис, который недавно торжественно мне подарил. Отличный двусторонний топор, свидетель похождений дедушки в молодости. Но мне было не жаль с ним расстаться. Понимаете ли, фамильный топор воспитателя боевых варваров всегда вручают тому, кого клановый глава прочит себе в преемники. Однако я не был уверен, что гожусь для этой роли.

Последний этап обучения Шатци — это было и мое испытание тоже. Трамп Грейхоун прикидывал, смогу ли я сменить его на посту учителя боевых варваров и в конечном итоге стать главой клановых старейшин. Экзамен с троллем он пропустил не потому, что позировал Дамбару: нет, дедушка просто волновался, хоть и не подавал виду.

Волновался за меня.

Он напоминал ожившую скалу: в ширину примерно такой же, как в высоту, а что до объема, то троллья рубаха сидела на нем в обтяжку. Густо колосились седые волосы на голове и груди, и других частях тела тоже. Дедуля всегда носил только набедренную повязку из шкуры барса. В дождливую погоду и холода он прибавлял к ней кожаный плащ, в котором мог преспокойно уснуть на снегу, благо был богато утеплен своей, хм, телесной шерстью. Дома он дрых на тонкой циновке, под голову укладывал чурбак с выемкой, протертой головой за много-много лет.

— Ага, — прогрохотал он. — Явились!

И, спрыгнув с камня, коротким броском вогнал лабрис в бревна частокола.

— Катинка, брысь отсюда, у нас серьезные дела! Дамбар, соблаговолите подождать в доме… Мы быстро!

Ай как хорошо все складывается…

Повязка дедушки была подпоясана Ремнем, Указующим Путь К Просветлению Тяжелой Бронзовой Бляхой. Бляха сверкнула на солнце. Мой сводный брат содрогнулся и слегка побледнел, я помимо воли сжал ягодицы. О, мы помнили этот ремень и эту бляху, как же хорошо мы ее помнили! Даже и не знаю, кто из нас двоих получал больше, но, кажется, все же я — однако и Шатци хватило. Дедушка умел внушать… трепет.

— Как на Арене? — безлично спросил дедушка, знаком велев Шатци сесть на валун.

— Лучше не придумаешь, — сказал я. Ремень с бляхой пробудил во мне скверные предчувствия. Если мой план провалится, больше всего этой бляхой схлопочу все-таки я. — Разделал Верхогляда, как тролль черепаху!

— У-у-у, хорошо!

Даже в свои семьдесят дедушка оставался быстр, как ветер. Он сам принес из дома столик с принадлежностями для экзамена и поставил перед Шатци, приготовил свежие чернила и очинил гусиные перья маленьким ножом. Я демонстративно встал рядом с братцем, но дедушка, тряхнув гривой седых волос, прищурился:

— Фатик, шасть отсюда мелкими брызгами!

На это я и рассчитывал.

— Да не буду я подсказывать, дедушка…

Трамп красноречиво шлепнул по бляхе. Я поймал молящий взгляд могучего варвара Шатци и ответил бодрым кивком.

Первым шел экзамен по письму. Шатци неуверенно окунул гусиное перо в чернильницу, придвинул свиток осветленной хараштийской бумаги и уставился на дедушку стеклянными пуговицами глаз. Перышко в его могучей лапе казалось прозрачным и, если присмотреться, слегка дрожало.

Этого этапа я не боялся. Писать — криво-косо, с ошибками — Шатци умел. А вот читать… Читать для него было мукой.

— У-у-у, пиши! «Вар-ва-ры Джа-рси — не ра-бы»… «Да-же бу-лыж-ник — ору-жи-е!» — Внезапно Трамп ускорился: — «Быть или не быть, не вопрос: быть! Если кто-то из своих скажет: “Не быть!” — дай ему в морду!» Записал? У-у-ух, как медленно… Смени перо! Дальше…

Дальше испуганный Шатци опрокинул чернильницу на землю, чем выторговал себе несколько минут роздыха. Приготовив новые чернила, дедушка со значением положил ладонь на бляху.

— Нарушивший клятву Джарси навсегда покидает клан и объявляется среди других Джарси вне закона. Есть?

Шатци что-то неразличимо хмыкнул.

— Быть человеком — значит быть борцом… Как-как: ор-цом! Записал? Все кланы — союзны и нерушимы, все боевые варвары Джарси на чужбине обязаны помогать друг другу…

Шатци выводил каракули, высунув кончик языка.

Я отвлекся, в уме повторяя фигуры азбуки глухонемых. Я овладел этой премудростью в одной актерской труппе, которой владел тип по имени Отли Меррингер, ставший мне впоследствии другом. Фигуры напоминали пассы, которыми маги вяжут заклятия.

Дедушка резким голосом чеканил строки из «Этического кодекса варваров Джарси», той самой штуки, что много сотен лет назад сделала из диких горных варваров человеков. Хм, а ведь ее тоже распространил какой-то фанатичный миссионер…

— Боишься — не делай, делаешь — не бойся… Ась? У-у-у, помедленнее, он записывает, Великая Торба!

Проверять способности к чтению дедушка тоже собирался по Главному кодексу. Эта книга хранилась в закромах у Трампа, я ее читал, выучил на память от и до уже в пятнадцать, хотя полного знания кодекса от варваров Джарси требовали только к двадцати — как раз к тому времени, когда, по представлениям старейшин, человек уже был способен мыслить разумно и более-менее связно. Я выучил даже трещинки на каждой из страниц и каждую страницу мог представить перед глазами.

— Шабаш! — вдруг сказал дедуля. — Гони свои писульки!

Шатци подал, придерживая запястье правой руки левой — так у него тряслись руки. Дедушка просмотрел его каракули мельком, поцокал языком, дважды хлопнул по бляхе и сказал:

— Сойдет.

После чего, забрав со стола письменные принадлежности, ушел в дом за кодексом. Брат побледнел, было видно, как он мучительно соображает, что будет, если наша затея провалится.

— Дыши глубже, — сказал я. — Сосредоточься. Нет никакой книги. Вообще нет. Смотри только на мои руки!

Мы собирались, ни много ни мало, обжулить дедушку. Увы, Трамп Грейхоун был упрям, как скала, и считал, что нет наук, которые не может превзойти семнадцатилетний оболтус, имеющий отменное здоровье, много свободного времени и толкового учителя.

На роль учителя я, во всей видимости, не был годен.

Дедушка вернулся. Кодекс лег на столик перед братом. На коричневой растрескавшейся обложке с бронзовыми зелеными уголками можно было сплясать парный танец.

— Восьмая страница, второй столбец сверху! — потребовал Трамп Грейхоун.

Он встал в ярде от брата, бросив за спину жилистые руки и слегка нагнув торс. Я стал сбоку и чуть-чуть позади него, так, чтобы дедуля не мог засечь боковым зрением мои манипуляции.

Сдержим дыхание… Не раз и не два я видел, как дедушка принимает экзамены… Всегда в одной позе, рядом со столиком, глядя на ученика в упор.

За палисадом глухо шумела, перекатываясь на камнях, река.

Шатци открыл книгу и наклонился над ней, сделав вид, что читает. На самом деле, он глядел на меня исподлобья расширенными глазами. Дедуля стоял слишком близко — он видел только склоненную голову моего брата.

— Восьмая страница, третий столбец с самого начала! — повторил Трамп. Его низкий голос метал громы и молнии.

Я представил восьмую страницу, третий столбец сверху. Мои руки начали плести подсказку.

— Черный кодекс, или Премудрости о том, как варварам Джарси по… поступать не должно, — вполне сносно и быстро «прочел» Шатци.

Так, неплохо, главное, не сбейся.

— Никогда не оставляй в живых того, кто сделал тебе добро, чтобы ни у кого не быть в долгу.

— Еще, — сказал Трамп, скрипнув зубами. Это высказывание будило в нем глухую злобу.

— Высшее наслаждение для человека — победить врага, отобрать у него его богатства, седлать его лошадей, сжимать в объятиях его жен и дочерей.

Дедушка — да и я — передернулись от таких перспектив. Победить врага — дело святое, отобрать богатства — еще туда-сюда (вопрос: на какие средства тогда будут жить жены и дочери врага, и не помрут ли они в таком случае от голода?), но остальное…

— В вине и водке нет ни пользы, ни разума, ни доблестей, и нет также доброго поведения и доброго нрава.

— Годится, — вдруг сказал Трамп. — Ну что, обалдуй, поздравляю! Добро пожаловать в союз боевых варваров Джарси. К вечеру женщины сошьют тебе одежды из шкуры барса, и мы закатим пирушку. Теперь валите отсюда, засранцы. Дамбар!

Короче, мы запросто обжулили дедушку.

Фатик, сказал я себе, выходя за калитку, знаешь что? Ты, черт подери, умница!

И враль тоже неслабый.

Дорога к падению начинается с малой лжи, разве нет?

Хотя я, пожалуй, лгал во благо.