Глава 16
— Кхе, кхе, тьфу, тьфу, да когда уже доберёмся-то? — пыхтел алхимик Ксарбирус. Близкое море не приносило прохлады — откуда-то с юга примчался незваный и нежданный суховей.
— Не хнычь, господин хороший, скоро на месте будем, — фыркнул Брабер, непринуждённо перекидывая с плеча на плечо красно-золотой меч. — Задуло и впрямь знатно, не припомню такой жары…
— Горы, вот они, — заметил и Тёрн, останавливаясь возле запыхавшегося алхимика. — Скоро вверх двинемся. Станет прохладнее. А там леса. Да и осень… не запоздает.
Всю дорогу от храма Феникса, ставшего вратами домой для демона Кройона, пятеро спутников разговаривали мало, и по большей части всё сводилось к пикировкам между гномом и алхимиком разной степени забавности. Гончая Стайни откровенно жалась к Тёрну и бросала на него порой такие взгляды, что смущался и отворачивался даже во всех щёлоках мытый Брабер. Нэисс молчала, наглухо замкнувшись в себе; Тёрн несколько раз подступался, но, натолкнувшись на несокрушимую стену, не стал ломиться силой.
План отряда был прост и понятен: проводить мэтра Ксарбируса до его родного Семме, оттуда же повернуть к северу и, обогнув Таэнгский хребет, трактом, нанизавшим на себя десять Свободных королевств, добраться до охваченного войной Меодора.
О том, что он собирается делать дальше, Тёрн предпочитал не распространяться.
Лето уходило, истаивало, на прощание дохнув испепеляющей, достойной южных пустынь жарой. Без ушедшего Кройона керван казался сейчас такой же пустыней.
— Ты всё молчишь, — упрекнула дхусса Стайни, после того как стенания Ксарбируса и наигранно-бодрые шуточки Брабера понемногу стихли. — Идём на войну, а как воевать станем? И с кем? С Некрополисом, с Гильдией моей бывшей? С Навсинаем? Со всеми ними и ещё с кем-нибудь в придачу? А эту самую Мелли, что так за нами и волочится, станем на големов и зомби натаскивать?
— Ты всё шутишь, Стайни. Мелли ни на кого натаскать не удастся.
— Не удастся? А рыцари?
— Им только казалось. Она делала что хотела, к чему её подталкивала природа и Гниль вдобавок. Нет, оставим её, она несчастное, больное существо, чью жизнь, право же, более милосердно было б пресечь сразу после рождения, как ни дико мне произносить такие слова…
— Ага, вот и ты про «меньшее зло» вспомнил!
— Я о нём никогда не забываю. — Дхусс глядел прямо в глаза бывшей Гончей. — Только это не меньшее зло. Душа её осталась бы чиста. Не замарана Гнилью.
— Душа, душа… — Гончая отвернулась. — А что же у меня тогда, а, Тёрн? Скажи, не томи!
— Разве я один из Семи, чтобы на такое отвечать? — Дхусс печально улыбнулся.
Мгновение Стайни молчала, словно не в силах решиться; а потом резко тряхнула головой.
— Спасибо на добром слове, — Тёрн развел руками. — Хотел бы я им оказаться, этим Зверем, честное слово.
— И что бы тогда случилось, мой добрый дхусс? — медовым голосом осведомился Ксарбирус. — Окажись ты и впрямь со властью и могуществом Зверя? Погнал бы всех, так сказать, к счастью жезлом железным?
— Какие жезлы, о чём ты, мэтр… — Тёрн укоризненно покачал головой. — Нет, конечно. Оставил бы всё идти своим чередом. Только… убирал бы излишнее. И ещё дал бы цель. Великую цель — и каждому.
— Каждому? — хихикнул Ксарбирус. — Не напасёсси на всех-то, Тёрн. Кому девета подавай целую кучу, чтобы на ней возлежать, кому — красавиц без счёта. Как всех-то удоволишь, чтобы никто губы не дул?
Тёрн вновь улыбнулся.
— Неправильно вы рассуждаете, мэтр Ксарбирус. У вас всё выходит — дай, дай, дай, мол, только тогда счастье…
— А, слышали мы и другое, — пренебрежительно отмахнулся алхимик. — Нестяжание. Добровольная бедность, коя, как известно, не порок. Взыскивать не земного, но горнего. Об этом особенно любят поговорить служители Прокреатора.
Тёрн только качал головой и улыбался.
— Не о том они все говорили, мэтр. Не о том. Всё думали, что вот сделаю что-то такое, эдакое, и будет мне счастье. Ну, опутаю себя веригами или откажусь от хлеба, стану одну воду пить да ягоды упавшие собирать. Только это ведь всё — напоказ, мэтр, напоказ. Уйти в глухое место да там Прокреатора молить — дело нехитрое. Остаться с сородичами и сделать так, чтобы жилось им лучше, — куда труднее. Не в «нестяжании» дело или там, напротив, в стяжательстве. Что сам себе говоришь, то важно. Если каждый миг с собой бороться надо, «искусы» отгоняя, — то зачем такая жизнь? Промучиться с единой мыслью — поскорее бы помереть?
— А как же надо? — тихонько спросила Стайни.
Дхусс вздохнул.
— Точно знаю, как не надо. Знаю, что когда силы есть, нельзя сидеть сиднем в дальнем углу. Иди к сородичам, иди к тем, кому плохо. Боль утишать, недуг отгонять. Злобу других на себя брать и в себе гасить. А самое главное, самое главное, — он сделал паузу, глубоко вздохнул, — верить, что ты — не червь ничтожный и что душе твоей предназначено куда большее, чем вечное прозябание. Я говорил тебе о великом Мастере, как-то встреченном мною. О том, как он именно «нестяжал», ничего не желал, ничего не хотел, кроме лишь одного — обрести «истинное бессмертие», стать духом, сохранить власть над «телом» и «свободу». Это неправильно. Я это знаю. А верный ответ… я его ищу. Может, обрету в Меодоре, — дхусс окинул спутников взглядом, — а может, и ещё дальше, в Некрополисе. Но никого с собой насильно не волоку.
— А с чего ты решил, любезный мой дхусс, что я вообще потащусь куда бы то ни было дальше моего собственного дома? — сварливо осведомился Ксарбирус.
Тёрн пожал плечами, явно не желая вступать в перебранку.
— Идёмте дальше, — разомкнула губы молчавшая доселе сидха. — До Семме ещё далеко.
* * *
Никогда ещё Алиедора не жила так ярко и полно, как эти последние дни угасавшего лета. Осень уверенно наступала с севера, уже дули холодные ветры, и первые жёлтые листья появились среди ещё пышной зелени. Наблюдать за дхуссом оказалось чуть ли не интереснее, чем выслеживать его. Теперь Алиедора знала куда больше. Знала его имя — Тёрн, знала всех его спутников, знала, что они едят, где предпочитают останавливаться, о чём говорят, о чём спорят, в чём у них согласие, а в чём раздор; словом, Гончая была готова выполнить задание и «пресечь их дальнейшее движение».
Из Некрополиса меж тем пришёл наряду с похвалами приказ — продолжать следить за дхуссом, не сводя глаз. Ничем себя не выдавать, наблюдать. Запоминать всё необычное. Обычное, впрочем, тоже.
Алиедора этому следовала. Не замеченная никем, она ничком лежала в зарослях, не пытаясь приближаться к лагерю дхусса, и слушала, слушала, слушала…
Гайто вздыхал, скучал в недальней рощице, но — умница — не подавал голоса.
Где-то неподалёку — но позади Гончей — болталось и это существо, тварь Гнили. Оно, по-видимому, приближаться не имело намерений, просто следовало за Тёрном, куда бы тот ни направился.
…След чужаков она почувствовала сразу, едва натолкнувшись. Алиедора уже не мыслила себя без эликсиров Некрополиса. Не только и не столько боевых. Были и такие, что дивно обостряли чувства, помогая ощущать мир куда богаче простых смертных. Алиедора, будучи твёрдо уверена, что теперь дхусс никуда не денется, порой — особенно бессонными ночами — осторожно покидала окрестности лагеря. Садилась в седло — и накручивала бесконечные круги, пока не толкнулся в ноздри небывалый, холодноватый, но в то же время пряный запах.
Алиедора насторожилась мгновенно, соскочила с седла, зажмурилась, жадно втягивая ноздрями воздух. Ничего подобного ей раньше не попадалось.
Холод. Лёд. Но… живой лёд. И пряность, тёплая пряность юга, пропитанная солнцем. Как такое может соединиться воедино?
И ещё там была магия, могучая и древняя, с какой Алиедора не сталкивалась ни во время краткого своего пребывания «владычицей Гнили», ни потом, когда училась в Некрополисе. Мастера показывали ей «образчики», тем или иным способом добытые артефакты чужих школ, уча распознавать их «с налёта». Алиедора узнала бы, конечно, любые изыски чародеев Навсиная или им подобных затейников из вольных городов вдоль южного побережья; с некоторым трудом, но не ошиблась бы, столкнувшись с удивительной и непонятной прочим волшбой пришлецов из Облачного Леса, что за морем Мечей; но ничего подобного учуянному ей сейчас в Некрополисе не изучали.
Тепло и холод. Лёд и пряность.
Алиедора опустилась на колени, что было сил зажмурилась, стараясь покрепче запомнить запах. Запах магии — его не спутаешь ни с каким другим, и почти бесполезно объяснять несведущему, чем он отличается, скажем, от аромата тушёного рагу из флаков. Внутри у доньяты болезненно дрожала туго натянутая струна, но пальцы отыскали нужное снадобье быстро и безошибочно.
Пей, Алиедора, пей, пусть даже потом — ты знаешь наверняка — тебе будет очень плохо, вплоть до рвоты пополам с кровью.
Здесь прошли чужие. Нет, не так — чужие. Нет знакомого горьковатого привкуса Камней Магии, не пахнет тонкой механикой големов, нет сложного аромата трав, такого характерного для шаманов с южных островов…
Мир перед Алиедорой померк и посерел, лишаясь красок. Меж чёрных стволов вилась причудливыми спиралями тонкая зеленоватая дорожка, мало-помалу растворяясь и истаивая в густой, заткавшей всё вокруг дымке.
Предостерегающе заржал гайто, однако Алиедора, не оборачиваясь, уже шагала вдоль этой путеводной нити. Погоня, преследование, жгучий азарт. Небывалая добыча, с какой не сталкивалась ещё ни одна Гончая, — что может быть лакомее?
Она ждала и предвкушала. Какой там рыцарь на белом коне, «тот, кого всегда я жду»? Настичь, схватиться и превзойти — вот истинное счастье. Превзойти того, о ком ничего не известно, кто возник внезапно, из ниоткуда, и вот одолеть его — без подсказок от Мастеров, самой — в этом истинная слава.
Несмотря на помрачившееся сознание, Алиедора точно знала, куда и насколько быстро она идёт, ни на миг не теряя направления. Горный ручей… изгиб… небольшой водопад и купа деревьев, противу всех законов выросшая на голом камне… там!
Алиедора остановилась, гайто привязывать не стала, просто несколько раз прошептала в подрагивающее ухо — «жди меня». И змеёй скользнула через подлесок; запах чужой магии кружил голову, притягивал, словно добыча хищника.
…Она знала, что будут ловушки, и потому остановилась заблаговременно, тщательно «пробивая», как говаривали в Некрополисе, каждый локоть лежавшего перед нею пространства. Почувствовала нечто вроде стражевой лозы — насмотрелась, как сидха Нэисс раскладывала её, что ни вечер. Тут, конечно, Алиедору ждала западня куда хитрее и заковыристее.
— Ничего, разгадаю, — шептала про себя доньята. — Обязательно раз…
Она не допустила никакой ошибки. Просто в глаза вдруг плеснула чёрная волна, ничто безо вкуса и запаха; Алиедора даже не почувствовала, как лоб её уткнулся в покрытую палым листом землю.
* * *
На неё смотрели, и именно от этого взгляда она очнулась. Не от боли, не от удара — от взгляда. И, как учили в Гильдии, доньята не торопилась открывать глаза.
— Не надо бояться, — спокойно и мягко сказал кто-то рядом. Сказал на понятном ей языке, языке Навсиная, Некрополиса и Свободных королевств, хотя, если судить по акценту, для говорившего эта речь не была родной. — Открой глаза, воительница.
Алиедора осторожно приподняла веки.
…Спина опирается на древесный ствол. Прямо перед ней, где положено гореть походному костру, пляшет на незримой опоре призрачное пламя, ало-оранжевое, дающее и тепло, и свет, однако ничего не сжигающее.
Перед Алиедорой — несвязанной, ничем не стеснённой, у неё забрали только меч — на корточках сидели двое. Зелёные с прожилками серебра одежды — короткие куртки и широкие порты. У одного над плечами торчали рукояти пары недлинных и кривых мечей, другой довольствовался посохом, простой палкой, на которой тем не менее беззаботно зеленели листья.
Оба её пленителя не были людьми. Приподнятые у висков уголки глаз придавали им сходство с сидхами, но не более. Кожа куда темнее, волосы, в отличие от коротких торчащих волос сородичей Нэисс, льются, словно вода, на плечи и ниже. И ещё в отличие от сидхов зрачки глаз у этих двоих были круглыми, а не как у хищной птицы.
— Не надо бояться, — повторил тот, что с посохом. — Мы тебе не враги. Но мы… поступаем с осмотрительностью, когда кто-то пытается тайно приблизиться к нашей стоянке. — Речь незнакомца отличалась книжной правильностью и отточенными интонациями.
— Ответь на то, о чём мы спросим, и иди своей дорогой, — резко бросил другой, с двумя мечами.
Алиедора попыталась двинуться — напрасная попытка. Чужая магия держала куда крепче любых пут.
От бессильной ярости на глаза, наверное, навернулись бы слёзы, не разучись она раз и навсегда плакать после славной школы кора Дарбе.
Кипящее внутри пламя пригодится.
— Спрашивайте, — как можно более равнодушно и холодно произнесла она вслух.
— Почему ты следуешь за дхуссом? — немедленно осведомился пленитель с посохом.
— Потому что я получила такой приказ. — Настоящая Гончая, конечно, в плен попадать не должна. Но Мастера, люди широких взглядов, не исключали и подобного исхода и не забыли снабдить свою воительницу соответствующими указаниями.
— От кого? — спросил другой, с двумя мечами.
— От кого может получить приказ Гончая Некрополиса? — пожал плечами обладатель посоха, словно раздражённый непонятливостью спутника. — Гильдия Мастеров Смерти. В чём есть суть приказа? — обратился он к доньяте.
— Следить за дхуссом. Извещать о его поступках.
— И это всё?
— Всё. — Алиедора отвернулась. Хорошо ещё, ей оставили свободу вертеть головой. — Больше мне ничего не приказывали.
Допрашивавшие переглянулись и обменялись парой быстрых фраз на певучем и непонятном доньяте языке.
— Как давно ты следишь за ним? — наконец спросил тот, что с посохом.
Алиедора попыталась пожать плечами — и ей это удалось.
— Несколько седмиц.
— Точнее! — недовольно потребовал мечник.
— Дни не считала. Мне надо было следовать за ним и наблюдать. Про дни и седмицы я приказов не получала.
…Тело мало-помалу возвращало своё. Магия пришельцев отступала, однако Алиедора не могла понять, заметили это её пленители или нет.
Ещё несколько таких же пустых вопросов, и она попытается. Меча нет, но это и неважно. Справится и голыми руками, тем более что брони ни у кого из них нет.
Она оттолкнётся и собьёт мечника ударом в горло. Не разворачиваясь, ногой достанет второго. Доля мгновения, чтобы их добить.
— Не нужно этого делать, — заметил обладатель посоха. — Ты не успеешь, а мне придётся ударить тебя сильнее, чем в первый раз.
«Так. Ещё один чтец мыслей на мою голову. Словно мало было Метхли…»
— Мы не воюем с Некрополисом, — холодно бросил мечник. — И нам нет до тебя дела, Гончая. И мы не убиваем без крайней нужды. Принцип меньшего зла, видишь ли. Но не думай, что тебе удастся нас опередить. Впрочем, можешь попытаться.
— Я бы не стал её уговаривать, — мягко заметил тот, что с посохом. — Я чувствую в ней немало интересного…
Мечник резко прервал соратника короткой повелительной фразой на своём собственном языке.
Его собеседник примирительно улыбнулся, и пальцы его пробежали по посоху, словно по грифу музыкального инструмента. Доньяту словно толкнула в грудь невидимая рука, прижимая обратно к стволу. И она готова была поклясться, что в гулкой тишине иного мира разнеслись неслышимые здесь, под небом Семи Зверей, странные, непривычные звуки и переходы музыки. Совершенно чужой, как и сами эти двое, шутя взявшие в плен лучшую Гончую Некрополиса, даже не замарав рук.
— Немало интересного, — повторил он, не повышая тона и продолжая улыбаться. — Гниль очень сильна в ней. Гниль и ещё что-то, так с ходу не определишь.
И вновь резкое восклицание мечника.
— Я не хочу превращать её во врага, потому и говорю на понятном ей языке, — не обратил на него внимания чужой волшебник. — Она сильна, хорошо сопротивляется. Так что я просто следую самым выигрышным путём.
Мечник состроил выразительную гримасу — Алиедора не сомневалась, специально для неё.
— Тебя зовут Алиедора, — чародей не спрашивал, он утверждал. — Ты из рода Венти. Твои родные… все погибли. Каким образом, от меня скрыто, ты заставила себя забыть об этом. С тобой было… что-то очень страшное. Ты видела… с тобой говорили… — он нахмурился, брови сошлись, — сущности, что превыше твоего понимания.
И вновь спутник чародея прервал его недовольным возгласом на непонятном Алиедоре языке. Волшебник ответил — неожиданно резко и повелительно, на том же наречии. Мечник выпрямился, надменно вскинув подбородок и скрестив руки на груди, однако возражать не дерзнул.
— Так-то лучше, — мягко сказал чародей, опускаясь перед Алиедорой на одно колено и пристально глядя в глаза. — Ты говорила с могущественными созданиями, обитающими за гранью этого мира. Кто-то называет их богами, кто-то Зверьми, кто-то — почитает под именем Ома Прокреатора…
— Белый Дракон — это не Звери! — возразила Алиедора. — И Гниль тоже.
Чародей едва заметно усмехнулся.
— Девочка, я прожил на свете куда больше, чем может показаться, глядя на моё ещё совсем не старое, по меркам твоей расы, лицо. Все эти разные «боги» или «звери» — суть лишь различные аспекты одного и того же, великой живородящей сущности, великого изначального.
Мечник, похоже, потерял терпение. Встал за плечом чародея, положив ладони на эфесы кривых мечей, бросил нечто, судя по тону, подсердечное.
Волшебник вздохнул, развёл руками.
— На сей раз он прав. Мы возьмём тебя с собой, Алиедора Венти, так будет лучше и для тебя, и… для многих других, могущих повстречаться тебе на пути. Спи, доньята.
Неуловимое движение жилистых пальцев — и в лицо Гончей плеснула уже знакомая чёрная волна.
* * *
— Что тебя тревожит, Тёрн?
Стайни осторожно подкатилась к застывшему на спине дхуссу, неотрывно глядевшему в ночное звёздное небо.
— Что-то рядом. Или кто-то, — кратко ответил тот.
Губы бывшей Гончей едва заметно дрогнули. Дхусс не часто отвечал вот так, сразу, обычно отмалчивался, извинялся за это, уверял, что не хочет никого обижать, но так, мол, «всем будет лучше».
— Мелли?
— Она тоже. Но не только. — Тёрн сощурился, словно норовя разглядеть нечто, невидимое остальным, в рассечённом кометным хвостом рисунке привычных созвездий. — Кто-то новый. Или, вернее сказать, кто-то старый. Из моего… прошлого.
— О! — только и смогла вымолвить Стайни. Это самое «прошлое» дхусса оставалось тайной за семью печатями. И узнать хоть что-то из него представлялось редкой удачей.
— Об этом мы говорить не будем, — поспешно остановил её Тёрн. — Ни к чему. Незачем.
— Почему ты это прячешь? — не выдержала Стайни. — Уж столько вместе хожено, столько раз плечом к плечу стояли! И я ведь тебе, вспомни, сразу же всё рассказала!
Ошиблась, с досадой и раскаянием подумала она. Дхусс немедля замкнулся, скулы закаменели.
— Мне нужно побыть одному. Не обижайся, пожалуйста. Может, нам снова придётся драться, как ты сказала, плечом к плечу. И куда скорее, чем мне того хотелось бы.
— Тьфу! — Стайни досадливо отодвинулась. — Знал бы ты, дхусс, который не дхусс, как мне уже надоели эти твои тайны! Молчишь со значительным видом, чтобы уж точно все увидели бы и восхитились, чтобы умилялись и ручки к груди прижимали, ах, мол, какой он у нас таинственный, загадочный и непонятный! Пожалеть его да пригреть его надо! А ты и рад…
— Ничего я не… — вскинулся было Тёрн, однако тотчас же одёрнул себя и вновь лёг навзничь, со вздохом отмахнувшись рукой. — Не надо так, Стайни. Видят Семь Зверей, что я не играю. Просто я не люблю притворяться и натягивать улыбку. Не люблю делать вид, что «ничего не случилось». Потому что это враньё.
— То есть ты хочешь, чтобы мы… чтобы я знала, как тебе плохо, но при этом не попыталась помочь? — Стайни сердилась всё больше и больше.
— Пойми же, ты не можешь помочь. Вернее, можешь, но не впрямую.
— Это как же?
— Позволь мне оставаться тем, кто я есть.
Стайни вздохнула, прижала к груди сжатые кулаки. Казалось, она собирается что-то сказать, что-то очень для неё важное, — но, наткнувшись на успевший обратиться в бесконечность, отсутствующий взгляд дхусса, промолчала, без слов поднявшись и отойдя в сторону.
Горел костёр, поодаль от него сжалась Нэисс, неприязненно глядя на пламя. Бывшей Гончей показалось, что сидха готова что-то сказать, однако та в последний момент дрогнула, вновь уставившись на огонь: по установлениям её народа, жечь даже мёртвое дерево — неслыханное святотатство.
Где-то рядом алхимик и гном. Попробовать поговорить хотя бы с Брабером? Однако Гончая не могла избавиться — нет, не от горечи, а от пробивающейся сквозь неё тревоги. Сосущей тревоги, смешанной с отвращением, о котором, казалось, она давным-давно забыла.
Получается, не забыла.
— Некрополис, — вслух сказала она. И тотчас повторила, громче: — Все слышали?! Они совсем рядом!
— Кто?! — вскочил Брабер, замахиваясь своим чудовищным клинком.
— Гончие. Или Гончая. — Стайни зажмурилась, вытянулась в струнку, втягивая ноздрями воздух. — Да, Гончая. Совсем рядом. И… она…
— Она страдает, — мрачно проговорил Тёрн, оказавшись рядом. — Я помню. Ты испытывала то же самое, Стайни, пока мы не притащили тебя к почтенному мэтру Ксарбирусу.
— Да, — прошипела сквозь зубы бывшая Гончая. — Именно так. Кто-то её поймал, и…
Тёрн мрачно усмехнулся.
— Они решили, что расставили отличную западню. И что нашли первосортную приманку.
— О чём ты, Тёрн? — приподнялся Ксарбирус.
— Кто-то схватил Гончую Некрополиса, — холодно сказал дхусс. — И надеется, что я приду ей на помощь.
— С чего ты так решил, распечать их всех в три кости? — удивился гном.
— Потому что они схватили не совсем обычную Гончую. — На лицо Тёрна было страшно смотреть. Клановый знак Морры на щеке ожил, словно наливаясь живым огнём. — Она испытывает боль и ужас тоже, но при этом чувствует своих пленителей. — Шипы на плечах угрожающе шевельнулись. — Она не знает, что я знаю их.
— Что за глупости, — не выдержал Ксарбирус. — Зачем такие сложности, пытать какую-то Гончую! Если эти загадочные «они» настолько могущественны, что с лёгкостью захватили Гончую Некрополиса, то можно было бы просто напасть на наш лагерь, и тогда…
Тёрн покачал головой.
— Они стараются избегать зряшных убийств. Это приглашение. Мне надо идти.
— Они… знают, что ты здесь? — схватилась за голову Стайни.
— К сожалению, да, — медленно кивнул дхусс. — Не вздумайте идти за мной. Так у меня ещё есть шансы. Если я стану думать о вашем спасении — их не останется вовсе. Эти пришельцы — куда сильнее всех чудовищ в здешних подземельях или даже тех теней, с которыми нам пришлось иметь дело. Не вмешивайтесь! Сворачивайте лагерь и уходите! Как можно скорее и куда глаза глядят!
— Бежать? — криво усмехнулся Ксарбирус, скрещивая руки на груди. — От такой великолепной возможности наконец-то узреть тех, кого почитает за опасных врагов сам дхусс? Ну уж нет. Я, милостивые судари мои, уже стар и давно отучился бояться. Так что, Тёрн, я уж пойду с тобой.
— Вы не понимаете, — с отчаянием повысил голос Тёрн. — Вы не знаете, кто они такие и на что способны…
— А вот, кстати, и узнаем, распечать их в три корня!
— Да-да-да, — закивал Ксарбирус. — Мне, знаешь ли, сударь мой дхусс, до ужаса любопытно посмотреть на истинного Мастера Беззвучной Арфы.
— Он сотрёт тебя в порошок, — на сей раз Тёрн забыл о всех и всяческих «достопочтимых мэтрах».
— Он? Меня? В порошок? Такого слабого и бе-е-еспо-о-мощного? — Ксарбирус мастерски изобразил старческую дребезжащую речь. — Едва ли. Ведь его учение — то есть ты, мой добрый дхусс, — как раз и есть воплощение добра, сочувствия и жалости. Не может быть, чтобы учитель настолько сильно отличался от тебя.
Дхусс не стал спорить. Просто повернулся, махнул рукой, вскинул посох — и Стайни едва успела заметить стремительное движение рук. Бывшей Гончей показалось — она узнаёт мелодию, неслышимую, но существующую; Тёрн сотворил заклятье невидимости.
— Ну, чего встали? — не растерялся Ксарбирус. — Невидимость невидимостью, а траву-то он ещё пригнетает!
Стайни, Брабер и сидха бегом бросились за решительным алхимиком.
* * *
— Будет очень больно, — терпеливо повторял чужой чародей, сидя на корточках возле Алиедоры. — Будет очень больно, и ты можешь кричать. Чем громче, тем лучше.
Мечник угрюмо вышагивал рядом, оба клинка наголо, словно собрался вот-вот кого-то рубить. Сама благородная доньята не могла ни пошевелиться, ни крикнуть — горло слово парализовала обвившая её тьма. Левая рука откинута в сторону и тоже обездвижена — кольцо мрака вокруг запястья, два возле локтя и ещё одно — на плече. Волшебник же тем временем закатал ей рукав и сейчас сосредоточенно возился, протирая кожу какими-то дурно пахнущими снадобьями. Алиедора догадывалась, что он собирается делать, и внутри у нее всё сжималось от позорного ужаса; однако, против её ожиданий, ничего колюще-режущего чародей не вытащил. Вместо этого провёл чем-то вроде жирного угля короткую черту вдоль надувшейся, словно сытая змея, вены, прошептал что-то на своём непонятном языке — и там, где была нарисованная им линия, плоть Алиедоры лопнула. Кровь обильно заструилась по руке вниз, струйки сбегали, обнимая пальцы, тяжёлые капли срывались с их кончиков.
«Ну, и где боль-то?» — успела подумать Алиедора. В Некрополисе (а особенно допрежь него) приходилось терпеть такое, что эта боль показалась бы мелким укусом.
— Сейчас всё будет, — волшебник опять прочёл её мысли.
В кожу над ключицей аккуратно и осторожно вошла острая адамантовая игла. Мускулы затряслись мелкой дрожью, страх очумело рванулся из живота вверх, но тут, как и обещал чародей, пришла настоящая боль. Вместе с кровью из Алиедоры уходили силы, она теряла защищавшие её эликсиры Некрополиса, а вместо них — вместо них приходила лишь ещё более сильная боль.
Драло, выворачивало, рвало, распирало. Лопалось, ломалось, содрогалось, крошилось и вновь лопалось. В теле, казалось, не осталось ни одной целой кости.
— Кричи, кричи, — поощрял волшебник.
Кричала ли она — Алиедора не знала. Мир стремительно тонул в багровом мареве, и из него один за другим выступали — кор Дарбе и Байгли Деррано, трёхглазый чародей Метхли и давным-давно сгинувший громила из «Побитой собаки». Целая череда лиц. Где-то вдали маячил Белый Дракон.
Думать и рассуждать она не могла. Глаза глядели даже сквозь как будто бы зажмуренные веки.
— Оставь её, Роллэ. — Это было сказано на общем языке, глухо и с угрозой.
Дхусс стоял у другого края поляны, держа посох наперевес, словно копьё.
Чародей — которого, оказывается, звали Роллэ — выпрямился, элегантным движением отёр пальцы о тонкий плат и брезгливо бросил его в огонь. Что-то сказал на певучем, непонятном языке, улыбнулся, развёл руки, словно стремясь обнять дхусса. Второй, мечник, напротив, весь подобрался, двинулся мягким хищным шагом, заходя сбоку.
— Оставь её, Разыскивающий. Тебе нужен я? Что ж, давай переведаемся. Ты был моим наставником, Роллэ. Хочешь убедиться, что я кое-чему успел научиться?
Мечник бросил два быстрых взгляда — на мага Роллэ и потом вновь на дхусса. Казалось, он растерялся.
И вновь чародей что-то сказал на своём наречии, и вновь дхусс ответил ему на общем языке, понятном корчащейся от боли Алиедоре:
— Чтобы заставить меня прийти, ты стал мучить невинную. Низко ж ты пал, учитель. Сильно же ты испугался. Что ж, придётся показать, что…
Роллэ состроил досадливую гримасу и небрежно вытянул руку.
Из-под земли словно рванулся протянутый от мага до дхусса тёмный канат. Свитое из волокон мрака вервие расплескало вокруг себя дёрн, кольцами набросилось на Тёрна, однако тот не дрогнул и не отступил ни на шаг. Посох он не выпустил, и, несмотря на прижатые к телу руки, пальцы дхусса легко пробежали по отполированному дереву. Алиедора готова была поклясться, что вновь слышит музыку, странную, не от мира сего, словно пришедшую с хрустальных небесных сфер.
Она ожидала, что тёмное вервие сейчас лопнет, разлетится ничтожными, быстро исчезающими в дневном свете лоскутьями, — однако вместо этого разжала когти терзавшая её саму боль.
Адамантовые иголки распались сверкающей пылью, плоть Алиедоры вытолкнула острые огрызки — всё, что осталось от жуткого инструмента.
Этого, похоже, никто не ожидал, ни мечник, ни мучивший её волшебник Роллэ. Путы мрака вокруг доньяты распались тоже, и хотя по левой руке обильно струилась кровь и Гончая осталась без своего арсенала, но в бой она бросилась тотчас, не колеблясь ни мгновения.
Безоружная, с голыми руками, оставляя за собой шлейф крови из рассечённой жилы — Алиедора одним прыжком покрыла отделявшее её от чародея расстояние и вцепилась в него.
Ей не хватило половины мгновения, чтобы свернуть этому Роллэ шею. Проклятый маг! Быстр и ловок, как змея. Рядом оказался и мечник, рукоять эфеса ударила Алиедоре в висок, но сознание не погасло. Она уже слышала, как хрустят позвонки в тонкой шее Роллэ, но тут чародей наконец прохрипел что-то гневное, и доньята покатилась по земле.
— Беги! — хлестнул её выкрик дхусса, и ноги сами понесли Алиедору прочь, такие сила и власть были в этом голосе.
— Стой! — хрипло выкрикнул за спиной Роллэ. Доньята надеялась, что хрипит он так после её хватки.
…Спутывающее заклятье она ощутила даже раньше, чем оно оплело щиколотки, но сделать ничего не успела — только сжаться комком, как учили в Некрополисе, перекатиться; а потом тело вновь сковали тёмные петли.
Маг Роллэ, сгорбившись и вытянув руки, шёл прямо на опутанного с головы до ног чёрной паутиной дхусса, мечник уже держал остриё клинка под подбородком Тёрна, однако тот смотрел на Алиедору и только на неё.
— Беги. Ты сможешь.
А-а-а-а-ах!
Свитые из тьмы кольца врезались в тело, кровь обильно текла уже по обоим запястьям, но доньята ощутила, что путы стали поддаваться. Она не произносила никаких заклинаний, она их просто не знала. Но сковавшее Алиедору рвалось, не выдерживая напора её воли, гнева и жажды жить.
— Беги!
Дхусс проделал какое-то моментальное, сложное, перетекающее движение. Меч зазвенел, разлетаясь целым облаком осколков; отброшенный, его хозяин шатался, зажимая рваную рану на щеке; Роллэ опрокинуло на спину, изо рта мага шла кровь.
Сейчас, именно сейчас, пока они оба не пришли в себя!
Под руки подвернулся камень, последний из тёмных обручей лопнул, глубоко рассёк кожу, но Алиедора даже не почувствовала боли. Она замахнулась — и тут вся поляна встала дыбом.
Роллэ, страшный и окровавленный, тонкое, должное казаться очень красивым лицо искажено, одним прыжком оказался на ногах. Что он сделал — понять было невозможно, но на доньяту словно рухнуло небо. Мириады осколков пронзили её насквозь, каждую мышцу, каждую жилку; она не могла не только двигаться, но даже и кричать.
Оставалась одна лишь боль.
Пошатнулся и дхусс. Тёмные кольца медленно соскальзывали с него наземь, и сам он, уронив голову на грудь, опускался вслед за ними. Сквозь затуманенный мукой взгляд в глаза Алиедоре заглянуло небо — и она готова была поклясться, что там, среди бела для, в самом зените, зияет огромная чёрная дыра.
Её грубо схватили за ворот и потащили прямо по земле.
Очень хотелось умереть, и она даже чувствовала, что может, что способна шагнуть за грань; но нет, она не имела права. Потому что точно так же волокли бесчувственного дхусса, а рядом мечник, уже наложив на рану мигом остановивший кровь эликсир, нёс его посох.
Алиедора закрыла глаза. Враг, не убивший побеждённого сразу, глуп. И глуп вдвойне и втройне, если полагает как-то сломить её волю.
Очень скоро она взглянет на мир, взглянет на эту парочку, и тогда, поклялась она, чародей Роллэ узнает, что такое ужас.
«Ты теперь во главе списка, — мысленно прошипела она. — Даже выше трёхглазого Метхли».
Боль отступала, и Гончая Некрополиса заставила себя забыть обо всём. Ей надлежало готовиться к бою.
Эпилог
Зелёный корабль. Море Мечей.
— Мы сделали это, Фереальв. Мы сделали это.
— Ты только сейчас понял это, м-м, Разыскивающий Роллэ?
— Да, только сейчас, когда мы наконец вышли в море. Я боялся…
— Чего? Друзей нашего дхусса? Полно. Они не стоят нашего внимания. Я видел их всех. И всех прочитал. Алхимика, сидху, бывшую Гончую. Гнома-наёмника. Они долго тащились за нами, но теперь всё — в океане нас не выследить никому и никогда.
— Легко, наверное, так безоглядно верить в хорошее, Фереальв.
— О чём ты? О чём опять? Что теперь не так? Пленники надёжно скованы твоими заклинаниями. Мастерски скованы, охотно признаю и то же скажу Мудрым. Мы в открытом море, и, хотя Смарагд ещё далёк, этой парочке никуда не деться. Мы захватили дхусса, захватили Обрекающего, и теперь нам ничто не угрожает. Я, правда, не очень понял, зачем тебе понадобилась эта девчонка, Гончая, но…
— Ты не помнишь моих объяснений, Фереальв?
— Отлично всё помню, но не согласен. Я ведь как-никак Наблюдающий, Роллэ. И хотя моё оружие — сталь…
— Фереальв, я никак не хотел задеть тебя. Просто мне странно, что ты, Наблюдающий, и притом из первых, не видишь столь для меня очевидного.
— Никоим образом не настаиваю на своей правоте, Роллэ. Девчонку ты, если я всё правильно понимаю, доставишь Мудрым, и они подвергнут её испытаниям, кои всё и покажут. Если ты прав, что ж, я с охотою признаю свою ошибку. Я вовсе не упорствую в заблуждениях, хотя тебе может казаться и по-другому.
— Мудрые, бесспорно, подвергнут.
— Не нравится мне, как ты это сказал, Роллэ.
— Что сказал? Кто сказал? Ах, я сказал… не обращай внимания, Фереальв. Я выполнил волю Мудрых. Я доставлю им этого ужасного и опаснейшего дхусса. Теперь Смарагд может спать спокойно. А я надеюсь заняться кое-чем с этой девочкой.
— Твоё право, Роллэ, и, уверен, Мудрые не станут препятствовать. Но на что она годна, кроме постели, да и в том я бы усомнился?
— Для постели она как раз совершенно не годна. Нет, Фереальв, я, с позволения Мудрых, проверю свои собственные мысли и предположения.
— Что ж, не вижу препятствий, хотя не вижу и смысла. Но давай сперва доберёмся до дому. Хотя… ты что же, считаешь, что это Она?
— Она? Нет, конечно, нет. Но взятая нами в плен девочка-Гончая может вывести нас прямо к Ней. И об этом я тоже скажу Мудрым. Скажу, что они ошибаются с дхуссом, но, в конце концов, это их дело. Моё — с этой девочкой.
Тишина. Собеседник Роллэ равнодушно пожал плечами. Ему нет дела до Алиедоры Венти.
* * *
— Мы их упустили, Ксарбирус.
— Ничего подобного, милая моя Стайни, ничего подобного. — Алхимик захихикал, довольно потирая руки. — Напротив, совсем напротив. Благодаря, м-м-м, длительному общению с нашим любезным дхуссом я могу теперь точно сказать, где он сейчас. Мы выследим этот кораблик, куда бы он ни направлялся в пределах мира Семи Зверей.
— А дхусс?
— Не волнуйся, не переживай. С твоим разлюбезным дхуссом ничего не случится. Если я прав, то его похитителям он нужен живой и только живой. Так что, — алхимик гордо вскинул голову, — идёмте прямиком в Феан, нанимать корабль. Старый Ксарбирус тряхнёт ради такого дела мошной.
— Я с тобой, — тотчас выпалила Стайни.
— Не сомневался. А ты, Нэисс?
Сидха пожала плечами.
— Моей ветви больше нет, мне некуда идти. Последую за тобой, мэтр Ксарбирус. Всё-таки это смысл.
— А я безо всякого смысла согласен! — громогласно объявил Брабер. — Оченно мне любопытно, кто ж это такие, кто дхусса схарчить сумел. Никогда о таковских не слыхивал, распечать меня в три кости. Так что, коль они Тёрна к себе в страну уволокли, поглазеть на неё б не отказался!
— Вот и славно, — одними губами усмехнулся алхимик. — Я бы тоже «не отказался поглазеть», почтенный гном. Так что по рукам и вперёд!
— А то чудо, та девчонка, о которой говорил Тёрн? — напомнила Стайни. — С ней что?
— Думаю, — с лица Ксарбируса сбежала последняя тень ухмылки, — думаю, что она от дхусса не отстанет. Их вместе сковало такой цепью, что не силам земным разбить. Не удивлюсь, если… похитителей Тёрна будет ожидать немалый сюрприз. Впрочем, что нам до неё? Отсчитали лиги пешие, теперь будем лиги морские считать!
— И думать… про него, — тихонько закончила Стайни.
Короткий шорох заставил их вскочить. Последний привал они устроили в полудне пути от Феана, укрывшись в глубокой ложбине; из зарослей выше по склону вдруг высунулась голова иссиня-чёрного гайто.
Все вскочили.
— Эт-то что ещё такое, распечать меня в три кости? — вытаращил глаза Брабер.
— Не видишь, что ли, гайто, — сварливо отозвался алхимик. — Под седлом и с седельными сумками. А сумки…
Он сделал шаг, однако скакун гневно вскинул голову, ударил передним копытом.
— Ладно-ладно, — поспешно отскочил Ксарбирус. — Не претендую, рук не протягиваю, и вообще мне это не нужно. И так всё видно.
— Что «видно»? — не поняла Нэисс.
— Сбруя Некрополиса, — Стайни пристально глядела на вороного. — Но сам он не оттуда. Я бы почувствовала.
— Ка-ак интересно, — Ксарбирус обошёл скакуна кругом, предусмотрительно избегая опасной близости с острыми раздвоенными копытами. — А кто у нас тут был из Некрополиса? Одна очень странная и необычная Гончая, которую захватили загадочные пришельцы. Поправьте меня, если что не так, но я прозакладываю годовой запас всех моих эликсиров, если это не её гайто!
— Ну а нам-то что с того?
— А то, любезный Брабер, что эта зверюга сюда явилась не просто так. И не спрашивай меня, как он нас нашёл и чего от нас хочет.
— Чего он хочет, как раз понятно, — обычно молчаливая Нэисс встала, подошла к вороному, осторожно коснулась чешуи на мощной шее. — Он хочет, чтобы мы взяли его с собой.
— Смелое утверждение, — начал было Ксарбирус с ехидной ухмылкой, однако Нэисс оборвала его — резко, даже зло:
— Я знаю. Он мне сказал.
— Никогда бы не подумал, что ты способна говорить с животными, — раздражённо заметил алхимик.
— Я и не способна. Это он со мной говорит.
— И как же мы его на корабль-то втащим?! Здоровую лоханку нанимать придётся, распечать нас всех…
— Твой меч заложим, Брабер!
— Мо-ой меч?! — вознегодовал гном. — Ну уж нет! Ладно, погодите, раз уж вы тут все ума лишились, придётся и мне за вами. Найду у кого занять в Феане…
Вороной внимательно слушал, чуть пофыркивая и словно в нетерпении переступая копытами.
* * *
Непроглядная, чернильная тьма. В ней можно двигаться — два шага вправо, четыре вперёд.
— Как же тут темно…
— Возьми меня за руку. Вот… пей давай. Они дали воды.
Короткая усмешка.
— Если бы они понимали хоть что-нибудь, то уморили бы жаждой и меня, и тебя. Но они не понимают. Жаль.
— Опять ты за своё… пей, Тёрн, пей.
— Спасибо. Ты хорошо держишься, молодец.
— Посиди в кубе у северных варваров, тоже будешь хорошо держаться…
— О-о, ты и у них побывала?
— Я много где бывала.
Вздох.
— Чувствую. Оттого в тебе столько боли и ненависти.
— Вот не начинай, не начинай, не надо! Скажи лучше, зачем ты им поддался, зачем дал себя захватить? Я же видела, ты мог освободиться! А вместо этого стал меня спасать…
— Они убили бы тебя, медленно уморили бы болью. Ты просто изошла бы криком, Алиедора.
— Ну и что? — злой прорвавшийся всхлип. — Может, всем тогда было бы лучше.
— Ну уж нет. Миру Семи Зверей лучше уж точно не стало бы. Тебе — быть может. Но в данном случае это не так важно.
— Это почему «миру лучше б не стало»?
— Не обижайся. Но ты действительно управляла Гнилью. Я чувствую это в тебе. Оно там и осталось. Ты унесла это умение с собой прочь из Старого Света, и это хорошо. Значит, оно не проявится у кого-то ещё.
— Ну, пусть так. А ты-то зачем сдался?
— Когда они меня нашли, я понял, что время пришло. Я не рассчитывал, что оно настанет так скоро, думал, у меня ещё несколько лет, прежде чем Наблюдающие и Разыскивающие Смарагда дотянутся до меня.
— Что такое Смарагд, Тёрн?
— Остров, доньята Алиедора. Остров в тёплом южном море, прекрасный, тихий и величественный.
— Никогда о нём не слышала. И мой учитель ничего…
— Не стоит удивляться. Смарагд стерегут такие силы, что из смертных нашего мира об острове знают считанные единицы.
— Ты оттуда? Там живут дхуссы?
Тихий смешок.
— Нет, доньята Алиедора, дхуссы там не живут. Там владычествует совсем иной народ, называющий себя ноори. Они сродни аэлвам и сидхам, хотя многим и отличаются.
— Расскажи! Должна же я знать, куда меня везут!
— Расскажу. Тем более, Гончая, нам предстоит драться рука об руку.
— Постой. Почему они вообще за тобой гнались?
— Считают, что я родился под несчастливой звездой, в миг цветения Небесного Сада. По их вере, это предвосхищает гибель Смарагда.
— А на самом деле?
— На самом деле никто не знает. Но Мудрые Смарагда верят.
— Что же ты станешь делать?
— Только одно — драться. Я по наивности полагал, что достаточно просто сбежать — и я затеряюсь в огромном мире. Оказалось, однако, что Мудрые куда упорнее, чем мне того бы хотелось.
Алиедора замерла, привалившись плечом к тёплому плечу дхусса. Вокруг них царила полная, абсолютная темнота, снаружи в созданное магией узилище не пробивалось ни звука. Словно ниоткуда, возникали небольшие порции хлеба и воды; Гончая долго крепилась, пока жажда не сделалась совершенно необоримой.
Однако скончаться ей бы не дали. Из ниоткуда возникли порхающие во мраке, отделённые от тела две пары рук. Горячие волны прокатывались по телу, вновь властно устраивалась в каждом уголке его уродливая тётка-боль; но шло время, Алиедора пила самую обычную воду, и ничего страшного с ней не случалось.
Тишина, темнота, недвижность. Не слышно, как плещут волны о борт, не чувствуется качки. Ценные пленники должны быть доставлены в целости и сохранности.
«Что ж, таинственный Смарагд, смотри, как бы не пришлось заплакать кровавыми слезами, что решил связаться со мною».
Это будет славный бой.
