Глава 6. ОБМЕН
Мой дорогой племянник!
Сегодня утром я решил прогуляться по Великому рынку Эльвиля. И вернулся вечером без денег, без оружия, почти без одежды.
О, не пугайся! Меня никто не грабил. Все это я отдал добровольно, приобретя у торговцев массу предметов, которые, как я понимаю, мне совершенно не нужн
ы.
Не помню, где был мой разум в тот момент.
Мой дорогой племянник! Заклинаю тебя! Если ты когда-нибудь попадешь в этот город, гони прочь всех дагеварских купцов! Нет никого хуже в мире, с кем можно заключить, на первый взгляд, выгодную сделку.
Никого!
Разве что шаутты…
Записки путешественника
Стрелы кончились к обеду.
Вир, занятый тем, что уворачивался от опасного жала альшписа, понял это не сразу. Его собирались проткнуть, словно жука, и острие грозило, попеременно, его лицу и животу. Противник попался злой, опытный, да еще в два раза тяжелее и, несмотря на то, что оба они стояли по колено в воде, наседал.
Альшпис был не длинным, как это полагалось для отражения атаки конницы, солдат укоротил восьмигранное древко, попросту отпилив, но даже этого хватало — и теперь заставлял Вира отступать, то и дело коля перед собой, не давая возможности использовать меч. Он так горел желанием прикончить верткого ученика Нэ, что не видел ничего, кроме него.
Один из тех, кто держал оборону Бродов, сражаясь вместе с Виром и еще тремя сотнями других пехотинцев, воспользовался этим обстоятельством и ударил настырного типа с альшписом моргенштерном в голову, сминая легкий шлем, точно тот был сделан из войлока, а не стали.
Оба, не удержавшись, рухнули в воду. Вир бросился к спасителю, за локоть вытащил его, отплевывающегося, потерявшего оружие. Пошарил свободной рукой по дну, нащупал древко проклятущего альшписа и сунул ириастцу в руки.
— Спасибо, брат, — ответил тот на своем языке, не разобравшись, что уроженец Пубира мало его понимает, и врубился в свалку рядом. Там, в сияющих на солнце брызгах, хрипя и ругаясь, блестя сталью, дрались, резали и рубили мужчины, пуская друг другу кровь.
В ход шли кинжалы, топоры, стальные кулаки.
Вир перешагнул через тело, с оттяжкой ударил мечом по шее тощего фихшейзца, только что убившего одного из людей капитана Рилли и вытиравшего кровь из рассеченного лба. Оттолкнул умирающего от себя, услышал плеск за спиной, обернулся, поднимая щит, узнал по ярко-зеленой ленте, намотанной поверх рукава кольчуги, своего. Тут же забыл о нем.
Тогда-то он и понял, что стрелы кончились.
Уже успел привыкнуть за два дня к постоянному злому шороху, когда они пролетали над головой, обрушиваясь на ряды тех, кто отваживался пересечь Ситу. На черные росчерки, закрывающие солнце. На вскипающую воду, когда стрелы промахивались мимо цели.
А на двенадцатой атаке за неполный день, они закончились. Возы опустели и мальчишки, разносившие пучки, перетянутые кожаными ремешками, больше не появлялись со стороны обоза. Лучники сменили свое оружие на топоры и фальчионы, но не лезли вперед, предоставляя возможность ликвидировать прорыв пехоте, благо силы были на их стороне.
Основные части армии горного герцога еще шли, были где-то на равнинах, обещая подтянуться через несколько дней, и пока единственный проходимый брод Ситы на ближайшие восемьдесят лиг вот уже два дня прощупывали передовые отряды да Монтага.
И потому ириастцы держали берег. Держали, чтобы не дать создать плацдарм раньше времени, и чтобы те товарищи, кто в лиге отсюда, за холмами и болотистым лугом, спешно строили укрепления у Бутылочного горла, на Рионской дороге, успели подготовиться, пока армия, шедшая из Треттини, занимала место на квадрате Четырех полей, между Ситой, лесом и Пыльными холмами.
Сигнал от светлячка. Он исчез, а Вир, машинально вскинувший левую руку, поймал на щит, который все считали донельзя странным, арбалетный болт.
Удар вышел, что надо. Щит Мальта не пробило, кость не сломалась, но Вира развернуло по инерции, и кожаный ремешок сильно врезался под подбородок. Стреляли с баржи, которую уже успели поджечь и она, развернувшись поперек течения, кормой застряла на мели.
Туда бросились несколько воинов, чтобы избавиться от стрелка, а Вир, обогнув труп лошади, торчащий на мелководье, один на один оказался с тремя противниками. Первый ничего не успел сделать, ученик Нэ щитом прижал его правую руку с тесаком и рубанул мечом по бедру. Ногу не перерубил, замах был не тот, но достал до кости. Вскинул щит, отшатываясь, когда бородатый крепыш, взмахнул, точно перышком, цвайхандером. Больше он ничего сделать не успел, кто-то из арбалетчиков «Виноградных шершней», россыпью стоявших на песчаном берегу, вогнал тяжелый болт в щеку воина с двуручником.
Третий, проворный, хоть уже и не молодой, с седой щеточкой усов над оскаленными зубами, почему-то без оружия, бросился ему под ноги. Сбил, и когда Вир спиной рухнул в воду, ловко оказался сверху, сел на грудь, прижимая ко дну.
В мутной красноватой воде ученик Нэ увидел множество пузырьков, вырывающихся из носа и рта. Стальные пальцы вцепились ему в горло, вжимая затылок в ил. Правая рука оказалась прижата коленом напавшего. Вир попробовал выкрутить запястье, чтобы дотянуться мечом, но не вышло.
Ударил левой. Попал кромкой щита во что-то мягкое, хват ослаб на мгновенье, но недостаточно для того, чтобы поднять голову над поверхностью и вдохнуть.
Теперь вместе с ним было меньше, чем двадцать два светлячка. Тварь, что пришла в Риону, постепенно отбирала у молодого таувина силы. Светлячки засыпали каждый день. И он тратил их с осторожной расчетливостью скаредного банкира. Так, как научила Лавиани. Ее злая, порой жестокая, манера вбивать в него знания напоминала Нэ.
— Шаутт знает, когда тебе пригодятся таланты, малыш! — твердила сойка, то и дело опрокидывая его на пол ловкой подсечкой или ударом. — Ты легко можешь превратить их из силы в слабость. Если будешь надеяться только на них. Учись драться, учись выживать, учись быть внимательным и просчитывать последствия каждого действия в бою, без чужой помощи! Ты щедро одарен рисунками, любая сойка бы лопнула от зависти. Я так лопаюсь прямо сейчас, рыба полосатая. Но, по сути, не важно, сколько их у тебя. Один или двадцать, если есть только они, и нет умений. Если ты тратишь только их, не рубя мечом и не ударяя кулаком, как обычные люди. Помяни мое слово, ты потратишь все таланты, и именно в этот момент они тебе понадобятся. Придет шаутт, великан, папа Темного Наездника или все Шестеро голышом — не важно. У тебя не останется никаких возможностей противостоять им.
Вир верил ее словам. И помнил драку со Шревом, который почти не пользовался талантами, легко противостоя ему. А еще помнил, как луч из щита Мальта сожрал все оставшиеся татуировки, и возвращались они назад не быстро.
Но иногда в бою он не видел иных возможностей. Поэтому использовал талант — и человек, топивший его, подлетел вверх. Наверное, со стороны это было весьма необычное зрелище, как вопящий подскакивает свечкой к небу, дрыгнув ногами, а затем рухнул к твердой земле, чтобы больше уже никогда не встать.
Но что там было, Вир не следил. Он сел, отчаянно хватая ртом воздух. На него метнулось темно-коричневое размазанное пятно. Все, что он смог сделать — снова упасть в воду. Пятно пролетело над ним, на миг закрыв солнце. Копыта ударили рядом с головой. Лошадь без седока умчалась к берегу.
Встав, тряся башкой, точно пастуший пес после купания, разбрасывая вокруг себя капли воды, летевшие с чуть серебристых, отросших волос. Шаутт знает где и когда он потерял шлем, который был на нем совсем недавно. Остался на дне, после того как лопнул ремешок…
Бесконечные очаговые схватки вокруг утихали. Один на один, двое на трое, пятеро на одного. Тут уж как распорядятся Шестеро. Большинство нападавших или бежали, попадая на самую глубину, порой ловя спиной редкие болты, или еще сражались. То ли от отчаянья, то ли просто в горячке боя не поняв, что их атака захлебнулась и все закончится в ближайшие минуты.
Какой-то горный, с разрубленным плечом, заливаясь кровью, чудом не теряя сознание, увидел, что Вир смотрит на него, и сделал попытку отползти к камышам, туда, где лежало несколько тел и своих и чужих. Ученик Нэ сжал меч, но тут же остановил себя.
Нет. Слишком просто это стало ему даваться за столь короткое время. Этот человек не представляет угрозы.
Вокруг Вира больше не было врагов, последних добивали и тут его помощь не нужна. Парень устало опустил меч, радуясь, что все закончилось.
Снова.
Он вышел на берег с сотнями других товарищей по оружию. Речной песок, темно-желтый, плотный, с мелкими зелеными крупинками ряски, казалось, пружинил под ногами, приветствуя. «Родная» земля встречала благосклонностью. Давала сил горящим мышцам.
Медики в серых плащах помогали раненым. Ряды тех, кто ждал своей очереди встретить новую атаку, стояли широко, с большими прорехами, чтобы пропустить товарищей себе за спины.
Какой-то солдат, Вир не знал его имени и, кажется, даже вообще видел впервые, хлопнул его по плечу.
— Молодец.
Простое одобрение.
Молодец, что не испугался. Молодец, что дрался. Молодец, что выжил. Молодец, что убил.
Убил.
Иногда Виру казалось, это не он. Кто-то из тех, кто шептал ему на ухо, когда он звонил в колокольчик. Их опыт. Их знания. Их сила. Их спокойствие и безразличие к чужим жизням.
Но это было ложью.
Подобным можно было оправдать лишь свой первый настоящий бой. С кровью и смертями. Который ученик Нэ провел против соек, когда Лавиани попала в передрягу. Там все было на инстинктах, на эмоциях и чужих умениях.
Но уже во второй раз, когда ему пришлось собственноручно убивать людей, пришедших за Бланкой — это был он. И все делал совершенно осознанно. Хотя ему это и было…
Какое слово подобрать?
Неуютно? Неловко? Неуверенно? Неприятно? Непривычно?
Нет. Странно. Он никогда не был готов быть тем, кем стал. Но принял это, вместе с рисунками на своей спине.
В тот раз, на вилле, Вир справился. Справился хорошо, никто не ушел, но и сам едва выжил.
Теперь же, спустя очень короткое время, бой, схватка, смерть, чужая кровь, казались ему естественными. Это была работа. Грязная, тяжелая, совершенно лишенная хоть какого-то удовольствия или романтики. Он бился, выживал, убивал. Делал то, что просили у него сперва Мильвио, потом Дэйт. Хотя нет. Это ложь. Никто из них не просил. Вир вызвался сам, полагая, что может помочь.
И помогал в меру своего опыта и сил.
Вот с этой вот… Работой убивать.
Он делал ее без ярости. Без гнева. Злости. Ненависти. Сожаления. Хоть каких-то эмоций, способных пробить его щит спокойствия.
Виру отнюдь не нравилось то, что происходило. Ему не нравилось рубить, колоть, ломать и сталкиваться в смертельной схватке с тем, кто желал прикончить его. Просто потому, что на рукаве парня ярко-зеленая повязка, а у противника серо-голубая.
Просто потому, что они внезапно стали врагами, даже не зная друг друга. И ничего не сделав друг другу. Но он не мог этого изменить. Как и не мог отступить назад, оставить эту тяжелую долю на кого-то еще.
И поэтому Вир сражался. Дрался вместе со всеми. Своими. Против чужих. Сделал осознанный выбор. Принял решение, как когда-то учила его Нэ.
Стал взрослым.
Сперва, когда Дэйт внял просьбам Вира и отправил его к Бродам, сержант и солдаты его тридцатки посмеивались. Не зло, скорее по-доброму, в усы. Они уже прошли равнины, участвовали в нескольких битвах. Уцелели. Кое-кто служил не один год. Здесь были разные люди, из разных герцогств. Но у всех имелся опыт.
Несколько человек взяли над савьятцем, невесть как попавшем к ним, решившем сражаться на их стороне, шефство.
Мол, не бойся парень. Держись нас. Не лезь вперед. Но и не беги. Страшно только в первую минуту. Помогай другим, и помогут тебе. Мы за тобой присмотрим. А там притрешься.
После первого боя уже никто не смеялся. Вир оказался на острие атаки и врубился в ряды шедших через Броды, неся лишь смерть. Он показал, на что способен.
Когда песок закончился и началась трава, порядком вытоптанная сотнями сапог, ученик Нэ сел. Несколько человек повалились рядом. Кто-то ругался, пытаясь остановить кровь на месте отрубленных пальцев. Кто-то просил воды. Двое обсуждали, что Трик все. Не вернулся.
Вир лег на спину, вытянулся, стал смотреть в небо. Высокое и бесконечное. Такое бывает лишь летом. Оно тоже было прекрасным. Теплым. Тягучим. С долгими вечерами.
Особенно если забыть о войне.
Вир не так уж и много успел увидеть.
Мир. Каков он?
Большую часть жизни, не такой и длинной, он провел в Пубире. Древнем городе, зажатом между старым морем и невысокими горами. Весь его кругозор ограничивался улицами, переулками, проспектами, каналами, Хлебным рынком, а также заброшенными районами Обезьяньего королевства. Его город. Его воздух. Его кровь.
До того, как Нэ отправила его, молодой человек и не думал, что покинет родной и привычный лабиринт воров, шлюх, ушлых торговцев, стариков, кукольников, нищих, мошенников и беспризорных детей. Но обстоятельства сложились иначе, пришлось пересечь море, оказаться в Треттини, и через западные равнины, а после горную цепь, приехать в Риону.
Мир велик. Он слышал это от Нэ. Тэо рассказывал ему о Туманном лесе, Бренне, Мышиных горах и островах Соланки. Вир надеялся, что рано или поздно увидит все это. Потрогает руками. Вдохнет в себя горячий воздух песков Карифа и ощутит на щеках холодный ветер вересковых пустошей Летоса. После того, как он долгие часы провел на вершине башни, звоня в колокольчик, его стало тянуть в далекие страны. Дух путешествий, возможно раньше принадлежавший одному из таувинов прошлого, что обучал его, передался и ученику Нэ.
Но пока перед ним было лишь одно из чудес этого мира. Маленькое и для большинства совершенно обычное — Рыжегривая. Сита.
Река, начинавшаяся на ледниках скалистой цепи Горного герцогства, протекала с севера на юг через три государства, проделывая долгий путь, как и ее старший брат — Бренн — на востоке материка.
В этом сложном путешествии, от снега с вершин самых высоких гор мира, до Лазоревого моря, Сита вбирала в себя тысячи ручьев и мелких рек, меняясь от узкой порожистой нитки до широкой, неспешной ленты. Настолько широкой, что с южного берега, на котором сейчас находился Вир, городки на северном были едва различимы. Они угадывались лишь по бледным столбам черного дыма, волосами ведьмы уходящего в небо. Собственные города были сожжены ириастцами во время отступления через Рыжегривую.
Как ни искал горный герцог генерального сражения, ему его не дали. Армии уводили из-под удара, не позволяли разбить их по отдельности, собирая всех, способных драться, на Четырех полях — у Лентра. Поставив все, что имеется, и понадеявшись на удачу.
Теперь Сита оставалась последней естественной преградой между армиями.
Вир ехал на усталом мерине вдоль обрывистого берега в основной лагерь. От Бродов, по узкой Рионской дороге, сжатой между каменистых холмов и заболоченных прибрежных лугов, к основному лагерю, в который ежедневно прибывали тысячи людей, и который по площади уже догнал столицу Ириасты.
На дороге было постоянное движение. В телегах везли раненых на юг, за лес, подальше от места грядущего сражения. Свежие силы спешили к Бродам, сменяя тех, кто направлялся в лагерь для отдыха. Носились вестовые, вездесущие торговцы пытались впарить свой нехитрый скарб всем желающим.
Беженцев, этого бесконечного в прошлые недели потока, что тек с востока и севера на юг и запад, почти не было. Те, кто хотел и смог, уже успели пройти и двинулись дальше, к морю, надеясь уплыть в западные герцогства, в Пубир.
Болотистые луга, не просыхающие даже летом, закончились, а берег поднялся на пятнадцать ярдов над водой, вырос скалистым гребнем. Противоположный, далеко-далеко, был точно таким же — неприступным. Отсюда нельзя спуститься к воде и сюда нельзя подняться. Нигде на протяжении почти восьмидесяти лиг вниз и вверх по течению.
Единственная возможность — Броды. Наносная песчаная мель, где в самом глубоком месте — лошадям по грудь.
Раньше возле Лентра стояли несколько мостов. Но все уничтожены еще во время Войны Гнева и Катаклизма, а попытки построить что-то новое не увенчалось успехом. Люди нынешней эпохи не могли строить также, как в прежние. Единственный мост, который создали четыре века назад, был разобран за несколько прошедших недель как раз у Бродов. Но углубить русло уже не успели.
Вир посмотрел на отливающую слабой рыжиной воду, не мутную, удивительно прозрачную для такого цвета. Местные называли Ситу Рыжегривой за ее цвет весной и летом.
В ней, подобно подтопленным бревнам, проплывали разбухшие тела погибших в прошлые дни. Возможно, среди них были те, кто сражался и умер где-то далеко, за десятки лиг вверх по течению.
Река отправляла трупы в последний путь. Долгий, бесконечный, до моря. Мертвых было не много. Редкие несчастные, кто в момент смерти оказался без брони. Остальные остались на дне на корм рыбам и ракам. Вир следил за проплывающими с некоторой долей сожаления, не желая думать, на чьей стороне они были, пока жили.
Велика ли разница теперь? Когда их души ушли на ту сторону?
Те, кого несла Сита, плыли к большому скалистому полуострову Сердца. Там, давным-давно, в другую эпоху, был построен Лентр, великая Южная твердыня, брат-близнец куда более мелких замков Белого пламени, что создали вдоль границы Пустыни, далеко на востоке.
По мнению Вира, перед ним был самый странный и неуютный город, из тех немногих, что он видел. Не зря столицу Ириасты называли твердыней.
Это был серый, выглядящий совершенно недружелюбно куб, видимый за много часов до того, как в его сплошных частях становилось возможно различить массивные неприступные стены, высотой в сорок с лишним ярдов, и рогатые башни.
Размерами город был меньше Рионы, раскинутой по множеству холмов, вытянутой вдоль побережья и Пьины, но вполне сравним с Пубиром. То есть, очень не маленьким. Вир был лишь в пригородах, выросших, точно лесные грибы у подножия циклопических оборонительных укреплений, но никогда — в самой столице. И полагал, что там, внутри, город выглядит также отталкивающе и неуютно, как снаружи. Иначе и быть не может. Когда ты живешь в кольце стен подобной высоты, то получаешь кроме надежной защиты еще и отсутствие солнца. С утра и до позднего вечера.
Он сказал об этом при Дэйте, а мастер Винчецо Рилли, капитан наемного отряда «Виноградных шершней», услышав слова мальчишки, вытащил из кармана зубочистку и прежде, чем сунуть ее в зубы, хохотнул:
— Если доведется пройти через Улитку, тебя ждет сюрприз, парень. В городе все залито солнечным светом, словно в чистом поле. Как? Спроси, чего полегче. Фокусы волшебников. Не зря же в Лентр испокон веков не может попасть никакая тьма. Слишком много света.
Вир смотрел на неуютные стены и не мог в это поверить.
«Интересно, что бы про это сказала Бланка?» — подумал ученик Нэ.
Он скучал. И волновался о ней. Из Рионы не приходило никаких новостей…
Военный лагерь можно было ощутить задолго до того, как он появлялся во всем своем «великолепии». Запах тысяч людей и животных. И не самый лучший. А также горьковатый дым костров, на топливо для которых уходили окрестные леса.
Лагерь — целый город рядом с настоящим городом: с шатрами, землянками, домами окрестных деревень, стойлами для лошадей, загонами для скотины, кузницами, мастеровыми, тысячами людей, гомонил, дышал, кричал, смеялся, жил и, разумеется, умирал. Люди умирали здесь каждый день. Из-за ран, усталости, старости, болезней и внезапной смертью. Все, как в обычном городе.
Тут была своя структура, на первый взгляд хаотичная, и разобраться в ней, среди поставленных «шалашиками» копий, пик, алебард, среди разноцветных флажков подразделений, грязи, в которую превратились поля, даже несмотря на сухую погоду, и прочее, прочее, прочее — было почти невозможно.
Здесь собралось больше восьмидесяти тысяч человек из разных герцогств и постоянно прибывали новые. И всех надо было кормить, содержать, обслуживать, а еще занять делом. Чтобы люди оставались армией, а не превратились в обезьян из Пубира, дерущихся из-за какой-то мелочи. Ибо для армии в положении неизвестности и тревоги нет ничего худшего, чем безделье. Разброд и шатания начинаются со скоростью лесных пожаров в засушливое лето.
Топоры, кирки, лопаты, пилы и молотки с гвоздями — вот было основное оружие большинства, пока меньшинство держало Броды. Люди рыли рвы, укрепляли их бревнами из остатков многострадальных лесов, для защиты от фланговых ударов кавалерии. Копали вертикальные ямы, устанавливали колья. Под руководством треттинских инженеров создавали в открытом поле лунки — укрепления из камней, земли и бревен для лучников и арбалетчиков. Эта стройка шла от самого берега Ситы, через Четыре поля — к холмам, в три глубокие линии. С тем расчетом, что если прорвут одну линию, можно отойти за следующую, поближе к стенам Лентра.
Для укреплений, валов, новых стен, укрытий пикинеров, разбирали Улиточный луг — пригород, что полукольцом разросся у южной стены столицы за последние века. Преимущественно одноэтажный, он далеко выдавался в Четыре поля, растянувшись вдоль Южной дороги, расходящейся на Рионскую и Вьенскую.
Улиточный луг сносили без жалости, дом за домом, разламывая все, что можно было разломать, кроме колодцев и старых мостков через ручьи. Освобождали пространство для маневров отрядов, перегруппировки, припасов, госпиталей и избавляясь от возможных пожаров в тылу.
Это началось задолго до того, как Вир приехал сюда. Месяц, а может и два назад — он не спрашивал. Во многих местах теперь остались одни пустыри, и укрепления Улитки стояли совершенно свободно, не окруженные застройкой. Буквально в чистом поле.
Точнее в поле, через которое словно бы прошел дикий ветер, уничтоживший дома, трактиры, постоялые дворы, лавки и склады.
Улитка — была комплексом оборонительных укреплений, созданных великими волшебниками. Первая линия — ничего необычного. Ров, стены, башни. Такое есть в каждом замке. Но внутри этой линии шла вторая — чуть повыше. Стены толще, башни грознее. И в центре всей конструкции высилась она — собственно Улитка.
Отдельно стоящая квадратная башня, точно такой же высоты, как стены Лентра, с которого на вершину Улитки вел грандиозный подъемный мост. Такой широкий, что Вир даже не представлял, какие механизмы там должны находиться, чтобы сдвинуть его с места хотя бы на дюйм. Мост, называемый Воздушным (хотя отсюда, снизу, он больше походил на неуклюжее корыто), был единственной сухопутной возможностью попасть в столицу Ириасты.
Через Улитку, в которой работало множество подъемников, способных за раз поднимать не только сотни людей, но и возы с товарами, приходили и уходили в Лентр вот уже несколько тысяч лет. Вир находил подобный путь довольно странным и сложным, не знал, чем руководствовались создатели крепости. В памяти всплывали отрывки из прошлого. Битвы, шаутты, сияющие рубиновым светом мечи и поднимавшиеся из земли мертвые, но объяснений среди этих обрывков не находилось.
Да и так ли это важно сейчас?
Гораздо важнее то, что единственный путь захвата Лентра — лежит через Улитку. Только так. Пока стоит этот бастион, в город не попасть. Разве что армия горного герцога внезапно научится летать.
Так что теперь Улитка была сердцем, которое собирались защищать до последнего.
За время пути от Бродов до города, Вира раз двадцать останавливали патрули. Он выглядел как чужеземец, ехал в одиночестве и вполне мог быть шпионом, глазами врага. Приходилось останавливаться, показывать письмо, печать, терпеливо объяснять.
Обогнув Улитку, куда стояла очередь из телег, доставлявших в город последние припасы перед началом возможной осады, он отправился вдоль стены, довлеющей над всем, к лагерю, в котором расположились «Дубовые колья».
Тот был самым дальним.
Дэйта Вир нашел отдыхающим возле пня, оставшегося на месте срубленного тополя, который пару дней назад еще рос возле трактира, где офицеры отряда заняли комнаты. Секира на длинной отполированной рукояти и снятые перчатки валялись в траве. Без доспеха, в одежде простого солдата, он лил воду себе на шею и, увидев ученика Нэ, мотнул косматой головой, приглашая сесть.
— Милорд, — сказал Вир, садясь прямо на траву. Там, где закинув руки за голову, а ногу на ногу, лежал помощник командира — Дикай. Этот был в полных латах, разве что без шлема и явно не страдал ни от их веса, ни от неудобства, ни от жаркого солнца. — Зачем вы отозвали меня?
— Слышал о том, как ты показал себя на переправе. Бродах, — поправился Дэйт. Глянул с интересом. — Тебя хвалят. Многие там равняются на тебя и следуют за тобой.
Вир что-то этого не замечал, но, на всякий случай, пожал плечами. Мало ли что там показалось кому в горячке боя. Его принимали у костров с радостью, да, но вот чтобы равняться…
— Возьмешь под командование десяток?
— Десяток, милорд? — опешил Вир. — Командовать таким количеством людей — не то, о чем я мечтал.
— Ты прав, — тут же согласился Дэйт. — Забудь.
И после недолгой паузы, поглядывая на Вира, добавил:
— Готов дать тебе сотню.
Дикай, оторвав взгляд не то от кусочка неба, не то от вершины стены, весело хохотнул, посмотрев на Вира.
— Я никогда не командовал. Я не солдат.
— Ты кое-кто иной, так сказал мне Мильвио. А уж он врать не будет. И «не солдат» погиб бы если не в первой, то во второй сшибке. Ты сам видел потери. Даже среди опытных ветеранов. Во скольких выжил ты?
Вир не считал.
Он готов был поклясться, что услышал знакомый шепот одной из тех, кто ушел в мир солнц и лун: «Все получится. Ты помнишь». Но подобное невозможно. Просто воображение разыгралось.
— Милорд, это неожиданно, — Вир прямо посмотрел в глаза Дэйта. — Неожиданно, что вы доверяете жизни людей человеку совершенно незнакомому. Драться — одно. Командовать — совсем другое. И я этого не ищу.
— Тогда откажись, — предложил ему Дэйт. — Меня не обидишь. Если ты не уверен, не берись. Но никто не рождается командиром. Некоторые полководцы тяготятся подобной ответственностью всю жизнь. И все же нет ничего постыдного сказать «нет» до того, как на тебя пойдут в атаку, и ты подведешь людей. Потом будет поздно, погибшие из-за твоей неуверенности, нежелания или ошибок, останутся на твоей совести.
— У вас таких много, милорд? — он не дерзил, ему было интересно, но пожалел в первую же секунду о том, что спросил. — Погибших из-за ошибок.
Но Дэйт не рассердился, не вспылил. Посмотрел с усталой обреченностью старого опытного пса, встретившего за забором мало что понимающего щенка.
— У всех, кто ведет людей в бой, принимает решения об атаке, отступлении и о том, под каким кустом его роте справлять нужду, за плечами трупы друзей, соотечественников и подчиненных. Мы все допускаем порой нелепые ошибки. Или от нас отворачивается удача, как ни назови, результат един — потери. Так ведь, Дикай?
— Да, милорд, — мрачно отозвался тот.
— Теперь у меня под началом больше десяти тысяч тех, кто решил присоединиться к «Кольям». В основном это мои соотечественники, не признавшие Вэйрена. Они сформируют три полные баталии. Я, Дикай, Зидва — встанут там. Но среди присоединившихся и уроженцы других герцогств, не пожелавшие поступить к ириастцам или треттинцам. Кавалерии у нас и сотни не наберется. Триста стрелков. Шестьсот человек легкой пехоты. Они прикроют нам фланги, а может и влезут к пикинерам в подбрюшье или защитят арбалетчиков. У меня пять командиров, а шестого… шестого теперь нет. Ты не самый плохой вариант — многих из них я даже не знаю, в отличие от тебя. К тому же, всегда надо помнить о приходе шауттов, а такие, как ты, в прошлом с ними вроде неплохо справлялись.
Дикай сел, уставился на Вира вопросительно, но ему никто ничего не пояснил.
— Тебе надо время подумать? Отлично. Если надумаешь, приходи в лагерь моего отряда через два часа. И забери вещи, с которыми ты приехал, из комнат. Дом уже начали ломать.
Вир не стал спрашивать, что ему делать, если не надумает. Совершенно глупый вопрос. Он уже для себя все решил.
— Эй, парень! Сыграй нам что-нибудь веселое! — окликнул Вира какой-то обнаженный по пояс солдат, кидавший вместе с товарищами лопатами землю.
Дикай (все в тех же доспехах, кажется он их никогда не снимал), заметивший Вира, гаркнул с веселым задором:
— Это твой новый сотник, солдат! Как бы тебе не пришлось ему петь!
Тот, явно сконфуженный, присвистнул, потирая затылок, под нестройные смешки окружающих.
— Знаешь его? — услышал Вир краем уха.
— Неа. Больно молод для сотника. Нет?
— Савьятец с Бродов. Говорят, он рыцарь. Правая рука алагорской герцогини. Рубится, как дикий зверь.
— Кто говорит?
— Ну…
Вир отошел уже достаточно, чтобы не услышать ответа. На бредни, что звучали, он не считал нужным реагировать. Даже про себя. Его никогда не заботило или, тем паче, обижало, подобное.
Про игру и что-то веселое к Виру обратились не просто так. Когда он уезжал, Тэо отдал ему лютню в простом потертом чехле:
— Окажи мне услугу, — попросил Пружина. — Увези с собой. Есть шанс, что я уже не смогу вернуться во дворец и забрать ее, при неудачном раскладе. А я с ней столько возился, чтобы восстановить. Жаль, если она пропадет.
— Ты же знаешь, что творится под Лентром. Я не смогу за ней следить.
— Ты единственный, кто уезжает. С тобой у нее больше шансов.
— Не знал, что ты умеешь играть.
— Совсем не умею. Просто память об одном человеке и событии. Ее хранил Мильвио, Шерон, потом я. Кажется, пришла твоя очередь. Если уж не придется нам встретиться, передай какому-нибудь музыканту.
Вир оставил инструмент в комнате, которую дал Дэйт, когда он приехал. И теперь забрал свой немногочисленный скарб, где самой весомой частью, кроме меча Шрева, была лютня, которую он ни разу не достал из чехла.
Его догнал Дикай, пошел рядом:
— Знаешь, где сторожка?
— Нет, милорд.
— Иди прямо, к лесу. Через весь лагерь. Вон туда, за большой желтый шатер.
— Если мне позволено спросить… — Вир дождался кивка. — Почему там? В смысле, милорд да Лэнг ждет меня в довольно странном месте. Не в лагере.
— Тебя хотят видеть люди из Лентра.
— Милорд?
Дикай посмотрел на Вира с сомнением:
— Милорд да Лэнг считает, что при дворе герцога Треттини есть шпионы. Конечно, есть. Один из них служит герцогу Ириасты. Они узнали про тебя.
— Милорд?
— Что ты заладил, сотник? — с некоторым раздражением произнес бывший оруженосец Дэйта. — Говорят, ты самый настоящий таувин. Они так считают, и люди герцога прознали, что ты приехал к нам. Чтобы помочь. Они хотят посмотреть на тебя. Убедиться, что это правда. Это правда?
— Я не зверушка.
— Так и скажи, — Дикай был разочарован, не услышав ответа на свой вопрос, но не стал настаивать. — А лучше скажи, что таувин. Даже если это ложь. Что ты убиваешь шауттов голыми руками. Сейчас людям нужна любая вера в победу.
Вир не стал говорить, что ни один дурак не поверит человеку, который назовет себя таувином и не представит доказательств. Дикай это и без него прекрасно знал.
— Поторопись, сотник, — рыцарь не собирался его провожать. — Делегация приедет минут через сорок. Милорду надо с тобой все обсудить.
— Да, милорд.
Под стрекот кузнечиков пройдя через укрепленный лагерь «Дубовых кольев», он вышел на лесную опушку в самой дальней части Четырех полей, в четверти лиги от Вьенской дороги.
Здесь, на подготовленной вырубке, располагались кухни и строились загоны для скота, чтобы кормить людей.
Пустая поляна из пней. Сто с лишним шагов, где не было никого — и вот она, сторожка лесника. Та казалась здесь странной, потерянной, неуместной. Ручей, который тек возле самого крыльца, хоть как-то скрашивал ее одиночество и напоминал о том, что совсем недавно здесь рос лес, охотничьи угодья герцога Амри де Умри.
Дверь была приглашающе распахнута и Вир, остановившись перед ней, стукнул в косяк костяшками.
— Заходи! — раздался голос.
Женский голос.
Ему пришлось сильно пригнуться, чтобы пройти под притолокой, да еще и не задеть ее грифом лютни. И тут же он остановился и потянул из ножен меч. В узкой прихожей, довольно темной для обычного человека, лежали двое. В кольчугах, оружии, шлемах.
Пахло кровью, она продолжала течь из горла одного из солдат потоком, и это означало, что умер он не больше минуты назад. А может и меньше. Телохранители Дэйта. Из его старых вояк, из северян.
— Заходи, — вновь позвали его и в голосе слышалась легкая насмешка. — Не бойся, юный рыцарь. Поговорим.
Он не считал себя глупцом. Понимал, что в некоторых случаях следует отступить назад. Возникла мысль выйти, заблокировать дверь и бросить огонь. Та, кто звала его, словно прочтя мысли, мягко надавила:
— Или я разорву горло этому дураку. Его жизнь в твоих руках. Делай выбор.
И он решился.
Квадратная комната с двумя небольшими окнами, сейчас открытыми, так что ветер, залетавший сюда, волновал занавески — узкие, серые тряпицы. Стол из трех плохо подогнанных друг к другу досок, кровать на низких ножках в углу, лосиные рога, погасший очаг.
Женщина в простом крестьянском платье, с редкими черными волосами, в далеком прошлом была красивой.
В очень далеком.
Ее потрескавшиеся губы казались серыми. Кожа высохла, покрылась пятнами и обтягивала череп, глаза закрыты черной повязкой. Обе руки она нежно держала на плечах Дэйта.
Тот не сопротивлялся, и Вир не сразу, но увидел, как дымчатый шнурок, слабо различимый из-за недостатка света, оплетает человека.
— Прикончи тварь! — сказал Дэйт. — Не доверяй!
— Ш-ш-ш, — попросила женщина. — Мясу слово не давали.
— Я уже покойник! Убей!
Тень накрыла его рот, оплела, лишая слов.
— Надоел, — женщина посмотрела на Вира из-за спины Дэйта. — Пусть пока посопит.
Они несколько секунд рассматривали друг друга.
— Выдержка, — шаутт склонил голову. — Достойная прошлого поколения.
Он издевался. В нем не было ни уважения, ни почтения.
— Подумать только. Первый зародыш настоящего таувина за столько веков прямо передо мной. Не могу поверить. Так что? Хочешь попытать счастья? Нападешь?
Вир просчитывал варианты. Он без сомнения убьет шаутта. У него получится, хоть и видит подобную тварь впервые. Его уверенность опиралась на опыт Катрин и других друзей. Он знал, что нужно делать. И знал, что его меч опасен для демона.
— Проблема в том, что прежде, чем я тебя достану, ты убьешь его.
— Я и так убью его. Ты же слышал, что он сказал. Не доверяй шаутту. Мы — ложь.
Вир, под взглядом лунного человека, свободной рукой осторожно снял с плеча вещмешок, затем лютню.
— Слышал о тебе. Ты Рукавичка. Демон в теле сойки.
— Да-да. Мы добрые друзья с этим наивным дурачком и его ныне покойным другом герцогом, — демон небрежно похлопал плененного по щеке.
— Убьешь его, и я прикончу тебя. Обещаю.
— И что потом? — с интересом спросила та. — У Зародыша интересный клинок, не спорю. Ну, сдохну я, считаешь, война тут же закончится? Все такие сразу скажут, ну раз так, идем по домам? Ты настолько наивен?
— Я убью тебя не для того, чтобы закончить войну. А для своего удовольствия.
— Ц-ц-ц. А ты хорош! — рассмеялся шаутт. — Да! Такие ублюдки мне по нраву! Прямые. Ну что же. Все мы можем получить удовольствие. Я от смерти человека, ты от моей. Если получится, конечно же. Но эти удовольствия скоротечны. Давай поговорим.
— Именно для этого ты и пришел. Искал меня.
— Убей себя, и Дэйт останется жив.
— Что-то не хочется.
Демон рассмеялся:
— Ну. Попытаться стоило. Мне кое-что нужно от тебя. Убей некроманта.
— Нет.
— Жаль. Тогда может волшебника?
— Тебе придется попробовать самому.
— Сомневаюсь, что сейчас у меня получится.
Они снова смотрели друг на друга.
— Скука, — наконец произнес тот, кого знали, как Рукавичку. — С тобой никакой забавы.
— Ты пришел ради меня. Проделал долгий путь, хотя мог бы устроить в лагере резню.
— Мне это не интересно. Устраивать резню. Я кое-что ищу. На самом деле несколько вещей, но начнем с того, что перед глазами. Давай меняться. Ты вернешь мне колокольчик, а я тебе жизнь дурака.
— А она мне так нужна? Его жизнь? Возможно, твоя гораздо ценнее.
Демон заржал:
— Ах. Это просто прекрасно. Отдай. Тебе он ни к чему.
— Обмен не равноценный. И тебе это известно.
Шаутт вздохнул.
— Я не могу уйти без всего. Это означает потерять лицо. Что скажет мой любимый юный герцог? Во славу Вэйрена, дай мне хоть что-то.
— Я дам тебе жизнь, если уйдешь. И только в этот раз. До следующей встречи.
— Если бы я боялся тебя, то никогда бы не пришел. Ты всего лишь Зародыш. Твои зубы пока не доросли до больших хищников. Может быть позже. Отдай лютню.
— Что? — Вир не ожидал подобного.
— Лютня. Такая штука у твоих ног. Динь-динь-дон, тру-ля-ля. Сладкие песни по вечерам. Буду петь глупым людишкам и прославлять Вэйрена. Отдай лютню, и я уйду, потому что увидел, все, что хотел. Равноценный обмен? Ерунда на ерунду.
Дэйт задергался, когда Вир поднял лютню. Но шаутт отвесил воину такую оплеуху, что тот оглушенно затряс головой.
— Вот что с ними делать? — посетовала Рукавичка. — Пытается помешать торгам. Ну, так меняемся?
— В чем подвох?
Демон фыркнул:
— Хочу тебя обмануть. Эта лютня — оружие победы. Ее музыка очарует армию и Лентр откроет ворота перед да Монтагом. Считай, что меня забавляет такой обмен, Зародыш.
— Бери.
Рукавичка растянула больные губы в улыбке и вцепилась в лютню, как хищная рыба вцепляется в крючок. Она схватила ее с быстротой молнии, рванула на себя и отклонилась в тот миг, когда Вир, поджидавший момента, ударил мечом в длинном выпаде, придав своему движению нечеловеческую скорость благодаря таланту.
Но шаутт, словно зная, чего ждать от мальчишки, двигался не менее быстро. Он прошел под мечом и, к удивлению ученика Нэ, использовал самый настоящий талант.
Спас щит, раскрывшийся в руке. Концентрированный удар плотного воздуха ударил в преграду и отбросил Вира к дальней стене. Он упал, и на него, не выдержав вздрогнувшей стены, обрушилась полка с глиняными горшками, похоронив под собой.
Вир выбрался мгновенно, но ни демона, ни лютни уже не было.
Он перерезал нить, связывающую воина, вытащил кляп.
Дэйт тряс головой, точно медведь.
— Милорд? Вы в порядке.
— Что удивительно.
— Милорд?
— Кажется твоя лютня ей была настолько нужна, что она даже не потрудилась нас прикончить. Как бы не было беды, парень. Слишком странно…
