Глава 6

Я не смог уснуть.

Боль утихла, исчезло даже поднывание в шее, что серьезно тревожило меня. Подступивший после короткой беседы приступ тошноты незаметно ушел. Желудок был полон маринованными огурцами — весь вкусный рассол выпит — плюс туда же ушла лепешка, что принесла сытость.

Но сон не шел…

Пролежав в постели пару часов, я понял, что в ближайшее время сон ко мне не придет. Возможно это были последствия избиения, сменившиеся с дикой сонливости на ненормальную бодрость сознания. Но скорей всего во всем виноват бесконечный поток мыслей, что протягивался сквозь мою голову как окровавленный пучок колючей проволоки, терзая и пугая меня мною же выдуманными последствиями…

Встав, я включил свет, огляделся и… принялся одеваться. Натянул старые тренировочные штаны, следом носки и еще покрытые грязью и кровью ботинки. Чистить их сейчас резона нет. Футболка, старая легкая куртка, серая бандана с белым застиранным узором. В рабочий рюкзак улетела последняя лепешка, пять динеро, заряженный покалеченный фонарь и сверток инструментов. В правый карман куртки рукоятью вверх поместилась привычная отвертка, а в левом скрылись складной нож, таблетки и металлическая коробочка с мелочевкой. Постояв с пару секунд перед дверью, я подбросил на ладони ключ и шагнул вперед, покидая такую безопасную берлогу.

Манеж пуст… уходят в темноту дорожки с едва заметно светящейся разметкой. Бетонные стены кажутся такими очень далекими и почему-то представляются неприступными горами с редкими и узкими разрывами ущелий-коридоров. К одному из них я и направился, засунув руки в карманы куртки и постукивая пальцами по крышке коробочки.

Тук-тук, Амос идет… Тук-тук, сейчас проблем себе на жопу он нагребет…

Тук-тук, Амос идет… Тук-тук, сейчас Шестицветик с битами придет…

Тук-тук, кровь из башки потечет…

Не пришел никто. Ну да — время уже даже не позднее, а вполне раннее. И после ночного визита внутренней охраны вряд ли кто рискнет болтаться у моих дверей. Ночь… Хуракан спит… Для меня же не впервой было просыпаться именно в такую вот рань, когда все убежище похрапывает — не считая тех, кто работает в ночную смену. Но улицы-коридоры все равно пусты, и ты вот так вот бредешь один-одинешенек, спеша выполнить порученную, а вернее навязанную бригадиром и порой бесплатную важную работенку по очистке…

Этим я и собирался заняться, раз уж у меня бессонница и океан уже одолевающих страшных мыслей. Бегать по дорожке Манежа я не смогу — а хотелось бы — заснуть не получается… Вот и пойду попробую поработать. А если не получится по состоянию здоровья — то я уже знаю куда мне податься и где пригодятся пять динеро…

Да, я был готов не справиться, но к моему вялому уже удивлению тело вполне справилось с рутинной работенкой. Одиночный контракт подразумевал почти километровый маршрут по чуть изогнутому техническому путеводу. Узкое душноватое пространство. По левой от меня стене и по потолку тянутся плотно прилегающие друг к другу разноцветные трубы с частыми латками и широкими полосами наложенных хомутов. Правая стена почти чиста и в ней, через равные промежутки, расположены квадратные заслонки с неудобными ручками из тонкого металла, что больно врезаются в руку даже сквозь рабочие рукавицы. У меня рукавиц не было, но я давно уже наловился обращаться с этими хреновинами. Толкая перед собой поскрипывающую тележку-контейнер с жестяными стенками, я двигался по коридору от заслонки к заслонки. Дойдя до следующей, выдергивал ее, запускал внутрь руки и мягким движением — чтобы не поднимать облако пыли — доставил облепленную вентиляционным мусором рамку-уловитель. Все давным-давно доведено до автоматизма. Опустить рамку в контейнер, накрыть его куском старого одеяла, трижды ударить уловитель о стенку, выбивая грязь, выждать несколько секунд и аккуратно достать очищенную рамку, не забыв поплотней прижать лежащую на тележке тряпку. Никто ведь не хочет дышать едкой пылью, верно? Оценить качество очистки, проверить состояние самой сетки, убедиться, что на ней нет следов столь опасной черной плесени и чуть менее опасной желтой. Если ничего нет — вставить рамку в невидимые и ранее столь трудно нащупываемые гнезда, задвинуть до упора и закрыть задвижку. Можно двигаться дальше, пока в тележке медленно оседает мерзкая пыль.

Если же чистильщик обнаруживает плесень любого вида — он обязан немедленно прервать работу и тут же оповестить ответственное лицо. В моем случае — бригадира. Плесень один из страшнейших бичей сурверов. А кто-то считает ее самой опасной — из-за ее незримости. Особенно страшна черная плесень. Хуракан пережил четыре вспышки этой заразы, и каждая длилась годы — до обнаружения и принятия мер — и отняла здоровье у сотен и жизни у десятков. Поселяясь в том или ином секторе нашей протяженной вентиляционной системы, где давно уже сдохла большая часть всех сканеров, анализаторов и датчиков, черная плесень посылает свои споры повсюду и при вдыхании живым организмом она наносит первый удар, для начала оседая спорами в легких, бронхах и всевозможных пазухах организма… Беда в том, что вдыхающие эту заразу ничего не замечают до поры до времени… пока у них не вылазит онкология, астма и пневмония, психотические расстройства…

Так что, обнаружь я здесь черную плесень… это вызвало бы невероятный всплеск дикой паники по всему Шестому уровню. А следом повлекло бы за собой блокировку, карантин и масштабные обеззараживающие действия вроде продувки вентиляции специальными аэрозолями. Ну а потом полетели бы головы — виноватых бы обязательно отыскали. В тот последний раз, когда черная плесень нанесла колоссальный вред Пятому уровню, судебные приговоры были максимально суровы — огромные сроки, казни и вроде как даже изгнание целой группы высокопоставленных лиц. Тут поневоле задумаешься что лучше — быстрая милосердная казнь или отправка в зараженные жесткой радиацией земли там наверху…

Мы, все, кстати, раз в год проходим специальное обучение по своевременному обнаружению, распознанию и тому подобное. А заодно расписываемся на специальных бланках, подтверждая, что осведомлены об ответственности за недонесение, халатность и прочее и прочее… Найди кто после меня здесь очаг уже разросшейся заразы любого вида — мне конец. Так что это весьма весомая причина почему никто не рвется на эту работу и почему я каждый день могу честно заработать хотя бы несколько монет. Попутно мы еще расписываемся и на обязательстве подмечать и сообщать обо всем пусть не связанному с нашей работой напрямую, но угрожающему Хуракану — протечки, трещины и тому подобное.

Что ж — в своей ночной прогулке я не обнаружил ничего такого. Опираясь на поручень тележки, я развернулся и тяжело зашаркал по тускло освещенному коридору. Выключатель на той стороне — и если не выключу освещения после завершения работы меня ждет нехилый штраф, плюс придется оплатить все сожженное электричество. Я пару раз так налетал, теряя недельный заработок… Растревоженные работой ребра противно заныли, в шее начались уколы резкой боли и пришлось сожрать еще одну таблетку совсем недешевого обезболивающего.

Смешно… но, кажется, я только что понял весь смысл древнего россогорского выражения-угрозы «Всю жизнь на лекарства работать будешь!».

Закончив работу, я добрался до освещенного центрального коридора, что считался у нас настоящим проспектом. Раньше тут было куда веселее — даже в мои детские годы. Если верить старикам — в их молодые годы проспект Рошшара представлял собой лучшее место во всем Убежище. Названный так в честь самого известного смотрителя шестого уровня, он представлял собой оживленную бурлящую артерию, где молодежь, не переступая рамки дозволенного, могла веселиться вовсю… Как не смешно, но виной затухания фонтана веселья стали не умирающие технологии или ресурсы, а сами сурверы — что позабыли о соблюдении тех самых рамок дозволенности. После пары пьяных беспорядков и сотен случаев раскуривания тасманки случилось ожидаемое — краны разрешенности резко прикрутили, в том числе ограничив время веселья до двух ночи и убрав больше половины так любимых молодежью мероприятия. Концерты, дискотеки, костюмированные вечеринки… все исчезло.

Но, как бы то ни было, Рошшар остался тем местом, где всегда кто-то есть. Тихие полуночники бродят по немалому пространству, слушая музыку в наушниках, порой пританцовывая, покуривая разрешенный в специальных местах табак, потихоньку делая тайные глотки согревающего из малых фляжек. Веселье ушло в подполье… Ну… лично мне как-то все равно — я никогда не посещал подобные места, а здесь если и бывал, то только в дневное время суток. Мне как-то хватало и того, что меня бьют на задворках Хуракана. Еще не хватало прямо в центре по морде терпильной отхватывать…

— Ты ведь Амос, да? — тихий сиплый голос остановил меня, когда я почти добрался до нужного поворота к той самой кафешке, где почти сутки назад получал рабочий контракт.

— Он самый — со вздохом признался я, поворачиваясь и нащупывая в кармане рукоять отвертки.

Но оружие не понадобилось — у стены стоял задумчиво щурящийся на меня старичок в утепленном комбинезоне и непромокаемых оранжевых сапогах. На все еще тонкой талии широкий пояс с немалым количеством петель и карабинов — все они пустуют. Седая аккуратная борода того типа, которая, вроде как, именуется шкиперской. В трехпалой правой ладони зажата серебряная тонкая фляжка, на меня смотрит единственный прищуренный серый глаз, а морщины столь глубоки, что почти неотличимы от исполосовавших смуглое лицо шрамы. Густые седые волосы и черная бейсболка с красной стрелой довершала облик.

— Вы из разведчиков — вырвалось у меня.

Вглядевшись в лицо, вспомнив все давние истории, я вспомнил и ту, где говорилось о немалом количестве пролитой крови и больших потерях среди тех, кого с уважением называли Красными Скаутами. Они являлись подразделением Внешней Охраны и куда чаще других покидали Убежище через резервные малые люки. А еще они чаще других сталкивались с обитающими над убежищами ужасными тварями-мутантами. Следы на его лице оставлены когтями какого-то водного мутанта. Но старику еще повезло — насколько я помню из той группы выжило только двое. И я помню его имя… оно осело где-то в памяти, потому что тоже было великим именем…

— Ньютон! — вспомнил я — Булл Ньютон. Ветеран Красных Скаутов. Вечер добрый…

— Узнал — чуть удивленно хмыкнул старик и протянул мне флягу — Сделай глоток.

— Не… — я слишком резко качнул головой, и шея протестующе хрустнула — Ой…

— Видишь — обезболиться тебе надо.

— А там обезболивающее?

— Оно самое. Спирт называется. Настоянный на коем чем полезном…

— На чем? — не удержался я.

— На хере мутантском — буркнул Булл, показав в усмешке стальные зубы — И на куске жопы его подружки. Пей, говорю! Я дважды повторять не привык!

Я, конечно, борзости набрался за последние удивительнейшие деньки. Набрался, да, но все же не так много, чтобы рискнуть спорить даже с бывшим и покалеченным скаутом. Вежливо хихикнув — хотя шутка про хер мутанта убогая до жалости — и флягу взял. Сделал глоток, выпучил глаза и замер, не зная что делать дальше. Рот и глотку обожгло, там что-то сжалось и все это попросту зависло, медленно прожигая мою плоть. Дым уже идет? Трясущейся рукой я протянул флягу обратно и тут Булл нанес резкий тычковый удар пальцами искалеченной руки, оставив их наверно в паре миллиметров от моих глаз. Помогло… я шатнулся назад и… все благополучно проглотил, чтобы тут же исторгнуть:

— Уу-у-у-у-у-ухх… К-ха… к-ха…

— Ты вдохнул что ли при глотке?

— К-кха… к-ха… ну да… к-ха… а что? Не надо было? На выдохе надо было?

— Нет!

— Так на вдохе?

— Нет!

— А как?

— Что ж такой убогий, что даже не знаешь как спирт правильно пить?

— К-ха… к-ха… не настолько убогий как ваши шутки… к-ха… — прокашлял я, мудро пятясь от старикана, что в свои лет семьдесят выглядел раз в пять круче меня. Интересно, если он мне в морду врежет — она окончательно форму потеряет? Буду ходить с задницей вместо лица и сипящим обожженным спиртом горлом…

К моему удивлению, старик с места не двинулся, но снова сверкнул в усмешке стальными зубами:

— Вот же гаденыш…

— С-спасибо…

— Да я одобряя.

— Ну да…

— Наслышан о тебе, Амос.

— Ну теперь точно все уже знают — обреченно вздохнул я, переставая пятиться.

— А ты как хотел? Такой знатный самоубийца как ты не каждый день встретится… Слышал, ты уже и Охранку своим языком колючим зацепить пару раз успел?

— Ну…

Презрительным словом «Охранка» мало кто рисковал называть службу Внутренней Охраны, но не раз награжденному ветерану Красных Скаутов явно было на них плевать. А нашивок у него на комбезе немало. И штук пять среди них «кровяных».

— Вы чего-то хотели? — спросил я, вдруг ощутив невероятной силы надежды, что вот прямо сейчас дедушка ласково похлопает меня по плечу и скажет — пойдем, парниша, буду учить тебя всем своим убойным прием и своей мудрости, а пока учу — ни одна гадина здешняя тебя не тронет.

— Да просто на рожу твою глянуть хотел — буркнул старик, убирая флягу в карман и выуживая оттуда предмет куда меньше — В глаза твои вглядеться хотелось. Может спятил просто?

— Может и спятил — улыбнулся я, в то время как во мне жгучей болью полыхало разочарование.

— Лови. Дарю.

Я попытался. И почти уловил сверкнувший в свете лампы предмет. Почти… он со звоном упал на бетонный пол и в тот же момент я узнал его и робко замер в смешной пзе.

— Это же…

— Монета…

— Серебряная монета — уточнил я — Десятка обычными. Зачем?

— А на лекарства — проворчал старик и удивительно легкой походкой пошел прочь — Молодец, парень. Ты дебил конченный и может уже покойник, если не сумеешь примириться со всем растревоженным тобой говном, но… умеешь ты до конца идти, этого не отнять. До доски гробовой…

— Да я не сам… это дурость внутри меня. И ведь не было ее раньше…

— Может то твоя гордость наконец из жопы вылезла и башке твоей поселилась, где ей самой место? Когда рот разеваешь говном не пахнет?

— Э… да вроде…

— Удачи на следующую неделю.

— Почему именно на…

— А если еще будешь жить и не в каталажке приговора ждать — будет тебе от меня еще одна монета.

— Вам то это зачем?

— А скучно мне. И еще парочке таких как я. Вот и балуемся ставками… с бонусами для рысака подстреленного.

— Рысака? Это я что ли?…

— Скучно — повторил Булл Ньютон — А тут прямо драма… индийская…

— Почему индийская-то? Это как в наших фильмотеках?

Старый ветеран отмахнулся и ушел. А я, постояв чуть в растерянности, подобрал серебряную монету и пошел дальше, все пытаясь понять, чего от меня он хотел и чем я его там заинтересовал. Смотрел я те индийские драмы. Они там танцуют и улыбаются, танцуют и улыбаются… Там у них может дом полыхать за спинами родной, а они танцуют и улыбаются…

Может попробовать?

Я растянул рот в улыбке и тут же замычал от боли в порванных губах. Следом проснулся кашель обожженного спиртом голоса и дальше я шагал, согнувшись и закрывая рот ладонью. Вот ведь, а…

На завтрак я выбрал выблеванное ранее меню.

Два фирменных сурвдога с полным набором добавок. Яичница глазунья на гусином жирке — четыре яйца. Двойной американо с двойным молоком и тройным сахаром. Литр подкисленной лимонным соком питьевой воды. Девять динеро исчезли как не бывало. Но серебряный динеро я приберег, спрятав в кармане. Он напоминал мне о странной беседе и доказывал, что она не была порождением моего ушибленного и страдающего бессонницей воображения.

Дежурящий в кафешке молодой сурвер мне лично был незнаком, а вот меня он явно узнал. Старательно улыбался, ограничился коротким «здрасте», «уже готовится» и «приятного аппетита». Ну еще сообщил стоимость моего пиршества.

А ведь я все слопал. Прямо все. Голова опять болела, причем сильно, шею вообще согнуть невозможно было, она вроде как даже опухла, в плече что-то похрустывало, ребра отдавали болевой вспышкой при каждой попытке наклониться или хотя бы протянуть руку за чем-нибудь, но на моем аппетите это ровным счетом никак не сказалось. Да тут я даже привираю сам себе — никогда я раньше вот так в три горла не жрал. Я с детства жестко приучен не нажираться и ограничивать себя во всем. Мы с мамой выживали как могли, и я рано пошел работать чернорабочим…

Даже сейчас, жадно жуя сурвдоги, давя на языке подсоленные жидкие желтки яичницы, прихлебывая горячий кофе, я костерил себя как мог, осуждая за такое мотовство. При большой необходимости я на девять динеро могу неделю протянуть. А всей имеющейся у меня суммы как раз хватило бы, чтобы накупить воды и запаса еды, взять в библиотеке толстенную стопку книг, еще разок хорошенько вымыться и постираться, а затем наконец забиться в свою квартирку и затаиться скажем недельки хотя бы на две… За четырнадцать, а может и за двадцать дней тут все поуляжется, огорченные и пораненные мной успокоятся, чуть охолонут, с ними проведут правильные беседы наши мудрые старейшины и просто весовые люди и… можно выбираться из своей норки и жить как жил, ходя опустив глаза к полу и не раскрывая рта… Может даже извиняться ни перед кем не придется.

Ведь главное кредо сурвера — выживание. Выживание любой ценой. Мы осуждаем тех, кто тупо прет на рожон и не опасается неизведанного. Иначе мы бы давным-давно покинули Хуракан, предпочтя жить в радиоактивных бесплодных пустошах над нами. Но мы все еще сидим под землей и терпеливо ждем, поколение за поколением… Пусть не мы — но на поверхность выйдут другие. Наши потомки. А наша главная задача — поддерживать все системы Хуракана в рабочем состоянии, заботиться о детях и воспитывать в истинном сурверском духе…

Да… спрятаться на пару недель было бы правильно. Я как раз дожевывал последний сурвдог, когда до меня дошло, что может тот ветеран разведчик это и пытался мне подсказать, когда швырял серебряную десятку. Почти ведь прямым текстом мне говорил — купи жратвы и спрячься, дебил. А вместо этого я тут шикую…

Взглянув на опустевшую тарелку передо мной, я широко улыбнулся и столь же широко развел руками. Сидящий на высоком табурета за стойкой дежурный кафешки глянул на меня с легким испугом, ожидая, когда я начну чудить. Но вместо этого я кивнул ему, подхватил со стола ополовиненную бутылку с подкисленной водичкой — надо, надо щелочиться, щелочиться и лечиться — как поется в одной популярной нашей детской песенке — и пошел дальше, удаляясь от относительно безопасной зоны у Манежа. И плевать. Вот сейчас мне почему-то реально было плевать на все возможные последствия моего опрометчивого шага. А шел я в еще одно мной крайне любимое место — но совсем не популярное у других.

63-я библиотека имени Вольфа Нансена — вот куда привел меня шаркающий шаг.

Названа в честь еще одного «громкого» уроженца Шестого уровня, что погиб где-то снаружи. Он тоже, кстати, был из разведчиков. А цифра «62» на самом деле была «6–3», но при нанесении свежей краски черточку убрали по приказу какого-то нового управленца, что первым делом пытались придумать новый способ экономии хоть чего-нибудь, чтобы потом громко отчитаться об этом на очередном собрании. Вот и сэкономили на дефисах… или на тире? Вечно я путаю этих негодяев…

Библиотеки работали круглосуточно. Никто не может ограничивать сурвера в праве на всю имеющуюся информацию — не считая секретной. Правда, информация должна соответствовать уровню знаний. Сдал экзамены — получай библиотекарскую карту следующего уровня. Более того — сурвер любого возраста и положения просто обязан заниматься своим самообразованием. Ведь однажды эти знания могут оказаться крайне полезны. Главное изучать нужные и реально полезные науки — выживание в любых условиях, навыки обращения с оборудованием убежища… Конечно, ради расширения кругозора не помешают и гуманитарные предметы. Главное, чтобы не было перекоса в их сторону… У меня он как раз был — я любил новейшую историю и часами жадно читал, и перечитывал все, что было связано с поздней Эпохой Заката и моментом, когда Хуракан принял в себя всех успевших и на столетия закрыл люки… Это чтение не только питало мою душу, но и утешало ее после зуботычин и насмешек…

Войдя в небольшое помещение, первое из пяти и единственное доступное читателям моего уровня, я виновато улыбнулся удивительно бодрой старушке с алюминиевыми бигудями и синем платочке. Карточку то я не прихватил…

— Здравствуйте.

— Амадей Амос… — сухим скрипучим голосом заметила она, изучая меня ястребиным взглядом — Что ж… слухи врали — ты не смертельно ранен вражеским пинком… Мальчишка! Драться в твои-то годы? Сурвер должен быть умнее!

— А еще сурвер должен быть гордым — заметил я, останавливаясь у ее углового столика, заваленного книгами — Карточку забыл.

— Значит, не почитаешь.

— Идти в хранилище и не прошу — криво улыбнулся я и глазам указал на верхнюю книгу в стопке.

Потрепанный толстяк в прозрачной пластиковой обложке. Сквозь исцарапанную помутневшую поверхность едва проглядывались некогда серебряные буквы «История Хуракана. Том Первый».

— Мне бы она в самый раз на пару часов.

— За пару часов такую книгу не прочесть — резонно заметила она — Тысяча страниц, средний шрифт, минимум иллюстраций, язык лаконичный и сухой настолько, что при чтении приходится макать глазные яблоки в стакан с водой, но лучше с вазелином…

— Как я люблю — кивнул я — Можно?

— Можно — удивила меня старушка с бигудями — Тебя так отделали, а ты не потерял любви к чтению… это стоит мелкого нарушения правил, сурвер. Бери. Садись. Читай. И не шуми.

— Спасибо…

Аккуратно взяв книгу, я шагнул к столику и был остановлен ее даже не предложением, а скорее приказом, если судить по тембру:

— Налей себе чаю. Свежий.

— Спасибо — повторил я, изменяя направление и делая шаг к узкому длинному столику у стены, заставленному рядами стаканов. Там же стоял серебристый электрочайник с пластиковой ручкой перемотанной старой синей лентой. Налив полный стакан чая — на сахар можно не надеяться — я выбрал дальний столик в углу и с облегчением уселся, усаживая не столько больное тело, сколько переполненный едой желудок. На кой черт я столько сожрал? Последний ужин приговоренного? Так я уже два дня жру как не в себя эти последние ужины…

Надо же…

Целых два мелких нарушения библиотечного порядка ради меня — терпилы Амоса. Первое — выдали книгу без предъявления библиотечной карточки. Второе — разрешили налить чаю сразу, а не после усердного двухчасового чтения. Изучение наук поощряется. Раньше тут и сахар давали, но те подслащенные прошлые времена сменились горьким настоящим… Открыв обложку, я аккуратно перелистнул страницу и погрузился в чтение, начав с предисловия.

Я спокойно читал, с каждой прочитанной страницей буквально ощущая, как ко мне возвращается спокойствие и радость бытия живым. Всегда в книги нырял с головой. Сухой лаконичный язык, говорите? Мне без разницы. Главное, чтобы было повествование, а как и с чем его поглощать я уж разберусь. Хотя и стакан несладкого чая вполне сгодится. Даже два стакана — я удостоился сей награды за внимательное неотрывное чтение.

И читал бы дальше, но сначала меня потревожил один из ранних книголюбов. Пришедший на час позже меня дряхлый лысый дедок, закутанный в плед и с двумя шарфами на шее, взял книгу, уселся позади и вроде бы замолк. Это меня и подвело — он сидел настолько тихо, что я попросту забыл о ком-то живом за своей спиной. И тут вон вдруг грохнул кулаком по столу и заорал на весь читательный зал:

— Вот так и знал что все с Халвастанов началось!

Я подпрыгнул. Дежурная старушка осталась невозмутимой, разве что стакан в ее цепкой руке даже не дрогнул, а так — звякнул вечной алюминиевой ложечкой. Старичок же, поняв, что повел себя крайне возмутительно, смущенно пробормотал, глядя на меня покраснелыми слезящимися глазами:

— Все с этих станов и пошло в самом-то начале! Но как их винить? У них там и так считай одни пустыни да солончаки были. А как пошла спираль глобального потепления первой трети двадцатого века, так у них там ад начался кромешный. Вот и подались они все на север… создали там непомерную нагрузку своими потребностями. Но ведь все мы люди и все мы жить хотим… да-а-а уж…

Тяжко вздохнув, он вдруг признался:

— Халвы бы сейчас… сладенькой… эх!

Поняв, что дедок крайне смущен и без моего взгляда, я коротко кивнул ему, давая понять, что солидарен и в выводах и в желании халвы, после чего отвернулся и вернулся к своему не менее занимательному чтиву. Но полностью погрузиться уже не удалось и поэтому я не проморгал момента, когда к моему столу подошел незнакомый парень, держа в руке журнал в пластиковой обложке. Комикс почти небрежно упал на стол, стукнул стул и он уселся рядом. Я мимоходом отметил название журнала: «Домашнее огородничество». Вряд ли парень, что выглядит моложе меня, станет увлекаться тонкостями выращивания зелени в домашних условиях.

— Привет, Амос.

— Ага… — после небольшой паузы кивнул я и столь же тихо спросил, даже не пытаясь чтобы это прозвучало вежливо — Че надо?

— Какой ты жесткий…

— Скорее усталый — признался я, борясь с нервным зевком — Че надо, сурвер?

— Меня зовут…

— Вообще пофиг — сделал я еще одно признание — А то у меня тут книга вкусная стынет…

Не знаю уж почему, но за последние двое суток я стал в пять раз больше обращать внимания на других людей. Раньше я не замечал деталей. Максимум опознавал на автомате знакомые лица, может какие-то изменения в их облике, что-то необычное у других — вроде малинового цвета волос — но не более того. Я был как все. Но теперь я смотрел пристально, причем не просто смотрел — я еще и запомнил всех тех, с кем сталкивался за последние дни. Может последствия пережитого шока? Вот и нового вряд-ли-друга я осмотрел внимательно, но ничего примечательного не увидел.

На вид ему вряд ли больше двадцати, но внешность худых людей обманчива. Чуть лысоват, чуть сутул, тощий, среднего роста. Карие глаза избегают смотреть на меня, он машинально листает страницы ненужного ему журнала, украдкой поглядывая за наблюдающей за нами старушкой. Старый комбинезон некогда был стального цвета, а сейчас давно застиран, ушит и кое-где украшен заплатами. И не только… цветочную шестицветную эмблему я узнал сразу.

— Я за тобой от той кафешки шел — поведал он мне, остановившись на странице украшенной рисунком с кактусом и пояснением, что это неприхотливое растение нуждается в минимуме ухода и было популярно даже у космонавтов — Ты заметил наверно?

— Не-а.

— Ты даже не оглядывался что ли?

— Не-а.

— Ну ты реально крутой… или совсем отбитый после той драки. Тебя столько людей хочет покарать, а ты даже не оглядываешься… яичницу вон как жадно рубал… и аппетит не пропал, получается, а мне бы кусок в глотку не полез.

— Чего надо? — повторил я, поняв, что этот паренек не представляет собой ничего особенного. Скорей всего посыльный. Попросит выйти на улицу? Смешно… уже утро и народу там хватает — Давай быстрей. Книга стынет…

— Это же кирпич тупой! — скривился парень, глядя на толстую книгу.

— Тупой кирпич — это ты — вырвалось у меня и, смутившись от такого прямого оскорбления кого-то, чуть поспешно продолжил уже со злым нажимом — Чего надо?

— Короче — я от альфа-самок.

— В курятнике работаешь?

— А? Нет!

— В утятнике?

— Да нет же! Я от альфа-самок! Альфа! Смекаешь? Я от тех самок, кто одним пинком в полет отправляют…

— Страусиная ферма вымерла давно…

— Я от Шестицветика! — прошипел тот, понижая голос — Ты реально не догоняешь что ли?

— Так и надо было говорить — хмыкнул я, ничуть не впечатленный его признанием, ведь я уже успел заметить эмблему на его нагрудном кармане — Причем тут самки? Сказал бы — девушки меня послали…

— Да они сами себя так называть приказывают! Альфами! Альфа-самки — то есть крутые и сексуальные. Если не сексуальные — то просто баба получается. Смекаешь?

— Да-а-а-а… — протянул я, опуская ладонь на раскрытую книгу — В моем чтиве такое не найдешь… Так че те надо, самец посланный? Давай сразу к делу, а?

— Они зовут тебя на переговоры — выпалил парень и облегченно выдохнул — Есть одно место тут неподалеку…

— Нет — сразу же ответил я и удивленно улыбнулся — Ты сам веришь, что я пойду в укромное место к тем, кто пытался мне голову проломить?

— Да без подстав! Они слово дали! Просто поговорить хотят.

— О чем?

— Я так понял — ваше дело затянулось и его замять надо. Но замять надо красиво. Они тебе обскажут детали.

— Замять красиво… а это как?

— Ну… по минимуму прогнешься на глазах свидетелей да и все… извинишься скажем, покаешься… Им ведь лицо терять никак нельзя — они вверх лезут. Хотят свой филиал на Пятом открывать. А тут такая история с тобой и… отверткой… Короче — пошли! Обсудите там все и придумаете как дело решить малой кровью.

— Нет — даже не думая произнес я и тут же внутренне ужаснулся. Какого хера я творю?! Мне ведь протянули оливковую ветвь мира… дали шанс вылезти из этого говна….

— Амос… ты что? Реально отбитый? Тебе ведь это самому выгодно. Ты ей отвертку в шею воткнул — медленно произнес собеседник, наклоняясь ко мне — В шею. Воткнул. Отвертку. А до этого вену на ноге проткнул.

— Не я начал — с удивительным равнодушием ответил я, внутренне продолжая бороться с самим собой.

Вернулась пульсирующая головная боль, что медленно становилась сильнее. В глазах появились багровые точки, что тоже пульсировали в такт моему сердцебиению.

— Не я это начал…

— Так они и предлагаю закончить — логично заметил тощий сурвер — Они ведь первые делают к тебе шаг. Тут по Шестому разнеслась весть, что ты столько дел натворил, что ты теперь у всех на виду. Вот они и предлагают как-то все уладить.

— Нет.

— Слушай… Амос…

— А?

— Они ведь девки серьезные. Они продают не только мир, но и смерть, Амос… ты покупаешь смерть что ли? Совсем дебил? Прогнись чуток! Что тебе стоит?

— Ты, я вижу, прогнулся? И как сильно?

— Да пошел ты! — удивительно, но вместе с тоном, говорящий изменил и позу, а к этому вдобавок и выражение лица. Куда-то пропал глуповатый паренек и теперь на меня смотрело умное лицо человека, что никогда бы не назвал книгу «кирпичом тупым».

— Ого — невольно вырвалось у меня — Вот это да… стой… я вспомнил тебя! Ты Айт! Актер того театра… вы еще арендуете помещение неподалеку от главной лифтовой шахты и центральной лестницы. Там я и видел тебя… фотография на стене — медленно продолжая я, выуживая из памяти все больше деталей — Средний ряд, где-то седьмой по счету…

— Третий! — ревниво поправил меня Айт — Самое козырное место — сразу в глаза моя фотка бросалась. Я там еще в…

— В судебном старинном парике и с судейским молотком в руках — кивнул я — Точно. Ты актер Айт.

— Был я актером… то дело в прошлом.

— Надо же… я помню подпись под тем фотом. Подающая большие надежды потенциальная звезда Айт Ру… Рук…

— Айт Руккенсон. Я больше никаких надежд не подаю. Зато отлично курю тасманку, люблю выпить и регулярно потрахиваюсь с альфа-самками из Шестицветика. И я всем доволен.

— Да не похоже — возразил я, вглядываясь в его такое теперь настоящее лицо, полное противоречивых эмоций.

Тут обида, гнев, даже ярость, вон как вздуло вены на лбу и как запульсировал тик под глазом.

— Я всем доволен! — с нажимом повторил сурвер — Сейчас — всем доволен! А раньше да… даже драка была.

— Как так-то? Из актеров театра… блин название его забыл…

— Вечно-Нова Театрал.

— Да… он самый. Вариативный театр, что никогда не перестанет удивлять…

— Да рвали публику! Рвали в конфетти!

— А теперь ты на посыльных у жестоких тварей…

— Да заткнись ты! Тоже мне, порицатель! Сам-то кто? Знаю я тебя — ты как был терпилой сраным так им и оставался до самого позавчерашнего дня! О тебя каждая гнида Шестого ноги вытирала, а ты улыбался в ответ и плевки в харю принимал! Не так что ли?

— Все так? — кивнул я и дернулся от пронзившей затылок острой боли — Все так… Да я и сегодня он самый — терпила.

— Да где ж… был бы терпилой — уже бежал бы ноги лизать этим сукам!

— Альфа-самкам…

— А? Не сукам, а альфа-самкам — поправил я — Забыл?

— Ну да…

— А ты не дебил, Айт. И слова такие умные разные знаешь. Еще скажи читать не любишь…

— Раньше — взахлеб! Но…

— Но? Затем наш театральный худрук притащил в труппу свою новую пассию. Ему пятьдесят четыре, ей еще вчера семнадцать было. А я вдруг оказался вне игры… С-сука!

— Сочувствую… искренне…

— Да в жопу твое сочувствие, Амос. Теперь я даже рад. Да карьера кончена и я теперь никто. Официально трудоустроен в рыбных садках.

— Якобсы?

— Они самые. Но ставка у меня свободная — сколько поработал, столько и заплатили. Сдельщина. Так я там почти и не появляюсь. Главное что числюсь там и все норм — у Охраны ко мне ноль вопросов и зиро претензий. Смекаешь?

— Смекаю.

— А Шестицветики меня подкарамливают. И за сиськи дают подержаться — причем за разные и частые! Да приходится им подмахивать и быть на побегушках… но это все лучше, чем мочить яйца в ледяной воде и день напролет тягать сачки и мешки с кормом… Смекаешь?

— Ага…

— И давай по-честному, Амос… только без обид. И не надо меня отверткой тыкать.

— И не собирался — удивленно улыбнулся я — Ты какого обо мне мнения?

— Ну раз мы по-честному — ты сорвавшийся с катушек придурок. Допекли тебя, вот ты и сорвался, попутал педаль газа и тормоза. Думаю, ты бы уже и хотел остановиться, хотел бы вернуть все обратно как было, свою тихую тухлую житуху… вот только ты пока остановиться не можешь. Тебя прет и прет вперед. Так?

— Угадал — медленно кивнул я — Ого. Не могу остановиться… Откуда ты…

— Откуда знаю? Да у меня точно также было! Думаешь я с театра тихо и мирно ушел? Я там устроил сначала фееричный скандал, начав прямо во время спектакля! Вышел на сцену — и выдал в публику громко. Что мол ох горе нам плебейским людям сцены, когда худрук желает молодого тела и ради хера своего ломает жизнь театра… Красиво я там выдал… А худрук как раз в этом время в гримерке тут девчонку трахал — прямо в золотой тунике и диадеме принцессы. Не спрашивай откуда я это знаю.

— Не буду.

— Так что наговорить я успел много, пока его бывшая жена не подняла панику. Потом скандал… потом драка… потом я в Охранке, а затем собрал вещи в театральной общаге — и на улицу. И тут меня понесло… драки, пьянки, тасманка без стопа… Знаешь, кто меня притормозил?

— Шестицветик? — сам не знаю почему я это произнес, но раз он кивнул, значит я угадал.

— Они. Они меня тормознули. Чуток привели в чувство. И теперь я с ними.

— Ты не с ними, Айт — вздохнул я — Они альфа-самки. Банда отмороженных девок с битами и тяжелыми мячами! Ты альфа-самка?

— К сожалению нет…

— К сожалению?

— А нахер скипетр мясной, коль я не царь, не принц, а чмо? Знаешь слово чмо?

— Конечно. Жаргон Россогора.

— О да… Емкий у них был язык… и вкусные слова. Так вот, Амос — все под кого-то прогибаются. Ты тоже, раз не стал никого из патрульных херачить своей отверткой. Мы все прогибаемся! Правила жизни такие. И я лучше буду дуриком-посыльным — но живым и сытым! И с самокруткой дармовой тасманки в пальцах — каждый вечер! А кем будешь ты, Амос? Сыпящим едкими фразами щенком, что перед смертью отрастил вдруг яйца и зубы? Туда тебе их и запихнут — твои же яйца и тебе в зубы! Веришь мне?

— Говоришь убедительно…

— Пусть ты теперь фигура у нас громкая… так Шестицветики найдут кого по твою душу послать!

— Тебя?

— Да щас! На мокрое дело я не подпишусь. Но поверь — найдут кого-нибудь, кто спустится с верхних уровней, подкараулит тебя где-нибудь в техническом коридоре и разобьет тебе башку о бетонную стену. И все — спектакль окончен, занавес опущен!

— Не думаю, что меня будут убивать — возразил я, опять же опираясь на странную внутренную убежденность в этом.

— Может тут я перегнул — согласился Айт — Но ноги тебе переломают. Или устроят темную. Накинут мешок на голову, отпинают и уйдут. А ты потом два года кровью ссать будешь!

— Уже…

— Что?

— Уже кровью ссу — пояснил я с кривой улыбкой — Ты закончил, Айт Руккенсон?

— Ты серьезно?

— Да.

— Тогда я закончил. Удачи тебе, придурок.

— И тебе, Айт. И тебе…

Он поднялся и ушел, оставив журнал на столе — вопиющее нарушение библиотечной этики. Я успокаивающе кивнул приподнявшейся дежурной и она опять опустилась на жесткий неубиваемый стул.

— Вечно-Нова Театрал — пробормотал я, опуская глаза к книге — Надо же…

Задумка, кстати, была крутой у ребят. О ней писали и говорили везде. И ведь поперла их затея — театр пользовался немалой популярностью. Идея была проста — как-то разнообразить уже избитый репертуал. Новые сценарии почему-то никому не заходили — возможно никто драматургов не обладал великим талантом — а классические вещи были всеми просмотрены по десятку и более раз. Туда ходили ради игры актеров. Но даже это уже поднадоедало. И тогда кто-то придумал Вечно-Нова Театрал с простой гениальной задумкой.

Они взяли обычную… драму? Пьесу? Не знаю что именно, но с названием Вишневый Сад, что и так была в постоянном репертуаре. И вот день премьеры. Занавес поднимается — и зрители в недоумении. Вся труппа стоит на сцене, там же высокий табурет и два перевернутых цилиндра. Белый и красный. Актеры на глазах публики по очереди достают сначала по бумажке из белого, а затем из красного. И зачитывают вслух. Роль такая-то, характер такой-то. Так поступают все задействованные актеры, после чего на пять минут удаляются и представление начинается. Играют всерьез и без фальши, выкладываясь полностью. Никакого шутовства. Вот только ты играешь ту роль, которую вытащил. Играл главного героя — а сегодня ты анемичная семнадцатилетняя девушка с характером истерички. Отыгрывай! И все это в канве сюжета пьесы. Говорят, многие зрители испытали какой-то там экзистенциальный шок — знать бы еще что это такое — так писали в газете.

С тех пор Вечно-Нова Театрал стал крайне модным театром со всегда полными залами. Они были и есть очень популярны. Так что я понимаю Айта — он потерял многое. Я всю жизнь был в тени, а он… актер…

Вздохнув, я глянул на висящие над дверью громко тикающие механические круглые часы и опять углубился в чтение. У меня еще есть время. Я точно не собираюсь приходить первее всех, как это было все эти годы…

А может все же стоило принять предложение мира?

— Нет… — произнес я, обращаясь к исцарапанной столешнице — Нет…

На ежеутреннее собрание я не опоздал. Пришел минут за пять до его начала. Раньше я бы это время провел, робко сидя на уголке неудобной скамьи. Сейчас же, глянув на циферблат настенных часов, наведался в кафе, где заказал себе еще один сурвдог, на этот раз выбрав рыбную сосиску с двойной рыбной же посыпкой. К этому добавил кружку слабого пряного рассола. Соль… ох уж эта соль…

Я помню те лекции в школе, где учителя, изливаясь от такого самодовольства, будто в этом есть доля и их заслуги, уверяли нас школьников, что мы можем совершенно не беспокоиться касательно наших солевых запасов и способов ее воспроизводства — все в полном порядке. Ну да… будто нам в девятилетнем возрасте было не пофиг на то есть ли у нас запасы пищевой соли и как мы можем их пополнять…

Усевшись за стол — на место в торце — я глянул на мрачного, но удивительно молчаливого бригадиры. Тот, ответив взглядом на взгляд, поинтересовался:

— Сделал дело?

— Сделал — кивнул я, доставая из металлической коробочки узкую ленту и передавая ее сидящему рядом со мной Нурлану.

— Все хорошо проверил?

— Проверил — опять кивнул я, не пытаясь помешать бригадиру показывать свою начальственную придирчивость.

— Доложил?

— Доложил.

— Хорошо — кивнул чуть посветлевший Раджеш Паттари, расслабляя пальцы на ручке своей кружки.

Похоже, он опасался, что я начну дерзить или отмалчиваться и моя спокойная готовность отвечать его порадовала. Хотя прежние мои доклады ему, конечно, нравились больше — боясь вызвать гнев бригадира, я был многословен, улыбчив и не забывал заискивающе вилять жопой. А еще я умел одним своим видом удивительно умело подчеркнуть тот факт, что без славного бригадира Раджеша Паттари наша не менее славная бригада не просуществует и дня.

Один за другим подходили остальные, шумно рассаживаясь, жадно припадая к краям кружек со сладким суррогатным кофе. Все как всегда… Я стал невольно расслабляться, твердо решив отработать и сегодня — если позволит на удивление хорошо чувствующий себя организм. Левый глаз — совсем заплывший — стал видеть чуть лучше. Головная боль утихла окончательно, но я чувствовал — любое неверное движение, как любят писать в книгах, может вновь вернуть этого злого гостя моей треснутой черепной коробки.

Смешно… я невольно растянул распухшие губы в кривой улыбке. Пошутил сам про себя — и стало смешно…

— Улыбается он! — резкий скрипучий голос никак не вязался со вставшей у стола фигурой.

Высокая, видная, с уложенными в сложную прическу черными блестящими волосами, в красивом сари зелено-синего цвета с белыми цветами, источающая пряный аромат, с жирной красной точкой на лбу, сверля меня крайне злым взглядом, она стоял в шаге от меня. Хозяйка бригадира Раджеша и по совместительству его жена, госпожа Рани Паттари, мать Майка Паттари. Ну вот, похоже, и начинается та самая индийская драма, где все весело танцуют на фоне догорающих домов…

— Улыбается он тут! — повторила госпожа Паттари — Смелый какой стал! Хамить и дерзить научился? Кто ты такой, чтобы сметь раскрывать свой наглый рот на моего мужа и его наследника сына? Мы достойная семья! И мы не потерпим!

Я молча кивнул, продолжая жевать сурвдог. Может она уже выговорилась и на этом все закончится…

— Ты должен извиниться перед моим сыном! И встань с этого места! Немедленно!

Я с недоверчивым удивлением взглянул на почти орущую на меня дородную бабу с искаженным гневом лицом. Реально? Ее так сильно зацепил тот факт, что я занял якобы второе по старшинство за этим столом место? Мы чистильщики! Мы сраные чернорабочие и нам — а мне так особенно — глубоко плевать на свое место за общим столом. И она реально не понимает, насколько сильно сейчас унижает как своего мужа так и любимого сыночка? Они сидят молча, опустив лица к столу и убрав руки под столешницу. Да уж… вот теперь ясно кто главный в их почтенной сурверской семье…

— Встань! — приказала она — И не заставляй меня приказывать сыну поднять тебя силой! Мой мальчик справится с тобой одной рукой! Встань немедленно!

Демонстративно поведя носом, я несколько раз шумно фыркнул и громко сообщил:

— Воняет то как… будто в сари насрали… Никто не чувствует?

На самом деле я и не думал, что умею говорить так громко и при этом так спокойно. Я не кричал, но меня услышал каждый, кто находился в кафе и рядом с ним. Глянув на свидетелей веселья, я не сдержался и зашелся кашляющим смехом, роняя крошки сурвдога на стол. Мой смех вызвало то, что все начали смотреть на соседей, выясняя, на ком еще есть такое не слишком диковинное на нашем этаже одеяние как сари. Рани Паттари была такой одна…

— Маму мою! — рявкнул запоздало отмерший Майк и, зацепив скамью с парой сонных работяг, рванулся ко мне. Скамья с грохотом завалилась, сбив Майка с ног — А-а-а-а-а! Нога! Нога!

Его крик заставил всех отмереть и бросить к месту происшествия. Копошащихся сонных парней оттолкнули, скамью подняли и на полу остался только извивающийся от боли парень, держащийся за правое колено. Раскинувшей крылья голубкой на него упала причитающая Рани Паттари. А бригадир сжал кулаки и шагнул ко мне на встречу. Я, дожевывая последний кусок сурвдога, с готовностью — поразительно! — поднялся ему навстречу, предусмотрительно держа пустые руки на виду. Мне почему-то даже понравилось вызвать у людей страх, но не хотелось, чтобы меня чуть что хватающимся за отвертку или нож психопатом. Вряд ли я справлюсь с бригадиром, но драться буду до конца.

И он это понял. Несмотря на терзающий его гнев, он сумел затормозить в паре шагов от меня. Оглянулся, понял сколько людей здесь, что сразу покажут на того, кто от словесной перепалки перешел к драке и… на весь коридор яростно проорал:

— Ты уволен!

— Причина? — лениво осведомился я, упирая костяшки полусжатых кулаков в столешницу и опираясь на них. Так в документальных передачах замирали властные самцы горилл, но я тянул максимум на тощую мусорную макаку. И стоял так, чтобы смягчить вернувшуюся боль в спине и шею.

— Ты оскорбил мою жену!

— Не помню такого — возразил я.

Я не произнес имени. Я не утверждал. И лишь предположил… И я не позволю ему сделать это поводом для моего увольнения — по корыстным причинам. И он это понял. Коротко кивнул, упер руки в бока и с удивительным достоинством произнес:

— Таково мое личное решение как руководителя бригады. Токсичный зашкал! Ты не подходишь нам, сурвер Амос Амадей! Ты негативно влияешь на всю бригаду! Спроси у любого парня — и никто не будет против твоего ухода.

— Ладно — кивнул я и вытянул руку — Выходное пособие!

Этого я и добивался. Да он может вышвырнуть меня. Но нельзя уволить другого сурвера только потому что «так хочется». Для лишения кого-то работы должна быть веская причина. И бригадир выбрал самую распространенную и удобную причину, сведя все к моей якобы зашкаливающей токсичности, коя негативно влияет на всю бригаду. И бригадир понимал, что не хотящие с ним вражды парни предпочтут промолчать, но опровергать его не станут. Ну и плевать. Главное — я получу стандартное для чернорабочего выходное пособие.

Двадцать пять динеро мне лишними не будут — учитывая мои возросшие аппетиты к еде и необходимость покупать недешевые лекарства. Стоило мне разгорячиться, и головная боль опять вернулась, напомнив, что надо навестить магазинчик Галатеи.

— Двадцать пять монет! — рыкнул бригадир, буквально вбивая сжатый кулак в карман.

Вытащив горсть монет, он несколько суетливо перечитал их, скривив лицо, занес кулак с деньгами над головой, собираясь швырнуть их на пол… но опомнился и довольно аккуратно выложил их на стол. Ну да — я бы с пола подбирать не стал и по нашим законам это тоже оскорбление и немалое.

— Да он!… — взвилась с пола его жена.

— Заткнись, Рани! — бригадир рявкнул так громко, что у меня зазвенело в ушах.

Надо же…

Подойдя к столу, я неспешно пересчитал монеты, указательным пальцем подталкивая каждый динеро к себе и на глазах у всех зрителей громко считая вслух. Закончил я на числе «двадцать четыре» и вопросительно взглянул на бригадира. Тот, почернев, поспешно выложил на стол еще одну монету, сдавленно каркнув:

— Ошибся! Просто ошибся!

— Верю — спокойно кивнул я — Еще деньги за выполненный одиночный контракт.

— Четыре динеро! Забирай!

Сгребя монеты, я отвернулся, не собираясь и дальше устраивать тут клоунаду.

Где мне теперь искать работу?

Об этом подумаю у себя в комнате, но сначала надо закупиться едой и лекарствами.

— Мерзкая наглая тварь! — тихо-тихо прошипела мне в лицо Рани Паттари.

— Я знаю — вздохнул я — Знаю…

Развернувшись, я пошел прочь, сопровождаемый десятками взглядов. Весело начинается утро Шестого уровня убежища Хуракан. Прямо весело…

Бегущего навстречу паренька посыльного я вежливо пропустил и двинулся дальше, наклонив голову, засунув руки в карманы и стараясь держать спину прямой. Задыхающиеся слова паренька я расслышал хорошо, но меня они больше не касались:

— Заказ от рода Якобсов! Тройная оплата и бонусы за срочность и качество! Ликвидация последствий прорыва седьмого рыбного садка для молоди!

Я невольно присвистнул. Ого… Тройная оплата. Да еще и с наверняка щедрыми продуктовыми и вещевыми бонусами. Это возможность заработать почти двадцатку за день, а к ним еще и скажем по свежей или засоленной увесистой рыбине. Кто бы сомневался, что такая жирная работенка пройдет мимо неудачника Амоса. И ведь место почти у самой моей квартиры — прекрасно известные мне как никому другому лабиринты технических путеводов под Манежем и вокруг. И моем прекрасном там ориентировании знал не только я, но и бригадир Паттари. Я не обернулся и продолжил шагать.

Пять шагов… еще пять…

— Амос!

Я не обернулся. А зачем?

— Амос! Предлагаю тебе разовый контракт! С двойной ставкой! Пока отложим наши… проблемы. Надо сообща избавить Хуракан от беды — мы сурверы и это наш долг!

Как он красиво все провернул…

Замерев на месте, я чуть подумал и, взглянув на ждущего моего ответа бригадира, сделал свое предложение:

— Тройная оплата. Грязи там будет много…

Грязи — вонючей, слизкой и мерзкой — всегда было много в моей работе. Но в случае прорыва… даже думать не хочется и мне однозначно надо будет переодеться в старье на выброс.

— Тройная ставка. Разовый контракт на сегодня. Пока что…

— Хорошо — кивнул я — Когда?

— Через полчаса у главных врат Манежа. Не опаздывай, сурвер!

Не обращая внимания на звучащую в его голосе нарочитую властность и суровость, я пошаркал дальше по коридору, продумывая планы на следующие полчаса. Надо успеть сделать многое…