Глава 15

— Доброй ночи, Пётр Кузьмич, — улыбнувшись, сказал я, — сигареткой не угостите?

— Отчего же не угостить, — и себе усмехнулся Печкин и протянул мне пачку. Он аж лоснился от удовольствия. И я невольно заулыбался в ответ.

Я взял сигарету и прикурил (надо завязывать, будем считать, что это последний раз и всё, тем более причина такая весомая).

— А вы, я смотрю, с Варварой помирились? — с намёком задал вопрос я.

— А мы и не ссорились, — меланхолично выпустил дымовое кольцо Печкин.

— А как же… тогда…? — я невольно дотронулся до своего глаза, демонстрируя место, где был фингал у Печкина (к слову, фингал ещё до конца не сошел, так что если присмотреться, то видно было небольшую желтизну).

— Варвара Карповна — женщина строгих правил, — философски молвил Печкин и невозмутимо прикурил себе новую сигаретку от окурка, — ей нужно было преодолеть душевные сомнения…

Он выпустил дым и твёрдо посмотрел на меня.

— Ничего себе «строгие правила», — покачал головой я, но дальше комментировать не стал.

— Она сама уже сожалеет, но ведь бабы сперва делают, потом думают. Такой уж их бабий народ, — развёл руками Печкин.

— Так вы теперь вместе? — уточнил я.

— Вроде как, — степенно кивнул он, — но вопрос о том, в чью комнату съезжаться, пока окончательно не решен. У меня комната-то побольше будет. Но у Варвары Карповны поближе к театру. Да и трамвайная остановка совсем рядышком. А вообще, мне ещё два года дослужить осталось. А потом, может, переедем в Костромскую область. У меня там вдовая сестра живёт, у неё свой дом. Родители-то померли, а их дом так и стоит пустой. Её дети разъехались. Старший ажно в Туркистан* поехал, газ добывать. А меньшая за капитана замуж вышла. Мотается с ним теперь по гарнизонам. А что нам на старости в Москве делать? А дома речка рядышком, лес опять же, по грибы ходить будем, козу заведём, я давно козу хотел…

Он размечтался, пока на кухню не заглянула Ложкина. На голове у неё были папильотки в два ряда под сеточкой.

— Петюньчик, пошли уже! — защебетала она, но увидев меня, смутилась и покраснела, однако сказала. — Здрасьти, товарищ Муля.

Я поздоровался в ответ и сказал ей:

— Пётр Кузьмич — очень хороший артист. В театре его директор хвалит. Говорит, самородок и талант.

Ложкина разулыбалась, а Печкин приосанился.

Когда голубки ушли. Я мстительно улыбнулся: ну всё, Фаина Георгиевна, теперь уж от моей «стратегии успеха» не отвертишься!

Я в красках представил, как добьюсь для неё главных ролей в лучших фильмах. Вот погодите! Мы ещё на Голливуд выйдем и поставим их на место!

Я так размечтался, что не заметил, как почти полчаса пролетело. Хорошо, что ходики были со звоном и когда бамкнуло, я очнулся и заторопился обратно в комнату. Скоро вставать, на работу.

Впереди меня ждут великие дела!

Но нормально поспать мне не дали.

Где-то примерно часа через два раздался шум, гам, крики. Что-то упало, кто-то заматерился.

Я выскочил в одних кальсонах в коридор, спросонья не понимая, что происходит.

А там шли полноценные боевые действия: дрались Зайка, Софрон и Муза. Дрались рьяно, с ожесточением. Так, что совершенно невозможно было понять, кто кого побеждает. Кроме того, было не понятны расклады: то ли Зайка с Софроном выгоняют Музу, то ли она их.

В коридоре уже собрались зрители: Полина Харитоновна, Жасминов и Герасим. Они тоже активно вносили свою лепту в общий хаос, но пока только советами.

— Тихо! — рявкнул я, — ребёнка разбудите!

Драчуны завозились, но стали пинаться менее интенсивно.

— Что здесь происходит? — дверь раскрылась и оттуда выглянула заспанная Белла в папильотках и накинутом наспех халате (да она ещё и рукой в рукав не попала, так что там перекосилось всё). — Вы опять?

Я не успел ничего сказать, потому что Софрон пнул Музу и заорал пьяным злым голосом:

— Да идите вы все… — куда идите он тоже сказал, но я повторять не буду.

— Герасим, сходи за участковым! — сказал я (так как среди нас полностью одет был только он, кроме того, я не знал, где тут находится участковый).

Испуганная Муза, всхлипывая и сбиваясь на плач попросила:

— Н-не надо. П-пожалуйста!

— Как это не надо⁈ — возмутилась Белла, — он опять пришел пьяным, устроил драку, матерится! Три часа ночи! Почему я должна это всё слушать в три часа ночи⁈

— Ну, так не слушай! — закричала Зайка, а Белла крикнула ей в ответ, — а ты вообще пошла вон отсюда! Ты здесь не приписана!

— Так это она меня приписать не хочет, карга старая, — Зайка, некрасиво вытягивая шею, ткнула пальцем в Музу и чуть глаз ей не выбила.

— Эй, давай полегче, — сказал я.

— А то, что ты мне сделаешь⁈ — вызверилась Зайка.

— Соберу комиссию, позовём участкового и тебя принудительно отправят по месту жительства, — со всевозможным радушием ответил я.

— Не имеешь права! Я в гостях!

— В гостях не сидят по полгода, — заметила Белла, закуривая сигарету.

Мне опять захотелось курить. Но стрелять сигареты я не стал.

— А вот она не так, что ли⁈ — заверещала Зайка, ткнув пальцем на Полину Харитоновну.

— Я к дочери и внуку приехала! — возмутилась та, — и не тебе, проститутке, указывать, где мне жить!

— Кто проститутка⁈ Это я проститутка⁈ — завопила не своим голосом Зайка, — я жена Софрона, мы просто расписаться не успели ещё!

— Ну, вот я и говорю, проститутка! — насмешливо продолжила гнуть свою линию Полина Харитоновна.

— Да это твоя Лилька проститутка, поняла⁈ — взвилась Зайка, — живёт с этим певцом при живом муже! Куда мужа дели, собаки, а⁈

— Да ты на себя посмотри, шалава! — закричала Полина Харитоновна и от переизбытка чувств уцепилась Зайке в волосы. Та взвизгнула и пнула её в ответ. Жасминов попытался их разнять, но получил локтем в ухо, ойкнул и надолго выпал из поединка. Зайку пыталась оттащить Муза. Завязалась потасовка.

Я посмотрел: зачинщик Софрон тем временем лежал на полу и безмятежно спал, пуская пузыри и улыбаясь во сне. Даже ножкой нежно подрыгивал.

— Что здесь происходит? — из своей комнаты вышла Фаина Георгиевна и сказала, — Бегом все спать!

Всех моментально, как ветром сдуло. Муза и Зайка, ещё недавно рвавшие друг на друге волосы, объединились и трудолюбивыми муравьишками вдвоём потащили Софрона в комнату.

Фаина Георгиевна убедилась, что все разошлись спать, и величественно удалилась обратно. В коммуналке наступила долгожданная тишина.

Удивительная женщина, эта Злая Фуфа.

Кстати, что примечательно, ни Ложкина, ни Печкин так и не вышли. Медовый месяц, однако…

Сон был опять нарушен, и я опять крутился туда-сюда, как пропеллер Карлсона. Со всеми этими домашними и рабочими проблемами я совершенно забыл о главном. Деньги. Деньги, которые лежали под балкой в том доме и ждали своего часа. И странная строчка в записке о финансировании, которую ещё предстояло расшифровать.

С этим вопросом нужно было разобраться чем быстрее. Насколько на данный момент я понял, регистрацией госконтрактов в нашем отделе занималась Лариса. И это отлично. Мария Степановна особого доверия не внушала, меня она откровенно побаивалась и старалась держаться подальше. А вот с Ларисой мы пару раз общались и довольно дружелюбно.

Вторым вопросом стоял вопрос «прокачки» самого Мули.

Для этого мне нужно:

1. Узнать в отделе кадров, какое у Мули образование? (и заодно, что он делал во время войны?).

2. Плотно заняться повышением квалификации: начало в направлении комсомола я уже положил, теперь нужно думать о вступлении в партию. Перед этим было бы неплохо стать комсоргом, но «по трупам» я никогда ходить не любил, так что этот вариант отпадает. Просто помелькать побольше надо с выступлениями и докладами. И обязательно, очень обязательно (!) завершить разборку с попыткой опорочить мою репутацию этой стенгазетой. И с Уточкиной до конца разобраться надо. А то что-то они замолчали.

3. Я прожил здесь несколько дней. Будем считать, что внедрение на физическом уровне прошло нормально. Здоровье у меня преотличное, чувствую себя хорошо, сил и энергии много. А вот внешний вид Мули вызывает недоумение. По крайней мере, у меня. Поэтому мне нужно заняться телом Мули и его имиджем. Прокачать личный бренд.

Так что с сегодняшнего дня начинаю заниматься спортом, хотя бы элементарными пробежками и турником. Кроме того, мне нужно найти портного, чтобы пошить новые костюмы и нормальное, привычное мне бельё. Ходить в кальсонах мне совершенно не нравится. Тем более, что их стирают не каждый день. А ещё меня задолбало и дома, и на работе ходить в костюме и рубашке. Хочу нормальный «уличный» стиль — если джинсы ещё не вошли в моду, то хотя бы простые плотные брюки и футболку с длинными рукавами заиметь можно было бы.

Пока так. Этот план касается только меня, Мули. И он должен быть первичным.

Успокоив себя таким образом, я уснул…

Утро, я думал, будет плохим: ведь я совершенно не выспался. Но, к моему удивлению, всё получилось иначе.

Началось с того, когда ко мне постучали. Я был умытый, побритый, практически готовый на выход — варил кофе на примусе. У меня был пирог, который Дуся сунула мне вчера вечером «на дорожку». Пирог был с яблоками и присыпан сахарной пудрой, и я с удовольствием его съем под кофе прямо сейчас, и еще кусочек останется взять с собой на обед.

И тут в дверь постучали.

— Открыто! — очевидно я таки не смог удержать недовольство в голосе, потому что Орфей, который заглянул ко мне, выглядел смущенным.

— Извини, Муля, — сказал он (мы с ним незаметно для себя перешли на «ты»). — Вот. Хотел тебя угостить.

И он положил мне на стол рулет.

— Что это? — удивился я. В смысле не то, что я не мог отличить рулет от кекса, а в том, что не ожидал, что он мне это вдруг притащит.

— Это рулет с картошкой и грибами, — важным голосом сказал Жасминов. — Угощайся, Муля.

— Чего это ты? — с подозрением посмотрел на него я.

— Это Полина Харитоновна утром испекла и меня угостила. А для меня много. Мне нельзя вес сильно набирать, сам понимаешь. Вот и решил половиной поделиться, пока он свежий.

Я поблагодарил.

Только Жасминов ушел, и я ещё даже не доварил кофе, как в дверь снова постучали и на пороге появился… Печкин.

— Ты это… Муля… — сказал он, неуверенно переминаясь с ноги на ногу, — баба тут испекла. На-ка вот.

И он положил на столе передо мной пышную не то ватрушку, не то вообще хачапури, размерами с небольшой тазик.

— С сыром, — сказал он многозначительно.

Больше никто не приходил и ничего не приносил. А я сразу стал обладателем Дусиного пирога, рулета Полины Харитоновны и ватрушки Ложкиной.

Хорошо-то как!

Перед уходом на работу оставалось еще немного времени, и я решил заскочить на кухню сполоснуть чашку из-под кофе.

В коридоре было уже пусто, очередь в сортир и ванную давно рассосалась. А вот на кухне разговаривали. Я подошел ближе и невольно услышал:

— А я своему рассольник сготовлю, — жизнерадостно прозвучал голос Ложкиной, — с перловкой он любит. И рыбки ещё потушу.

— А я вот решила гороховый суп делать, — важным голосом отвечала ей Полина Харитоновна, — Лиле нужно хорошо кушать, я в журнале прочитала, что в горохе есть азот. А он для голоса хорошо. Да и Орфей Леонидович гороховый суп сильно любит…

— Это в каком журнале такое пишут? — заволновалась Ложкина.

— В учёном, я у соседки брала, она у нас в колхозе в клубе работает. Грамотная.

— Ой, хорошо, что сказали. Я тогда гороховой каши ещё сварю, раз для голоса надо. Мой-то в театре самые важные роли играет. Его давеча даже сам директор хвалил. Да!

— А вы знаете, Варвара Карповна, а приходите сегодня вечером с Егором Кузьмичом к нам на чай? Я пирожков с вишней напеку, по телевизору передача про агрономов будет. А потом Орфей Леонидович стихи почитает. Посидим культурным опчеством…

Я хрюкнул и тихонько ретировался, пока не заметили. А то ещё на передачу про агрономов пригласят.

А чашку вечером приду и помою.

Не успел я зайти на работу и свернуть в свой коридор, как дорогу мне преградила Наташа. Была она сегодня вся какая-то совершенно взъерошенная и бледная. На фоне бледного лица веснушки выделялись особенно ярко.

При виде меня она сердито выпалила:

— Ну вот и зачем это было?

— Что? — не понял я.

— Раздувать, — хрипло сказала она.

— Наташа, мы с тобой об этом уже говорили, — нахмурился я, — кстати, ты мне до сих пор так и не сказала, кто заказал тебе газету эту сделать?

Наташа вместо ответа гневно фыркнула, её лицо раскраснелось.

И тут сзади раздался недовольный голос:

— Ах вот ты где, Муля, — Зина сегодня выглядела ещё «мэрилинмонровистее», чем вчера даже: локоны взбиты в высокую башню и перевязаны алой лентой, в ушах массивные не то серьги, не то клипсы. А вместо платья она внезапно одела… брюки. Нет, в начале пятидесятых некоторые женщины брюки носили, на субботники там, или на занятия спортом. Некоторые, но очень и очень мало, даже просто так носили. Но они всегда выделялись из общей массы. А вот, чтоб на работу…

Видимо, мысль о своей похожести на Мэрилин Монро настолько выбила Зину из привычной колеи, что она решила ломать шаблоны до конца. И это ещё при том, что фильмы с Мэрилин Монро нам, как работникам Комитета по делам искусств СССР дважды показывали на закрытых показах. А что было бы, если бы она увидела молодую Анджелину Джоли, к примеру?

Тем временем Зина задала животрепещущий вопрос:

— Муля, а это правда, что тебя из семьи выгнали? А за что? — она прямо напирала на меня. Наташа, которая не успела ещё уйти, жадно слушала.

Вот чёрт, не успел отмазаться от Лёли, а сейчас слухи разойдутся ещё быстрее.

Хотя…

Слухи — это тоже оружие. Информационное. И теперь нужно подумать, что и как запустить в массы.

А вслух сказал, напустив печали в голосе:

— Это длинная и ужасная история…

— Расскажи! — потребовала Зина.

А Наташа от любопытства вытянула шею и стала похожа на индюшонка.

Не столько от вредности, сколько из хулиганских побуждений, я казал:

— Я расскажу. Но только после того, как Наташа скажет мне, кто заставил её рисовать про меня стенгазету. Не раньше.

С этими словами я развернулся и пошел в свой кабинет работать. За спиной доносились гневные голоса — девушки явно сцепились не на шутку.

В кабинете опять повторилась та же ситуация: Мария Степановна отмораживалась, Лариса хоть и общалась вроде как доброжелательно, на самом деле держалась отчуждённо. Мужик так вообще изображал хроническую занятость.

Нет. Так дел не пойдёт, коллеги. Нам ещё вместе работать и работать.

Нужно все провернуть так, что скоро вы у меня из рук кормиться будете. Ещё и хвостиками вилять. И не таких курощали. Взять ту же Ложкину.

Я вспомнил её новую причёску и еле удержался, чтобы не рассмеяться.

Вот что с женщинами делает чувство. Хотя здесь не столько любовь, нет, здесь просто у неё появился смысл жизни. Раньше она была одинокая, никому не нужная и оттого злая. Все для неё были враги. А теперь у неё есть Печкин, есть о ком заботиться. Есть будущее — мечты о козе и о домике в Костромской области. Есть к чему стремиться. И жизнь сразу заиграла красками.

Видимо, это и есть простое человеческое счастье…

Мы занимались своими делами, когда в коридоре послышался шум. Кто-то куда-то побежал. Кто-то кого-то окликнул. Лариса подхватилась и выскочила из кабинета, в разведку. Буквально через две минуты она вернулась. Вид у неё был какой-то пришибленный и одновременно озабоченный.

— А что все так забегали? — спросил я Ларису. — С чего переполох такой?

Та посмотрела на меня шальными глазами и невнимательно ответила:

— Так Большаков же приехал…