Я, Баранова (Меркулова) Алла Сергеевна, родилась 15 мая 1939 года.

Стройную картину моего «военного» детства восстановить невозможно, остались только отрывочные воспоминания: к началу войны мне было два года. Мои первые воспоминания связаны с началом бомбардировок немцами нашего города. Помню, как по радио раздавались звуки сирены и метронома, а затем слова: «Граждане, воздушная тревога, воздушная тревога…» Мы с мамой в это время жили вдвоём, так как папа, Меркулов Сергей Григорьевич (1900 г. р.) и братья Меркулов Евгений Сергеевич (1922 г. р.) и Меркулов Юрий Сергеевич (1925 г. р.) отсутствовали – тогда я не понимала почему. Как я узнала потом, отец и старший брат были на фронте, а младший брат в 16 лет был зачислен курсантом в ГУЗА (Горьковское училище зенитной артиллерии).

Услышав сигнал воздушной тревоги, мы с мамой выходили на крыльцо нашего дома (спали мы одетыми, в шубах и обуви, чтобы не задерживаться после сигнала тревоги). Все дома на нашей улице в самом центре города были тогда деревянными. На крыльце собирались обитатели нашего подъезда, видимо, им казалось, что так безопаснее. Соседка сверху, пожилая женщина, выходила, надев на себя две шубы и три муфты, – спасала самое дорогое. У остальных хватало чувства юмора в таких обстоятельствах обсуждать этот факт.

Тон задавала мама (Меркулова Анна Ивановна, 1898 г. р.). Стараясь смягчить тревожную обстановку, она говорила:

«Посмотрите, как красиво!» В ночном небе висели осветительные бомбы. Раздавались глухие звуки разрывов: бомбили автозавод, но и в центре города иногда падали бомбы. Я, самая маленькая обитательница нашего дома, в ужасе забивалась в угол коридора и стояла там до отбоя. Запах пыли в этом углу я помню до сих пор.

Это было начало войны, а затем потянулись годы тревоги и ожидания. Ночью я просыпалась и чувствовала, что мама плачет. Я ладошками проводила по её лицу, а мама делала вид, что спит. Конечно, страх за своих самых близких и дорогих людей не давал ей спать.

Брата Юрия по окончании учёбы в училище направили на Автозавод, защищать его от бомбардировок. И однажды пришло извещение о том, что Юра пропал без вести. Мама стала ездить в воинскую часть, чтобы хоть что-то разузнать про судьбу сына. Ездить приходилось со мной, поскольку оставить меняя было не с кем. В то время добраться до Автозавода из центра города можно было только на трамвае, с пересадками дорога занимала три часа в один конец. В части сначала не могли дать никаких сведений.

Измученная и расстроенная, мама возвращалась домой. И однажды она забыла меня в части. Как она рассказывала потом, проехав больше половины пути – до Московского вокзала, где делали пересадку, она вспомнила, что в руке у неё что-то было. В ужасе она бросилась назад и нашла меня в части – вместе с солдатами я уплетала кашу. Позднее выяснилось, что брат жив: вместе с орудием его снесло взрывной волной с крыши цеха, на которой он отражал налёт немецких бомбардировщиков, когда на соседний цех упала бомба. Без сознания он был доставлен в госпиталь в Дзержинск – город в Горьковской области. Он был контужен, но его подлечили и направили на фронт.

Часто соседи по двору собирались и обсуждали события на фронте, рассказывали друг другу, кто вернулся, кто ранен. Однажды и я вмешалась в этот разговор: «А я какого раненого видела – руками машет, а сам без головы!» В действительности человек шел в зимнем пальто с поднятым воротником, и голову не было видно. Эта картина отчётливо вспоминается мне и сейчас.

Потребление электричества было строго ограничено, по квартирам ходили контролёры, выявляющие нарушения. Однажды к нам пришла женщина-контролёр, которую мама увидела в окно. Быстро выключив плитку и сунув её под кровать, мама пошла открывать дверь, а меня, уже одетую, вела гулять. Я, встретясь с контролёром на лестнице, приветливо ей сказала: «Проходите-проходите, мы уже плитку спрятали под кровать». Женщина долго смеялась и ушла, так и не выписав нам штраф. В другой раз, войдя в дом, эта же контролёр первым делом сунула руку под кровать. И обожглась. Очень рассердилась и оштрафовала нас уже в двойном размере.

Мама работала, а я жила у дедушки с бабушкой, которые меня очень любили, никогда не сердились. Только один-единственный раз дедушка рассердился на меня: он повёл меня к маме на работу, повидаться, а я никак не хотела уходить, громко плакала, цеплялась за маму. Всё-таки меня увели, и я первый и последний раз видела дедушку сердитым. Помню, что бабушка держала кур, и я удивлялась, почему они не бегут ко мне, когда я кричала «Цып-цып-цып», а к бабушке мчались по первому зову. Утром мне на завтрак варили яичко в самоваре. Вообще, мне не пришлось испытать чувство голода, хотя лакомством для меня было: блюдечко с растительным маслом, посыпанным солью, в которое нужно было макать чёрный хлеб. Еще мама делала «мурцовку» – по ее выражению. Это тюря из черного хлеба с водой, в которую добавлен лук и растительное масло, а иногда и размятая вареная картошка. В отличие от других семей в нашем дворе мы считались «богатыми» – у нас было красивое жилье, я была всегда нарядная – мама ведь получала деньги по трем аттестатам – за воюющих мужа и двоих сыновей.

Друг моего брата Юры, Герой Советского Союза Иван Егоров, его сокурсник по ГУЗА, устроил меня в детский сад – директор детского сада не смогла отказать герою-богатырю. В 1945 году Иван был участником Парада Победы на Красной площади.

С мамой связаны все мои военные воспоминания. Она была ярким, остроумным человеком, большая выдумщица: какие истории, какие сказки она сочиняла! Много детей из нашего двора и даже из соседних домов собирались каждый вечер у маминой подруги (у нее самой было трое детей, а муж погиб на фронте), чтобы слушать сказки с продолжением. Помню сказку «Двенадцать препятствий» маминого сочинения, и это была такая захватывающая и страшная сказка, что ребята, сидевшие с краю, старались потеснее прижаться к остальным.

Однажды мама задумала общественно полезное мероприятие – очистить двор от мусора и привести его в божеский вид. Она организовала всех детей нашего двора, пообещав в награду нечто фантастическое – всем купить билеты в ТЮЗ. Двор был вычищен, я со своей подружкой носила в детском игрушечном ведерке обломки кирпичей. Мама сдержала обещание: всем двором мы ходили на спектакль «Финист – Ясный сокол». До сих пор мои дворовые друзья вспоминают и сказки, и театр.

С мамой на новогодней ёлке

Была в нашем доме и новогодняя елка, на которую были приглашены все мои дворовые друзья и соседские ребята. Мама договорилась в детском саду, чтобы дали новогодние костюмы бусинок, снежинок, клоунов. Моя троюродная сестра Роза была Дедом Морозом – в костюме, с красным носом, с подарками. Сохранились фотографии, на которых Дед Мороз, ребята в костюмах, заведующая детским садом Валентина Яковлевна, воспитательница Нина Александровна, мама и я в костюме клоуна.

Было весело, а самое главное, было угощение.

Сохранились яркие воспоминания о сообщениях по радио об освобождении территорий, ранее захваченных немцами: «В ознаменование побед произвести салют двадцатью артиллерийскими залпами». Такие салюты в нашем городе происходили на площади Минина – центральной площади города, в десяти минутах ходьбы от нашего дома. Мы ходили смотреть эти салюты, совсем не похожие на нынешние: они не были такими красочными, поскольку залпы производились из боевых орудий, но, в сочетании с разрывающими ночное небо прожекторами, казались фантастическими. Толпы ликующего народа собирались на площади. Однажды во время такого салюта произошло курьёзное событие: обломки снарядов падали на землю, и один из них вдруг, шипя, подполз к нашим ногам и полез вверх по штанине моей подруги, оставляя прожженную дорожку.

Рядом с нашим домом был стадион «Водник», там мы гуляли, играли, а позднее катались на коньках. Мама отправляла меня «в школу»: я брала книжку «Русские народные сказки» и шла на стадион, там я проводила полдня и возвращалась домой. Однажды я услышала, как за мной по тропинке между сугробами кто-то идет. Я не оглядывалась, и человек дошел со мной до дома, а человек этот был мой папа. Он вернулся с войны.

1945 год

Все вернулись живыми и здоровыми. Отец, бывший по образованию гидрологом, до самой пенсии работал в Гидрометцентре. Старший брат Евгений окончил Московский юридический институт, но юристом работал мало – трудился на производстве. В конце войны мой отец и старший брат, воевавшие в разных полках, встретились в Германии, о чём было напечатано в какой-то армейской газете. Вырезка до сих пор хранится в нашей семье. Брат Юрий – кадровый военный. В конце войны он был оставлен в армии, направлен на Дальний Восток, окончил Харьковскую радио-артиллерийскую академию, служил во всех «крайних» точках Советского Союза: на севере – остров Рыбачий, на юге – Ташкент, на Кубе, вышел в отставку в звании полковника. Он был очень яркий, талантливый, неординарный человек.

Я, закончив школу, поступила в Горьковский универститет на физико-математический факультет. По окончании аспирантуры защитила кандидатскую диссертацию, работала в Горьковском физико-техническом институте, а затем 37 лет – доцентом кафедры теоретической механики Горьковского инженерно-строительного института (сейчас Нижегородский архитектурно-строительный университет).