Бывшие воспитанники полоцкого детского дома № 1. Сейчас живут в Минске. Их обоих эвакуировали на самолете в партизанский тыл во время операции «Звездочка».

В начале 1944 года оккупанты решили использовать воспитанников полоцкого детского дома в качестве доноров крови для раненых немецких солдат. Подпольная группа, которой руководил директор детского дома, решила помешать этому. Сначала директору удалось убедить немецкого коменданта, что детей нужно вывезти в деревню на оздоровление. Комендант согласился. Дети и сотрудники детского дома были переведены в деревню Бельчицы, в которой находился немецкий гарнизон. Уже отсюда партизаны и подпольщики сумели перевезти 154 воспитанника в возрасте от 3 до 14 лет вглубь партизанской зоны.

Следующим этапом операции «Звездочка» стала эвакуация детей по воздуху за линию фронта. В качестве аэродрома использовалось озеро Вечелье (это недалеко от населенного пункта Ушачи), весенний лед на котором еще оставался прочным.

В ночь с 10 на 11 апреля военный летчик Александр Мамкин прилетел за детьми в девятый раз. В Р-5 удалось вместить десять детей, их воспитательницу Валентину Латко и двух взрослых раненых партизан. На подлете к линии фронта наш самолет был атакован и подбит немецким истребителем. Пламя от загоревшегося мотора добралось до кабины пилота. На летчике горела одежда, горел шлемофон, плавились лётные очки, ноги Мамкина обуглились до костей, но он не бросил штурвал и сумел посадить самолет. Все пассажиры остались живы. Летчик от полученных ожогов умер в госпитале.

Среди спасенных в том огненном рейсе ребят были Галина Тищенко и Владимир Форинко.

Вспоминает Галина Тищенко:

«В полоцкий детский дом мы – я, сестра моя младшая и брат младший – попали в 43 году, после того как нашу маму расстреляли немцы. Отец с первых дней войны был на фронте. Детей было много, разного возраста: были очень маленькие, но были и такие, которые решили с немцами воевать – подпольно. Была организована подпольная группа „Бесстрашные“. Возглавил ее директор детского дома – Михаил Степанович Форинко, у него была связь с партизанами.

…Однажды нас всех собрали, и Михаил Степанович сказал: „Уходим к партизанам“. Предупредил, что по дороге мы должны вести себя очень тихо, не разговаривать, не плакать, потому что немцы могут услышать. Рядом находился немецкий гарнизон, и часть домов рядом с нами занимали полицейские.

Младших посадили на сани, старшие шли пешком, несли какие-то пожитки свои. Дошли до леса, он был очень близко. На опушке нас встретили партизаны в белых маскхалатах. Пересадили еще на несколько саней, и мы все поехали до ближайшей деревни. Там переночевали. Утром повезли дальше, глубоко в тыл, в партизанскую зону.

…Это был последний рейс, на нем летели я, медсестра, мой брат, воспитательница, еще другие дети и два раненых партизана. Не повезло. Как раз в эту ночь какой-то немецкий самолет поднялся и стал охотиться за нашим самолетом.

Страшно не было почему-то. Сначала.

Но потом, когда мы услышали, что по самолету как будто бросают чем-то – как камушки или горох, и увидели пламя в кабине летчика, вот тогда я испугалась. Летчик был весь в огне. Огонь и к нам подбирался, он был какой-то синий, шумный. На нас начала тлеть одежда. Летчик не бросал штурвал. У него горели руки…

Потом удар о землю. Летчика, видимо, выбросило из кабины, а самолет покатился дальше. А самое страшное было, когда мы сидели ночью на берегу озера в снегу и не знали, где мы находимся – на нашей стороне или на территории врага.

Утром старшие разошлись в разные стороны искать помощь. Увидели людей в маскхалатах, подошли поближе, смотрят – звездочки на шапках. Свои, партизаны!.. Оказалось, что фронт и немцы находились всего в двух километрах. Летчика нашли на просеке, он был жив, но без сознания. Весь обгорел, в крови, рана была на голове. И по документам установили, откуда он, с какого аэродрома. Связались, и тогда за нами, за летчиком, за ранеными партизанами прилетели несколько санитарных самолетов. Нас перевезли в тыл, потом в городокский детский дом. В Полоцк вернулись, когда город уже освободили».

Вспоминает Владимир Форинко: «Помню, как нас сажали в самолет, и летчика помню, как он взял меня на руки. Тесно было очень в самолете. Мы лежали, не могли пошевелиться, потому что нужно было вместить как можно больше детей.

В воздухе слышал какой-то стук по обшивке самолета, я тогда еще не понимал, что это пули…

Не помню, кто и как меня вытащил, но вот что запомнил – заплаканное лицо воспитательницы, как она металась там между нами. И догорающий этот самолет…

Когда нас нашли партизаны на берегу этого озера и привезли в партизанскую зону, в землянки, там, на нарах, по-видимому, кто-то лежал. И меня посадили, как самого младшего, на эту, будем говорить, кровать. И тогда я понял, что рядом со мной лежал наш летчик. И мне стало очень страшно. Висела винтовка на стене, он в беспамятстве тянулся руками к ней, бредил, что-то пытался сказать…

Только спустя многие годы я узнал, что летчика звали Александр Мамкин. Это благодаря ему мы остались живы. Он совершил подвиг, сумел посадить самолет. Хотя мог выпрыгнуть с парашютом. Но тогда бы мы погибли».