11
– Верно: это похоже на угрозу.
– Похоже? Да вы издеваетесь! Это просто реплика из «Крестного отца». Когда я слышал, как вы перечитываете эту фразу, у меня было полное впечатление, что передо мной дон Корлеоне.
Хэтэуэй обмахнулся фотографией как веером. Мы находились в его офисе на Ван-Найс, разморенные той же жарой, что и в первый раз, когда я сюда пришел. Не желая присаживаться, я ходил взад и вперед по кабинету, стараясь не слишком удаляться от вентилятора.
– Итак, вы говорите, что у вас ничего не украли?
– Совсем ничего. Не взяли даже Баскию.
– Чего?
– Картину, которая висит на стене в гостиной.
– Мазня, которая похожа на детский рисунок?
– По крайней мере, вас это не оставило равнодушным. К вашему сведению, эта мазня стоит небольшого состояния.
– И вы даже не провели сигнализацию в своей хибаре?
– Видите ли, я еще меньший материалист, чем вы думаете. Можете этому не верить, но типы, которые вломились ко мне, хотели напугать, ничего больше. Как с тем силуэтом перед окном…
Детектив напряженно выпрямился в своем кресле. У меня мурашки побежали по спине.
– Какой силуэт?
– Без сомнения, мне следовало бы рассказать вам об этом раньше… Три дня назад кто-то шатался на улице перед моим домом и, похоже, наблюдал. Когда я вышел, он исчез. Я почти уверен, что за мной следили.
– Черт! Что вы творите, Бадина?! Я думал, что мы с вами команда.
– Мы и так команда.
– И вы позволяете себе выкидывать такие штуки! Я-то с вами честен с самого начала.
– Если бы я вам об этом сказал, что бы это изменило? Мне не хотелось, чтобы вы об этом беспокоились.
– Вы меня за кого принимаете, за мальчика-неженку? Вы еще на свет не родились, когда я рисковал своей шкурой, патрулируя улицы в этом проклятом городе!
С этими словами он поднял покалеченную руку.
– Вы уже находились лицом к лицу с субъектом, который угрожает вам оружием?
– Нет, конечно! Не надо проповедей, я знаю, что мне следовало вам об этом рассказать.
Хэтэуэй успокоился и принялся размышлять:
– Итак, за вами кто-то наблюдал. Вы сумели разглядеть его лицо?
– Нет. Единственное, что могу с уверенностью сказать: это был мужчина.
– Молодой? Старый?
– Без понятия. Я бы сказал, скорее молодой.
– Когда вы садились в свою таратайку, у вас было впечатление, что за вами следят?
– Как вы понимаете, я с тех пор постоянно настороже. Нет, ничего особенного я не заметил.
– Но вы не можете исключить возможность, что вы… точнее, что мы еще под наблюдением?
– Нет.
Наш разговор был прерван приходом в комнату Глории, его секретарши. Еще раньше, придя в агентство, я был удивлен ее возрастом: моложе меня. Мне показалось смешным само предположение, что эти двое могут состоять в близких отношениях. Глория принесла два стакана газированной воды и поставила их на письменный стол.
– Прошу!
– А покрепче у тебя ничего нет? – спросил Хэтэуэй, подмигнув ей.
Не отвечая, она пожала плечами и повернулась ко мне.
– В этой комнате еще пахнет табаком. Он курит, когда находится здесь с вами?
– Вы курите, Хэтэуэй? Вот не знал.
С возмущенным видом она резко развернулась.
– Вы, мужчины, все из одного теста. Вам просто невозможно доверять. Даже не надейся, что я буду изображать сестру милосердия, когда ты в один прекрасный день схватишь рак легких.
Я подождал, когда она выйдет, чтобы подразнить детектива.
– Глория прекрасная женщина.
– Ну да!
– Ей хватает храбрости выносить вас целый день. Скажите, это просто ваша секретарша или вас связывает нечто большее?
– Куда вы лезете, Бадина? Вам не кажется, что у нас на повестке дня более срочные дела?
Он встряхнул головой, будто для того, чтобы прогнать неприятную мысль, а затем постучал пальцем по лежащей на столе фотографии.
– В конце концов, это, может быть, хороший знак…
– Это как, хороший?
– Поразмышляйте пару секунд. Этот силуэт, это вторжение к вам – явные доказательства, что мы движемся в правильном направлении. Кое-кому очень не хочется, чтобы дело снова было открыто. Что же, хотят получить от нас на орехи – огребут по полной программе. Мы не собираемся останавливаться посреди переправы, верно?
– Отлично сказано!
– У вас нет желания заявить в полицию?
– Чего ради? У меня ничего не украли, и вы думаете, я приду к ним и буду подробно излагать нашу теорию заговора? Спасибо, мне этого уже с Эбби хватило.
– По крайней мере, они могли бы снять отпечатки пальцев.
– Думаете, субъекты, которые заявились ко мне, настолько глупые, что преподнесли мне свои отпечатки на блюдце с голубой каемочкой? В любом случае я больше не доверяю вашим приятелям.
– Моим приятелям? Напоминаю, что уже четверть века, как я перестал быть полицейским.
– Бывших полицейских не бывает. Попробовав раздобыть досье, вы, должно быть, разворошили осиное гнездо.
– Если не считать того, что это дело сорокалетней давности, что в департаменте полиции Лос-Анджелеса больше нет никого, кто работал в те годы.
– Зато существует корпоративный дух. Вы же не собираетесь мне сказать, что существует список дел, которые лучше не вытаскивать на свет?
– Я сам из себя сделал адвоката дьявола, вот и все.
– Во всяком случае, полицейские – единственные, кто знает, что мы интересуемся делом моей матери. Глория позвонила этому актеру, и вы расспросили Фреда Робертса – первого помощника режиссера. Помните: со дня смерти Харриса он не переставая разливается соловьем во всех периодических изданиях.
– Думаете, он рассказал о моем телефонном звонке, чтобы устроить еще больше шумихи вокруг себя?
– Такую возможность нельзя исключать. Он должен неплохо знать мир этой среды.
Последнее слово я произнес так, будто речь шла о мафии. Детектив качнулся назад вместе с креслом и положил руку себе на голову.
– Перестаньте так вертеться, Бадина, у меня от вас уже голова кружится.
– Мне слишком жарко. Вам никогда не приходило в голову установить здесь кондиционер?
– Я не сценарист-мультимиллионер, как некоторые! Да сядьте же наконец. Я бы хотел, чтобы вы ответили на вопрос.
– Какой вопрос?
– Тот, который написан на фотографии вашей матери: «Вы уверены, что хотите продолжать?»
Я приблизился к его столу. Хэтэуэй хотел знать степень моей решимости, но помимо этого еще и другое: навела ли на меня страх эта угроза.
– Конечно, я хочу продолжать!
– А как же Эбби?
– Это моя проблема, не беспокойтесь из-за этого. Я в состоянии все уладить.
Он пристально посмотрел мне в глаза, чтобы убедиться в моей искренности.
– Очень хорошо. Тогда я хочу, чтобы вы прослушали запись моего разговора с Норрисом.
– Вы ездили к нему?
– Вчера после полудня в Фресно. Шесть часов дороги – то еще удовольствие!
– Он и правда умирает?
– Честно говоря, я ни за что бы его не узнал. Он превратился в тень самого себя. Как подумаешь, каким высокомерным был этот тип… В конце концов, время всех нас уравнивает.
– Что он вам сказал?
– Предпочитаю, чтобы вы все сами услышали.
Хэтэуэй включил компьютер и открыл аудиофайл. Я устроился напротив.
– Спасибо, что согласился поговорить со мной, Том.
– Прекрати эти реверансы, Хэтэуэй. Ты здесь потому, что я не хочу, чтобы ты надоедал мне все время, которое мне остается. В любом случае мне больше нечего терять… сегодня я им больше ничего не должен.
– Ты говоришь о «доме»?
– А ты как думаешь?
– А ты не так плохо выкрутился: закончил инспектором третьей категории. Другим повезло куда меньше.
– Незачем лишний раз составлять мое резюме, ты здесь не за этим. Что ты хочешь знать?
– Ты, должно быть, уже догадался, тем более что я сказал тебе это по телефону. Мне нужно знать все, что тебе известно о деле Элизабет Бадина. Не то, что знают мелкие сошки вроде меня, и не то, что изложено в бумагах.
– …
– Полагаю, ты помнишь Джеффри Уилсона?
– У меня рак, а не Альцгеймер.
– Я уже подзабыл твое легендарное чувство юмора.
– Конечно, я о нем помню.
– Значит, нет необходимости освежить тебе память. Джеффри отстранили потому, что он чересчур сильно интересовался исчезновением Элизабет Бадина. У него на этот счет было несколько очень интересных теорий…
– Уилсон был большим проглотом и пьянчугой!
– Это я уже знаю. Но еще он был неподкупным полицейским, который старался делать свою работу как можно лучше.
– Неподкупный полицейский. Иначе говоря, то, чем я никогда не был в твоих глазах. Ты ведь меня всегда недолюбливал, так?
– Ошибаешься. Я всегда думал, что Коупленд первостатейный мерзавец и что ты слишком попал под его влияние. Но я ничего не имел против тебя.
– Коупленд был тем, кем был. Полицейский старой школы, не самый худший в «доме»… Часто у него были сомнительные методы, но чтобы достичь результата, к ним проходится прибегать.
– В данном случае результаты расследования были более чем скромными.
– Мы вели его очень пунктуально…
– Скажешь тоже! Представляешь, мне не дали посмотреть досье с Рамирес-стрит, которые департамент ревностно хранит, но у меня был случай детально изучить то, что было в офисе окружного прокурора. Расследование велось спустя рукава с начала и до конца. Вы с Тревором Фадденом были в сговоре. Вы ничего не сделали, чтобы открыть правду.
– Ты не дал мне закончить. Мы вели расследование пунктуально… до некоторой точки.
– Что это, собственно говоря, значит?
– Я тебе уже объяснил, что готов сказать все, что знаю, и нет надобности играть злого копа! Расследование началось с чистого листа. Коупленду и мне удалось установить точную хронологию последних часов актрисы: момент, когда она вышла со студии, ее встреча с мужчиной в ресторане на Голливудском бульваре, последний раз, когда ее видели выходящей из своего дома…
– Уилсон и я тогда допросили одну из соседок.
– Знаю, я помню ваш рапорт. Коупленд хотел направить все наши поиски на мужчину из «Голубой звезды». Его многие заметили, и был составлен хороший детальный фоторобот.
– Хороший детальный? В рапорте из офиса окружного прокурора говорится совсем не это.
– Портрет был годен к использованию, можешь быть в этом уверен: мы добились исключительной точности, как, впрочем, и всегда.
– Но почему же его не опубликовали в газетах? У меня тогда к нему не было доступа. Ни у меня, ни у большинства парней из управления.
– Примерно через десять дней после исчезновения этой девушки Коупленда вызвали в офис Финли. Когда он оттуда вышел, он выглядел на редкость глупо, я никогда его не видел таким. Он просто объяснил мне, что надо пересмотреть порядок приоритетов.
– И мужчина, которого вы разыскивали, больше не…
– Все было предельно ясно: он не был заинтересован в исчезновении Бадина. Представляешь себе, я ошалел и попросил у него объяснить. Коупленд завелся с полуоборота и выпроводил меня со словами: «Послушай, если ты хочешь иметь в «доме» хоть какое-то будущее, вбей себе в башку: наша работа состоит в том, чтобы подчиняться, а не умничать».
– Я будто слышу его самого.
– Я был молодым, честолюбивым, я послушался. Нас заставили выпустить лучший след. Я был достаточно умен, чтобы никогда больше не заговаривать об этом с Джерри.
– Вот дерьмо! Какие у Финли могли быть неприятности за то, что заставил его упустить этот след?
– Ничего особенного ему не было. Ты, должно быть, слышал кучу всяких сплетен про Коупленда, но о нем – ничего.
– О чем ты таком говоришь?
– В 55 лет Финли никогда бы не стал начальником полиции. У муниципалитета был свой фаворит, куда весомее. Все было уже сыграно заранее, но у Финли было ненасытное честолюбие. Как предписывалось законом, была определена комиссия по назначениям. Случаю было угодно, чтобы следователем туда был назначен лейтенант, – близкий к Финли. Никто не был в курсе их взаимоотношений. И вот вместо того, чтобы расследовать для комиссии, лейтенант принялся расследовать деятельность самой комиссии.
– Не могу уследить за твоей мыслью.
– О, сейчас поймешь… Он разнюхал шашни между членом комиссии и женщиной из числа влиятельных лиц города, происхождением из сливок общества Калифорнии. Лейтенант поставил нашего казанову на прослушку и за время бесконечной слежки сделал компрометирующие фото. Так как он не мог действовать один, он взял себе в помощь одного инспектора – глазастого и, прежде всего, зубастого.
– Джереми Коупленд?
– Именно. Доказательств, которые они собрали, оказалось более чем достаточно, чтобы склонить чашу весов. Муниципалитет поднял лапки кверху. Скандала никому не хотелось, и члены комиссии волей-неволей единодушно проголосовали за Финли.
– Который впоследствии потащил за собой наверх и Коупленда…
– Обеспечив тому недурную карьеру в обмен на сдержанность. Джерри был способен броситься с моста головой вниз, если бы Финли отдал ему такой приказ.
– Думаешь, начальник полиции знал, кто такой человек из «Голубой звезды»?
– В этом я уверен. Я провел не одну ночь в размышлениях и пришел к единственно возможному выводу: у мужчины с фоторобота связи с управлением полиции или некоторыми полицейскими города. У него могла быть интрижка с актрисой, но я бы не поручился за то, что он ее убил. То, что произошло затем с прокурорским расследованием, подтвердило мои предположения. Этот тип, должно быть, и правда большая шишка.
– Это ведь тогда арестовали Эдди Ковена?
– Ковен… Да, точно, Коупленд невзлюбил этого парня. Ему хотелось во что бы то ни стало выдавить из него признание, но я сразу же понял, что с ним мы только теряем время. Просто требовался кто-то, кого мы кинули бы журналистам, как кость собакам… подозреваемый, который заставил бы забыть о том, кого нам следовало бы снова искать.
– У Ковена было алиби. Как вам удалось столько дней держать его под замком?
– Если я хорошо помню, алиби у него было шатким: единственным свидетелем, который мог подтвердить, что он весь уикенд находился в Сан-Диего, была его сестра. К тому же Ковен и защищался из рук вон плохо: невиновный, как следует деморализованный человек выглядит так, будто совершил все преступления на свете. Его обвиняли многие из съемочной группы. Ах, эта большая киношная семья!
– Тем не менее его в конце концов отпустили на все четыре стороны.
– Мы знали, что с ним нельзя заходить слишком далеко. Финли не хотел, чтобы завели такое идиотское дело, которое не выдержало бы в суде ни секунды. У нас ничего не было на него.
– Что ты знаешь о роли ФБР в этом деле?
– Не так, чтобы очень много, за исключением того, что приказы отдавались на очень высоком уровне. Сам Финли теперь казался мне всего лишь винтиком в большом и сложном механизме. Ты помнишь: когда вмешались федералы, мы должны были без возражений передать им все дела. Думаю, на самом деле у Коупленда будто гора с плеч свалилась, когда он всучил им этот кусок дерьма.
– Они были в курсе насчет мужчины из «Голубой звезды»?
– Не то слово! Все знали, что федералы начинают дополнительное расследование потому, что девушка была популярной актрисой, но на самом деле они хотели замять дело. Почему? Выгородить этого мужчину, других причин я не вижу.
– Женщина мертва, Норрис. За все эти годы ты испытывал хоть малейшие угрызения совести? Ты хоть отдаешь себе отчет: все то, что ты только что рассказал мне, могло бы изменить ход того расследования.
– Вот только не начинай, Хэтэуэй! Ты сам ничего не сделал, когда отстранили Уилсона! Все это время тебе удавалось спокойно спать, не зная, что случилось с этой актрисой… Знаешь, сколько шлюх и просто несчастных девиц могло околеть в этом городе, и никто не пролил по ним ни слезинки! С чего бы относиться к ней по-другому? Только потому, что речь идет о кинозвезде?
Хэтэуэй выключил проигрыватель.
– Гм… извините, мне, наверно, стоило прервать раньше. Продолжение не очень интересно.
Я неподвижно сидел, опустив глаза, еще под впечатлением от слова Норриса, его хриплого голоса, будто доносящегося из потустороннего мира.
– Что-то не верится, что он вас так легко отпустил. Эта запись может произвести эффект разорвавшейся бомбы.
Взмахом руки Хэтэуэй умерил мой пыл.
– Кто бы нас ни слышал, это не имеет юридической силы. Бедняга Норрис не знал, что я записываю разговор, а к тому времени, когда мы сможем снова открыть это дело, он, скорее всего, будет уже не с нами.
– Во всяком случае, он подтвердил существующие подозрения! Без сомнения, десятки высокопоставленных лиц в курсе, кто убийца моей матери. Если это не заговор, тогда что же?
– Не горячитесь, киношник! Вы ж слышали Норриса: возможно, этот мужчина спал с вашей матерью, но, исходя из этого, утверждать, что раскрыли дело, значило бы бежать впереди паровоза.
– Мне не нравится выражение вашего лица, Хэтэуэй.
– Какое выражение?
– Которое яснее ясного говорит: «Несмотря на все то, что нам удалось открыть, мы все еще не сдвинулись с мертвой точки».
– Вы теперь прорицатель?
– Скажите мне правду.
– Вы занимаетесь бегом?
– Нет.
– Я тоже нет, но мне представляется, для того чтобы добежать до конца дистанции, надо найти второе дыхание. Скажем так – мы уже достаточно пробежали, но второе дыхание пока так и не открылось…
– Должен сказать, умеете вы утешить, когда требуется.
В кармане у меня завибрировал мобильник. А если это Эбби?
– Вы меня извините на минутку?
– Если это ваша дульсинея, охотно извиняю. Видите, я тоже умею читать по лицам.
Полный надежд, я вышел из офиса, но высветившийся на экране номер принадлежал не Эбби. Несмотря на это, я ответил на вызов.
– Дэвид, это Лора Гамильтон вас беспокоит.
– Лора! Как вы?
– Спасибо, хорошо… Ты мне оставил свой номер, и вот…
– Что случилось?
– Мне необходимо с тобой поговорить.
– Слушаю вас.
– Не по телефону, не так… Я бы предпочла, чтобы мы поговорили наедине. Знаешь ботанический сад Калифорнийского университета?
Вот уже многие годы я и носа не совал на территорию университета.
– Который рядом с Ройс-Куэдрал?
– Да, он. Мы можем там встретиться?
Я объяснил ей, что смогу там быть только через сорок пять минут. Не сказав больше ни слова, она разъединила вызов.
Хоть я и обещал Хэтэуэю больше ничего от него не скрывать, Лора была моим свидетелем и у меня с ней завязались особые отношения. Прежде чем ввести его в курс дела, я предпочел бы сам побольше разузнать. Ощущая неловкость, я вернулся в кабинет.
– Скажите, ничего, если я вас оставлю?
– Ну что, голубки помирились?
Я изобразил смущенную улыбку.
– Они на пути к примирению.
– Летите, Бадина! Не стойте тут передо мной как пень! Идите чинить разбитые горшки. Это дело ждало нас добрых сорок лет. А вот любовь не ждет.
* * *
Когда я приехал, Лора Гамильтон была уже у входа в ботанический сад имени Милдред Эстер Матайас. Едва взглянув на ее осунувшееся лицо, я понял, что она позвала меня ради чего-то очень важного. Всю дорогу, пока ехал в машине с Ван-Найс, я только и размышлял об этом. Так тревожно мне еще не было с самого начала расследования.
Она заговорила со мной хорошо поставленным голосом:
– Здравствуй, Дэвид. Пройдемся немного, хорошо?
Мы вошли в сад и стали молча прогуливаться среди кустов и клумб со средиземноморскими цветами. Очень быстро мы оказались полностью окружены зеленью. Трудно поверить, что в самом центре самого загрязненного города страны может существовать такой оазис.
– Я всегда любила гулять здесь. Это так спокойно.
Лора не захотела, чтобы я приехал к ней домой: должно быть, она нуждалась в этом спокойствии, чтобы довериться мне. Мне совсем не хотелось ее торопить. Пусть сама выберет подходящий момент.
На повороте с аллеи она остановилась перед зарослями бамбука, стебли которых были покрыты вырезанными ножом сердечками и именами – долговременные следы, возможно, таких непрочных любовных историй…
– Люди больше ничего не уважают! Почему бы им не делать свои граффити где-нибудь в другом месте? Когда умер мой муж, я нашла большое утешение в растениях и цветах. Это может показаться глупым, но, знаешь, заботиться о саде – это почти как заботиться о человеке. Цветы растут, расцветают, и невольно начинаешь думать, что ты здесь для чего-то нужна. Иногда они вянут раньше времени, но это никогда не случается без причины. Просто потому, что ими мало занимались и не уделили им столько времени, сколько нужно. Природа нас никогда не разочаровывает. Она лишь возвращает то, что ей дали.
Я был убежден, что эти разговоры велись с одной целью – оттянуть начало разговора. Возможно, Лора и сама разочарована в жизни. Может быть, она была предана мужчинами; только если она сейчас не имела в виду судьбу Элизабет.
– Давай остановимся здесь на минутку.
Мы уселись на деревянную скамейку перед небольшим прудиком, откуда время от времени высовывались головы черепах. Лора, которая теперь выглядела очень усталой, закрыла лицо руками.
– С вами все хорошо? Может быть, проводить вас домой?
Она убрала руки, но ее глаза остались полузакрытыми.
– Все хорошо, Дэвид. В тот день я сказала тебе не всю правду.
– Вы сказали то, что сочли нужным.
– Этого недостаточно. Я была… так взволнована, увидев тебя. Твое появление потрясло меня больше, чем ты можешь себе вообразить.
– Мне следовало бы вас предупредить, но я ни на секунду не подумал, что вы можете меня знать. Вы можете доверять мне, Лора. Все, что вы мне расскажете, останется между нами.
Это не было необдуманными словами. Если это будет нужно, я был готов скрыть некоторые вещи от Хэтэуэя.
– Я тебе доверяю, с этим никаких проблем.
– Тогда что не так?
– Есть кое-что, что я никому никогда не доверяла, даже Стивену, моему мужу. С тех пор как ты приезжал ко мне, я много размышляла. Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять: я была неправа, храня молчание.
– Это касается моего отца, не так ли? Вы знаете, с кем встречалась Элизабет в ресторане накануне своего исчезновения?
Я увидел, как слеза покатилась по ее щеке. Лора не стала ее вытирать.
– Речь идет не о твоем отце, Дэвид. А о человеке, работавшем на правительство… об агенте ФБР.
