Тем не менее империя уже вступила на тот гибельный путь, который вскоре приведет ее к катастрофе. Перечисляя причины русской революции, мы говорим обычно о косности элит, нерешенном крестьянском вопросе, контрастах богатства и бедности и прочих важных, но отнюдь не главных вещах. Коммунисты изображали крах романовской России результатом «освободительной борьбы», на деле диссидентского движения. Оно, несомненно, ставило проблемы русской жизни ребром, заостряло их в сознании образованного общества, а дойдя до отчаяния, стреляло и взрывало чиновников, но было бесконечно далеко от народа. Достаточно сказать, что на историческом II съезде РСДРП в 1903 году – где, собственно, возникло слово «большевики» – присутствовало всего 57 человек. И эти полсотни радикалов, мыкавшихся в эмиграции, собирались перевернуть жизнь 150-миллионного народа. Партия Лимонова обладает сегодня, пожалуй, большим общественным весом. Тот же Ленин еще в 1916 году признавался, что он и другие товарищи, старые большевики, едва ли увидят революцию в России.

Мы, конечно, не знаем, как бы развивалась наша история, не впутайся Россия в Первую мировую войну. Возможно, весь мир следил бы за рождением не английского принца Георга Александра Луи, а какого-нибудь цесаревича и великого князя Алексея Николаевича, которому в году, например, 2024-м предстояло бы короноваться в Успенском соборе Кремля под именем Алексея III.

Но вступление в Первую мировую войну стало очередной точкой невозврата в нашей истории. Могла ли Россия избежать войны? Многие считают, что – «да». Дескать, будь Столыпин жив, он бы не допустил катастрофы. Я в этом сомневаюсь. Будь Столыпин жив, к 1914 году он скорее всего был бы давно в отставке, сидел в Государственном совете или писал мемуары на «досадной укушетке» в своей подмосковной или в Колноберже Ковенской губернии, где вырос. Ни Столыпин, никто другой не смогли бы предотвратить вступление страны в Первую мировую войну. Казалось бы, в России 1914 года жил только один человек, которому это было под силу, – Николай Александрович Романов.

Вглядимся в последние 96 часов старой России. 16 июля 1914 года Николай пишет в своем дневнике: «Днем поиграл в теннис, погода была чудная. Но день был необычайно беспокойный. Меня беспрестанно вызывали к телефону… Кроме того, находился в срочной телеграфной переписке с Вильгельмом». Кузен Вилли, император Германии Вильгельм II, за три дня до начала войны еще надеется образумить Ники, остановить надвигающуюся катастрофу. 17 июля 1914 года: «Утром было поспокойнее в смысле занятий… Выкупался с наслаждением в море». 18 июля 1914 года: «После завтрака принял германского посла». Еще одна попытка договориться. 19 июля 1914 года: «Германия объявила нам войну». Ночью около двух часов с четвертью Николая, уже входившего в свою спальню, нагнал камердинер Тетерятников с последней телеграммой от кузена Вилли: «Только ясный и однозначный ответ твоего правительства может предотвратить бесконечные страдания», – писал кайзер. Но Николай пошел спать, оставив на телеграмме пометку: «Получена после объявления войны». В эти последние часы мира царь удивительно спокоен: купается, играет в теннис, общается с дочерьми, читает, только с некоторой досадой упоминает о царящей вокруг суматохе. Николай давно все решил. Точнее, за него решила история. И он биллиардным шаром катился в уготованную ему лузу.

Это началось менее столетия до описанных событий. В истории часто так бывает. В потоке повседневной жизни современники редко способны разглядеть события, которым действительно суждено изменить будущее. Особенно когда речь идет не о каком-то конкретном факте, то есть случившемся в реальности, а о настроении умов, идеях и мечтаниях, которые только побуждают к действиям, не обязательно здесь и сейчас. Они создают общественную атмосферу. В ней воспитываются, обзаводятся принципами и ценностями те, кто будет делать историю завтра. И все же пусть у этих идей и мечтаний, еще смутных, непроработанных, но потенциально разрушительных для империи, будет дата: 6 декабря 1833 года. До роковой войны оставался 81 год, фактически жизнь одного человека. Вот срок, который превратил эфирную субстанцию мысли в материальную силу, обрушившую грандиозную четырехсотлетнюю империю.