Обликвус 
    
    Среди преподавателей мединститута есть те, что запоминаются на всю жизнь. Обликвусу досталось редкое счастье: его знают и помнят даже студенты, которым он никогда ничего не преподавал. Прозвище вполне отражает одну из его анатомических особенностей (специально для людей, далеких от медицины: «obliquus» по-латыни — косой). Есть самарский студенческий анекдот: едут студенты в битком набитом автобусе второго маршрута (тоже легенда) и обсуждают преподавателей анатомии.
    — А у нас Обликвус.
    — Кто такой?
    — Да есть один: косой, хромой, бородатый и заикается.
    — За-ато не кэ-курю! — раздается голос сзади.
    Наше знакомство с Обликвусом тоже происходило в весьма запоминающейся и своеобразной манере. Придя в анатомичку, мы собрались в учебной комнате. Занятие, судя по часам, должно было уже минут десять как начаться. И тут в приоткрытую дверь последовательно пенетрируют: нога, рука, борода и глаз с бельмом. Пауза, затем второй глаз. Последний сосредоточивается на нас, и раздается голос:
    — Кэ-акая гы-руппа?
    — Сто двадцать вторая, — отвечает староста.
    — А-а-а-а вот и я, — отвечает Обликвус и заходит в комнату уже целиком.
    — Гы-оворите, учили пэ-озвонки шейного отдела?
    — Да, — гордо отвечаем мы.
    — Опэ-тимисты, — заявляет он и бросает одному из студентов связку позвонков, которую до сего момента вертел в руках. — Мы-аэстро, у вэ-ас пять се-екунд, чтоб назвать, какой это пэ-озвонок! — С этими словами он тычет пальцем в один из связки.
    — Вы-ремя вышло, два! Ваша очередь, бэ-арышня!
    В рекордно короткие сроки обананивается вся группа. И начинается собственно учеба. Обликвус учил интересно, с задором, с подколами, расслабиться не мог никто.
    — Кы-кислецова, что такое ductus ejaculatoris? Как не зы-наете? Это такой пэ-роток, по которому мэ-маленькие, с хвостиками бе-егут-бе-егут — и пы-ривет, Кы-кислецова!
    — Бе-елов нас уверяет, что у я-аичка есть верхний угол и нижний угол. Сы-вятые угодники, они, по-вашему, ты-реугольные, что ли? Или, не пы-риведи господь, кэ-вадратные? А-ага, и зы-венят…
    Это благодаря ему мы выучили общеизвестный стишок:
               Как на лямина криброза
      Поселилась криста галли,
      Впереди — форамен цекум,
      Сзади — ос сфеноидале.
     
    
    Это он старался, чтобы группа всегда была обеспечена анатомическими препаратами:
    — Эх, не у-успели, сэ-оседи лоток с пенисами сы-лямзили… Ну, ничего, за час наиграются, отдадут.
    Это он, обладая по природе неиссякаемым источником жизнелюбия и какого-то ребячьего озорства, мог сподвигнуть на спонтанную посиделку половину преподавательского состава, а потом прятаться в шкафу от второй, более сознательной и в чем-то справедливо негодующей второй его половины во главе с собственной матерью, почтенных лет преподавателем анатомии. И только он с его ревнивой фортуной мог выпасть из шкафа аккурат ей под ноги с воплем «мама!».
    Это он застрял между двух березок, сдавая на своей машине задним ходом, и горестно изрек:
    — Гэ-оворила мне м-мамочка — купи «Москэ-вич», он у-уже!
    Его было невозможно не любить. Он больше, чем просто преподаватель, он — часть наших студенческих легенд.