* * *

Чань проснулся -- его лицо запуталось в волосах жены, он вдыхал ее темное тепло. За дверью царапалась Линь-Линь, и рыбак понял, что пора вставать. Хотя ему очень хотелось поспать с женой подольше, он подошел к двери и впустил кошку.

Чань уже начал готовить чай, когда ему на руку опустилась маленькая ладонь. Рядом стояла Месонь.

-- Неправильно, что ты сам готовишь себе чай, муж мой, -- сказала она. Потом взяла у него из рук чайник, поставила на огонь и подложила в очаг щепок.

Чань сидел и смотрел на нее, толком не зная, что ему делать. Линь-Линь терлась о его ногу, напоминая о завтраке. Он направился было за рыбой, но жена вновь остановила его.

-- Но я должен покормить Линь-Линь, -- сказал он.

-- Я сама накормлю ее.

-- Но ты ей не нравишься. Я сам всегда ее кормил.

-- Она научиться меня любить, когда поймет, что мы с ней -- сестры, и ты заботишься о нас обеих. -- С этими словами Месонь взяла с тарелки кусок рыбы и протянула Линь-Линь, но та отпрянула, хоть и была голодна.

-- Ну, все равно, -- сказала Месонь. -- Скоро она поймет, что я ей не враг.

Чаня сбила с толку такая перемена в распорядке жизни, поэтому он только сидел и качал головой, глядя, как жена готовит ему в дорогу рисовые колобки. Она сложила их ему в кошель, пожелала попутных ветров и хорошего улова и обняла на прощанье.

-- О Линь-Линь не беспокойся, -- сказал она, помахав рукой. -- К концу дня мы станем большими друзьями.

Чань вышел хижины в промозглый рассвет, ощущая внутри такое тепло, какого никогда не чувствовал раньше. К его удивлению, тепло это не выветрилось за весь долгий день в холодном море. Вернувшись вечером домой, он увидел, что Линь-Линь свернулась калачиком на коленях у Месонь, тихо мурлычет и ест кусочек рыбы. Чань сел с ними ужинать, а после еды они с Месонь опять занялись любовью у очага. Линь-Линь же лежала рядышком и мурлыкала.

Впервые в жизни Чань был счастлив -- так счастлив, что забыл сказать жене о том, что торговец рыбой в тот день заплатил ему вдвое меньше, чем обычно.

Шли недели, Чань, Месонь и Линь-Линь становились все ближе и ближе друг другу. Чань очень жалел, что столько времени приходится проводить вдали от семьи, поэтому в море он начал выходить все позже и позже, а возвращаться -- раньше, вместе с другими рыбаками. Но торговец все равно платил ему меньше, чем остальным. Месонь просила его обратиться за помощью к ее отцу, но Чань был человеком гордым и постоянно отказывался. В конце концов, они решили, что каждый день, пока Чань в море, Месонь сама будет продавать его рыбу.

Теперь каждый день, только Чань уходил из дому, Месонь надевала на шест две корзины с рыбой и долгой дорогой отправлялась на рынок, где продавала мужнин улов женам торговцев и ремесленников.

А старый рыботорговец стоял посреди площади и раздумывал, наблюдая, как Месонь продает весь улов чуть ли не за половину его цены. Хотя почти всю его рыбу помощники развозили на тележках по далеким деревням, такого соперничества в самой рыбацкой деревне торговец потерпеть не мог. Он поклялся отомстить Чаню -- тот был теперь его заклятым врагом. А когда мимо проходила Месонь, торговец приветливо улыбался ей и желал процветания.

И когда однажды вечером встречный ветер унес лодки рыбаков далеко от берега, старый торговец рыбой нанес свой удар.

Месонь вернулась с рынка домой рано, продав весь улов еще до полудня. А когда поднялась буря, она начала беспокоиться за мужа. Она просидела у огня с Линь-Линь на коленях до самого вечера и даже позже, и тут в дверь постучали. Она открыла -- там стоял старый торговец рыбой и протягивал ей какой-то сверток.

-- Простите меня за столь поздний визит, -- произнес он, -- но поскольку ваш муж сегодня не вернулся, я подумал, что вам понадобится что-нибудь на ужин. Мне хорошо известно, что самую лучшую рыбу Чань всегда приберегает для вас и вашей кошки. Я принес вам говядины, которую мои помощники выменяли на рыбу у крестьян в далеких деревнях. Окажите мне честь и примите от меня этот скромный дар.

Месонь не доверяла старому торговцу. До возвращения Чаня она могла бы обойтись и холодным рисом, однако Линь-Линь риса не ела, поэтому она с благодарностью приняла сверток ради кошки.

-- Приятного аппетита, леди Чань, -- ухмыльнувшись, сказал торговец. -- И пусть ваш муж возвратится скорее. -- С этими словами он ушел, а Месонь принялась готовить на огне мясо.

На следующее утро ветер сменился, Чань вернулся домой и обнаружил, что Месонь и Линь-Линь лежат мертвые перед погасшим очагом. Он упал на колени у тела своей молодой жены и зарыдал. Отец Месонь зашел к ним в хижину в конце дня и нашел его в слезах.

Месонь и кошка съели все мясо прежде, чем яд подействовал, поэтому все решили, что они отравились испорченной рыбой -- ведь Чань не вернулся в тот вечер со свежим уловом. Соорудили огромный погребальный костер, и на него возложили Месонь, обяженную в лучшие шелка. На похороны собрались все селяне -- потрясенные, они увидели, что рядом с телом девушки лежит тело черной кошки. Но никто не сказал ни слова -- Чаню было больно и без того, чтобы над ним еще смеяться. А между собой его односельчане перешептывались: какие кошмарные жестокости, должно быть, совершил Чань в прежней жизни, что так наказан в этой.

После похорон Чань вернулся в свою опустевшую маленькую хижину и лег на тюфяк. Мысли о Месонь стискивали ему сердце, и он свернулся в комок боли и одиночества. Не осталось даже теплого мурлыканья кошки, чтобы утешить его. Сон никак не шел. Стоило ему закрыть глаза, как в голове возникал образ любимой жены или воспоминание о мягкой шерстке Линь-Линь. Есть Чань тоже не мог. Три дня пролежал он в такой муке на тюфяке, вставая только разжечь огонь да облегчиться. В конце концов, на третью ночь он заснул, и приснились ему сначала Месонь и Линь-Линь, потом -- мягкий мех Линь-Линь, потом -- любовное касание Месонь, а потом -- все сразу. И приснилось ему, что он просыпается от того, что его лица касается чей-то мягкий мех.

Огонь в очаге почти погас, но он различил, что рядом с его тюфяком кто-то стоит. Женщина -- однако не женщина. Всю ее покрывала черная мягкая шерсть, точно у Линь-Линь, но телом напоминала она Месонь. Женщина-кошка легла к Чаню на тюфяк, а он, хоть и подумав, что нужно бы испугаться, почувствовал себя с этим существом очень покойно и безопасно.

Она изогнула спину, прижавшись к нему мохнатой полной грудью. Чань повернулся и взял ее груди в ладони, перебирая теплый мех. Она перевернулась на живот и вытянулась, а он пробежал пальцами по ее спине. Когда она разогнула руки, Чань увидел, как блеснули когти -- дюймов двух в длину и острые, точно кинжалы. Но он не встревожился. Он гладил ее пушистую спину, хвост, а тот вздрагивал от его прикосновений.

В отсветах умиравшего очага он видел, что глаза у существа -- глубокие и зеленые, как у его жены Месонь. Только длинных волос не было. На голове торчали треугольные уши. Чань почесал женщину-кошку за ушами -- так же когда-то он ласкал Линь-Линь, -- и та прижалась к нему всем телом, согревая его своим мехом. Потом она снова встала, подняла его, точно он был совсем маленьким ребенком, и поставила на колени. Затем опустилась на четвереньки, повернулась к нему спиной и задрала хвост, глядя на него через плечо зелеными глазами, в которых плясали отсветы угольков. Чань схватился руками за ее туловище, за эту шерсть и вошел в нее. Женщина-кошка протяжно взвыла от наслаждения. Он двигался, а она мурлыкала, и Чань ощутил, как сквозь все его тело пробегает глубокая дрожь и замирает где-то в груди. Ее когти рвали тюфяк, она уже не могла сдержаться и вскрикнула пронзительно и высоко. В этот миг и Чань дал себе волю. Уснул он, уткнувшись лицом в мягкий мех ее груди.

Чань проснулся перед самой зарей и потряс головой, стараясь развеять остатки странного сна. Чудно -- он больше не чувствовал той кошмарной скорби, что мучила его прежде. Возможно, сон стал его наградой за все труды, что совершил он в своей жизни. Женщина-кошка грела его, как Линь-Линь, и любила, как Месонь. Дивное и странное это дело, подумал он, но мне все равно не хватает жены и кошки. А потом он заметил, что шелковая свадебная подушка, на которой спали они с Месонь, вся изодрана в клочья. И снова восторг и ужас охватили его. Он решил выйти на лодке в море.

Когда он шел по просыпающейся деревне, его остановил один рыбак:

-- Чань, ты слыхал? Нет, ты слыхал или нет?

-- Что слыхал? -- спросил Чань.

-- Сегодня утром торговца рыбой нашли мертвым. Его разорвал на куски какой-то зверь. Наверное, тигр.

-- Карма, -- только и вымолвил Чань, едва улыбнувшись. И вывел свою маленькую лодочку в море.

С того дня Чань рано утром снова выходил в море, а поздно вечером возвращался. Флот Старого Квока остался у него, и он разбогател, но продолжал работать так же усердно, как и прежде. Другую жену он брать себе не стал, и односельчане снова начали поговаривать о его странностях, ибо вовсе не казалось, что он одинок. И по-прежнему самую лучшую часть улова он уносил домой -- столько рыбы, что хватило бы прокормить целую семью. Односельчане были уверены, что Чань завел себе новую кошку, а может, и несколько: каждую ночь из его хижины доносились протяжные кошачьи вопли. Люди останавливались и в изумлении прислушивались -- иногда казалось, что это кричит женщина.