14

Каждому свой крест

Возможно, вы удивитесь, но Америка тоже христианская страна в том смысле, что сильнее всего на ее культуру повлияли переселенцы из Европы. Если вспомнить, как рьяно они насаждали свои ценности (считая, что обязаны просветить «дикое туземное население»), стоит ли удивляться, что ценности привились на новой почве? Нет, это не значит, что все граждане нашей великой Республики – христиане; мы ведь даже не все республиканцы. Одна женщина-иудейка, весьма известный преподаватель литературы, рассказывала, как пришла сдавать экзамены на первом курсе и ей достался вопрос: «Христианские мотивы в рассказе “Билли Бадд”». Тогда, в 1950-х годах, ее профессорам и в голову не приходило, что для некоторых студентов христианские мотивы – темный лес.

В наши дни преподаватель, конечно, не может по умолчанию предполагать, что все его ученики – христиане. Это обязательно выйдет ему боком. И все же, вне зависимости от вероисповедания читателя, европейская и американская литература требуют хотя бы краткого знакомства с Ветхим и Новым Заветом. Точно так же, если вы захотите прочесть книги, порожденные исламской, буддийской или индуистской культурой, не обойтись без информации об этих конфессиях. Мощная религиозная традиция всегда влияет на культуру; даже если сам писатель – человек неверующий, основные ценности и убеждения поневоле просачиваются в его тексты. Они не всегда относятся к области духа, а могут определять, например, место личности в социуме, или отношение человека к природе, или роль женщины в общественной жизни. Впрочем, как мы видели, сакральное в литературе часто проявляется в виде аллюзий, параллелей, аллегорий. Читая индийских авторов, я всегда смутно чувствую, как много упускаю из-за того, что мало знаком с религиозными течениями Индостана. Конечно, я мечтаю лучше понимать эти тексты и по мере сил расширяю эрудицию, но мне еще работать и работать.

Итак, в Америке не все христиане; и даже те, кто себя таковыми считает, совсем не обязательно знатоки Нового Завета. Но уж как минимум они в курсе, почему христианство называется христианством. Не бог весть какая загадка, но вообще это важно. И даже очень. Нортроп Фрай, один из величайших американских литературоведов, еще в 1950-х говорил, что библеистика – сравнительное изучение персонажей Ветхого и Нового Завета и навеянных ими художественных образов – мертвая дисциплина. С тех пор лучше не стало: среднестатистический читатель по-прежнему слабовато ориентируется в библейских мотивах и типажах. Но о Христе мы все более-менее знаем.

На всякий случай напомню в общих чертах. Итак, Иисус Христос:

– был распят, имел раны на кистях рук и ступнях ног, в правом боку и на голове;

– испытывал страшные муки;

– принес себя в жертву;

– легко находил общий язык с детьми;

– ловко управлялся с хлебом, рыбой, водой и вином;

– погиб, или ушел из этого мира, в возрасте тридцати трех лет;

– работал плотником;

– использовал весьма скромные средства передвижения, чаще всего ослика или собственные ноги;

– вроде бы умел ходить по воде;

– часто изображается с распростертыми руками;

– провел какое-то время один в пустыне;

– по слухам, боролся с дьяволом; возможно, подвергался искушению;

– в последний раз был замечен в компании воров;

– изъяснялся притчами и афоризмами;

– был погребен, но воскрес на третий день;

– поначалу имел двенадцать учеников, но не все оказались ему одинаково преданы;

– умел прощать зло;

– пришел в мир, чтобы искупить его грехи.

Может быть, вас что-то покоробит в этом списке или покажется ерническим. Но, если вы хотите воспринимать книги как литературовед, придется на время чтения остудить в себе религиозный пыл и вникнуть в авторский замысел. Познания в области религии пригодятся, а вот чересчур строгая приверженность букве может помешать. Ведь нужно понимать, как и из чего строится сюжет; иными словами, подходить к нему аналитически.

Представьте: мы с вами читаем книгу, роман, довольно короткий. И пусть в нем будет главный герой: уже немолодой мужчина, вернее сказать, пожилой. Очень бедный, с весьма скромной профессией. Ну, допустим, не плотник, а рыбак. Иисусу часто доводилось иметь дело с рыбаками, да и вообще, рыба – символ Христа, так что перекличка уже наметилась. Нашему рыбаку уже давно не везет, так что все в нем разуверились. Заметим, что тема веры и сомнения часто возникает в этом романе. Есть один парнишка, совсем мальчик, который по-прежнему доверяет рыбаку; увы, мальчику запретили выходить с ним в море: родители парня, как и все в порту, считают, что старик приносит несчастье. Вот вам еще черта: старик умеет расположить к себе детей, по крайней мере одного ребенка. Получается, у него есть ученик. Вдобавок наш рыбак – человек добрый и честный, это тоже важно. Ведь мир, в котором он живет, довольно жесток и полон корысти, можно сказать, погряз во грехе.

Итак, старик выходит в море один. Неожиданно ему на крючок попадается огромная рыба и начинает тащить его вместе с лодкой прочь от берега, в незнакомые места. Море там абсолютно пустынно. В полном одиночестве старик испытывает физические мучения, из-за которых начинает даже сомневаться в своих силах. Он в кровь разодрал руки, пока удерживал бечевой рыбу, и, кажется, повредил себе что-то в боку. Но подбадривает себя фразами вроде: «Человек не для того создан, чтобы терпеть поражения. Человека можно уничтожить, но его нельзя победить» – и другими вдохновляющими афоризмами. Каким-то чудом он умудряется продержаться в морской пустыне три дня, причем на берегу все думают, что он уже погиб. Акулы отрывают куски от его громадной рыбы, но он упрямо тянет за собой в порт то, что от нее осталось. Его возвращение похоже на воскрешение из мертвых. Чтобы добраться до дома, ему нужно подняться на холм, и он тащит на плечах мачту от своей лодки, причем снизу это выглядит так, будто он несет крест. Затем он падает на кровать в хижине, широко раскинув руки – так, что видны его истерзанные, кровоточащие ладони. А на следующее утро, когда люди обнаруживают гигантскую рыбу, даже скептики снова начинают верить в старика. Он приносит в отчаявшийся мир надежду на обновление и искупление, и… Вы что-то хотели сказать?

А у Хемингуэя ничего такого нет?

Конечно, есть. «Старик и море» (1952), прекрасная литературная притча, такая ясная, с такой отчетливой христианской символикой, что все понятно даже новичку. Впрочем, справедливости ради надо отметить: у старины Хема все не так прямолинейно, как я сейчас пересказал. А борьба со стихией выписана настолько живо и объемно, что сама по себе несет множество смыслов: победа над враждебными силами, триумф человеческой воли, могущество веры и надежды. Не обязательно выискивать одни лишь параллели между образом старика Сантьяго и фигурой Христа.

Так что же, любой образ, списанный с Христа, должен быть вот таким очевидным и недвусмысленным? Нет, конечно, совсем не обязательно соответствовать всем параметрам. Не обязательно даже быть мужчиной. Или добрым христианином. Или даже просто добрым. (Нужны примеры? Почитайте Фланнери О’Коннор.) Но тут уж мы забираемся в область иронии, а пока нам это не нужно. Пока. Но если персонаж достиг определенного возраста, ведет себя определенным образом (навлекая на себя определенные последствия), испытывает определенного рода страдания, ваше литературное чутье должно встряхнуться и насторожиться. А поконкретнее? Ну хорошо, вот вам список. Может, и не самый полный, но для начала сойдет.

Итак, персонаж может быть подобием Христа, если:

– ему 33 года;

– он одинок, желательно практикует воздержание;

– имеет раны или отметины на руках, ногах или в правом боку (терновый венец – плюс балл);

– жертвует собой ради других (лучше всего, если жертвует жизнью; не обязательно в добровольном порядке);

– попадает в пустыню или другую глушь, где подвергается искушению; сводит знакомство с дьяволом…

…В общем, вы меня поняли: если что, сразу смотрим в список.

А если не все пункты соблюдены? Ничего страшного. Вспомните старика Сантьяго: ему ведь далеко не 33! Что ж, возраст – хорошая подсказка, но герой, выполняющий функции Христа, не обязан походить на Него абсолютно во всем. Иначе это был бы не художественный аналог Иисуса, а сам Иисус. Буквальные соответствия: претворение воды в вино (разве что каким-нибудь топорным способом, например украдкой вылить воду из чьей-то чаши и плеснуть в нее алкоголя), раздача хлеба и рыбы на пять тысяч персон, проповеди, взаправдашнее распятие, полное повторение всех Его шагов – все это лишнее. Нас ведь интересует символика.

И здесь мы возвращаемся к вопросу, который уже затрагивали в предыдущих главах. Художественная проза, поэзия, драматургия – все эти сферы не терпят буквализма. Допустим, я скажу: этот герой подобен Христу, потому что совершает X и Y. А вы возразите: но ведь Христос совершил еще А и Z, а X делал совершенно иначе, и, вообще, этот ваш герой слушает AC/DC. Ну да, тяжелый рок не похож на церковные хоралы. Так ведь герой и не тянет на спасителя целого мира. Ни один литературный эквивалент Христа не может быть столь же чистым и божественным, как Он сам. Помните: литературное творчество есть работа воображения. И чтение тоже. Нужно подготовить воображение к восприятию сюжета, чтобы увидеть возможные истолкования, иначе останутся одни лишь действия да события. Любые символы, смыслы, темы, мотивы, образы, которые мы черпаем в текстах – практически все, кроме персонажей и их перемещений, – прочитываются только благодаря тому, что наше воображение работает вместе с авторским. Только подумайте: автор, может быть, тысячу лет как умер, а мы до сих пор ведем с ним диалог, обмениваемся смыслами. Впрочем, отсюда вовсе не следует, что в тексте можно увидеть все, что нам заблагорассудится. Тогда получился бы не диалог, а произвол нашего воображения; не чтение, а переписывание текста. Но к этой проблеме мы еще вернемся.

И все же, если кто-то из студентов спрашивает, можно ли считать такого-то персонажа списанным с Христа, и приводит в качестве довода три-четыре параллели, я обычно отвечаю что-нибудь вроде «да, вполне». Образы Христа, говорю я студентам, есть везде, где вы их видите. Если этому находятся и формальные подтверждения, считайте, что вы не ошиблись в своих выводах.

Вот хотя бы Джун Кэшпо из романа Луизы Эрдрич «Любовное зелье» (Love Medicine), не столько героиня, сколько средство движения сюжета: она умирает, ее сын наследует деньги, покупает на них машину, дальше машина эта попадает в руки ее незаконного (и непризнанного) сына. Ну, сами понимаете: мать, машина… Но Джун олицетворяет гораздо большее. Она едва мелькает в романе, но на его страницах появляется первой из всех героев. Я первым же признаю, что она мало чем походит на Христа. Перед нами алкоголичка, прямо говоря, проститутка, эгоцентричная донельзя, а следовательно, никудышная мать, хотя это последнее не имеет никакого значения, когда мы сравниваем ее с Иисусом. Собственно, и гибнет-то она после обслуживания очередного клиента, какого-то инженера из нефтедобывающей компании, когда в жуткую метель бредет от его грузовика в свою резервацию (невозможно большое расстояние в любом случае).

Кажется, дело ясное, что дело темное. Но не спешите! Все это происходит в день Пасхи, и связи с Джун возникают самые разнообразные. При встрече в баре мужчина очищает ей сначала одно крашеное яйцо, потом другое. Про первое он говорит, что по цвету оно подходит к воротнику ее платья, а та отвечает, что по форме эта деталь напоминает яичную скорлупу. Она ощущает себя столь же хрупкой, как будто внутренний мир ее остался чистым, незапачканным грязью мира внешнего. Вывалившись из его грузовика, она подбирает свои вещички и собирается идти домой. Даже метель не останавливает ее, и в этом она похожа на Христа, шествовавшего когда-то по водам.

Но, как любят говорить в рекламе, это еще не все. Джун как будто воскресает в той самой синей машине, которую покупает ее сын Кинг на деньги, унаследованные от нее. Потом машина попадает к незаконорожденному сыну, Липше Морисси; тот выигрывает ее в карты, а придумывает этот хитрый ход отец Липши, Джерри Нанапуш. То, что Джун связана с машиной, повторяется в романе не один раз, а особенно настойчиво тогда, когда Кинг в приступе ярости кидается на кузов. Гораздо позже, в романе 1993 года «Бинго-палас», призрак Джун появляется в виде призрака «ее» машины, увозящей в уже другую метель Джерри, на призрака вовсе не похожего. Очень интересно, особенно если вспомнить, что тип машины, Firebird, напоминает о Фениксе, птице, которая возрождается из пепла после самосожжения.

У Джун есть и ученики, если можно так выразиться в данном случае. Родственники, встретившись через несколько месяцев после ее гибели, перемывают ей кости, но делают это с каким-то мистическим трепетом. Понятное дело, они ее презирают, но не говорить о ней не могут. А Липша, простодушный, жаждущий признания, возводит ее вместе с Джерри чуть ли не в святые. Упорно отказываясь видеть в ней дурное, он доходит до утверждения, что она и бросила его в свое время на бабушку Кэшпо исключительно из жалости, мол, потому только, что из законного сына ничего путного не вышло. Джун становится не просто трагической фигурой, погубившей и себя, и, с точки зрения родни Кэшпо, мужа (хотя Горди Кэшпо вполне способен к саморазрушению без всякой посторонней помощи), но вырастает до уровня мифа, а история ее жизни организует и направляет жизни тех, кто остается после нее. Самое же главное в том, что она спасает Липшу и дает ему чувство обретения семьи.

Ну и что же у нее общего с Христом? Многие скажут, что вовсе ничего, а горячо верующие, возможно, даже оскорбятся. Колеблющимся же я укажу, что гибнет она в главе под красноречивым названием «Величайший в мире рыбак». В ней заключено все то лучшее, на что мы можем надеяться в своем ироническом веке. Христос может обозначать собой многое, даже такое, что весьма мало его напоминает. И весьма часто, ища параллели, мы замечаем прежде всего внешние эффекты, но не детали.

Наверное, вы спросите: а зачем нужны литературные аналоги Христа? Как и во всех остальных случаях, когда автор обращается к более раннему тексту, он, видимо, хочет донести до нас какую-то мысль. Например, если герой жертвует собой, параллель с Христом выявит его самоотверженность: ведь жертва Иисуса – величайшая в истории человечества. Может быть, автор хочет выделить мотив надежды, чуда, искупления. Или же он иронизирует и хочет, чтобы герой выглядел не великим, а, напротив, ничтожным. Но можете быть уверены: для чего-то это нужно. А вот для чего именно – это вопрос к воображению.