Глава седьмая
Медицина и философия
Особое место среди врачей первой половины XIX века занимает Данило Михайлович Велланский, поскольку именно он стал первым в России врачом-философом. Его влияние выходило далеко за пределы физиологии и медицины, отразилось на общем ходе развития тогдашней философской мысли, распространившись и в Санкт-Петербурге, и в Москве. Будучи знаком с поэтом и воспитателем царских детей Жуковским, он обсуждал с ним устройство во дворце класса философии, говоря: «Счастливы народы, где философы царствуют, а цари философствуют». Однако император Николай I, должно быть, придерживался иного мнения – и класс так и не был открыт, что на научную репутацию и влияние Велланского ничуть не повлияло – в свое время кружок представителей московских интеллектуалов предложил ему 20 000 рублей за прочтение двадцати лекций. В истории частенько встречаются любопытные совпадения. Велланский, как и Постников, был при крещении наречен Данило. Как и Постников, происходил из Черниговской губернии. Вот только его отец стоял гораздо ниже на общественной лестнице, чем предки Постникова, – был простым кожевником, не имевшим возможности дать детям хоть какое-то образование. Да и фамилия его (соответственно, и мальчика Данилки) была Кавунник, за что Данилка, надо полагать, вытерпел немало насмешек от сверстников (кавун на украинском – арбуз).
Родился он в 1774 году, до десяти лет грамоты не знал вообще, а потом за его образование всерьез взялся местный дьячок, обратив внимание, что мальчик весьма неглуп и заметно выделяется среди сверстников. Те же самые наблюдения сделал местный врач Костенецкий, взявшийся обучать подростка латыни, – сомневался, что мальчишка столь «низкого» происхождения пробьется во врачи, и решил сделать его хотя бы фельдшером (для которого тогда знание латыни было столь же обязательно, как для врача).
Уже через год Данило написал Костенецкому прошение с просьбой принять его на работу фельдшером – по латыни. Фельдшером его Костенецкий, конечно, не принял (для этого тоже требовалось образование), но, приятно удивленный успехами воспитанника, добился, чтобы 15-летнего Данилу приняли учиться в ту самую Киевскую духовную академию, чьи выпускники сплошь и рядом становились кем угодно, только не духовными лицами.
По воспоминаниям соучеников, первые годы Данило буквально бредил одной-единственной мечтой – стать архиереем. Так много молился и так страстно бил поклоны, что на лбу у него постоянно красовалась немаленькая шишка. Однако к 18 годам эта мечта как-то незаметно пропала – юноша увлекся литературой, как тогдашней художественной, так и научной. Мысли о духовной карьере развеялись…
Еще продолжая занятия в академии (и уже работая фельдшером), Данило устроился домашним учителем к детям помещика Хрущева. Перед ним была поставлена задача – за два года подготовить их к поступлению на службу в гвардию. Именно там он и стал Велланским – прочитав эту фамилию в каком-то французском романе, помещик заявил:
– Данило, отныне ты не Кавунник, а Велланский!
Самодурство, конечно, но Даниле оно пришлось по душе, свою простонародную фамилию он недолюбливал, так что Велланским стал с большой охотой, с тех пор так и именовался во всех документах.
Но и о медицинской карьере он тогда размышлял не особенно серьезно, что видно из договора с Хрущевым: вместо оплаты деньгами Данило попросил устроить так, чтобы и его с детьми помещика определили в гвардию (весьма престижно для сына кожевника).
Но вот поди ж ты… Стало известно, что пятерых студентов академии (самых что ни на есть отличников) должны послать за границу для изучения медицины. По некоему неисповедимому движению души туда же потянуло и Данилу, а учился он отлично и потому без труда попал в список. Правда, всем пятерым удалось добраться только до Санкт-Петербурга: как раз в то время, когда они приехали, умерла Екатерина и на престол взошел Павел I. Все распоряжения Екатерины о посылке молодежи для учебы за границу он отменил. В чем был не так уж и неправ: ехать молодым людям предстояло во Францию, а в те времена там форменным образом полыхал кровавый бардак: революционеры отрубали головы сначала «врагам народа», потом друг другу, шла гражданская война, потом вторглись иностранные войска… Какая уж тут учеба?
Велланскому пришлось стать студентом медико-хирургического училища, двумя годами позже преобразованного в Санкт-Петербургскую медико-хирургическую академию. Вскоре на престол (по трупу отца) взошел Александр I, способную молодежь вновь стали отправлять на учебу за границу, и в 1802 году Велланский на несколько лет покинул Россию. Правда, три года он провел уже не во Франции, а в Германии. С большим вниманием слушал лекции известного немецкого философа Шеллинга и крупного естествоиспытателя Окена, приверженцев широко распространившейся в то время натурфилософии. Свою задачу натурфилософы видели в том, чтобы уяснить и научно доказать основные понятия естественных наук и найти меж ними внутреннюю связь: материя и сила, движение и изменения в природе, притяжение и отталкивание, время и пространство, сущность и материя. А поскольку времена стояли «прогрессивные», натурфилософы четко разделились на два лагеря: одни были чистейшей воды материалистами, отвергая любое «божественное начало», другие видели в основе основ как раз духовное начало, то есть божественное. Велланский (видимо, еще и в силу духовного образования) принадлежал ко вторым.
В 1805 году, вернувшись на родину, Велланский защитил докторскую диссертацию на латинском языке. Причем, что интересно, вопреки давно сложившейся практике у него вообще не было оппонентов: значительная часть диссертации была посвящена как раз натурфилософии, и единственным специалистом в России, знакомым с этим предметом, был сам Велланский. Без всяких прений Велланский был удостоен степени доктора медицины и хирургии. И сделал неплохую карьеру: в Медико-хирургической академии преподавал ботанику, фармацию, анатомию, физиологию и патологию. Был адъюнктом нескольких кафедр (нечто вроде современного проректора), профессором, главным библиотекарем академии, а в 1819 году удостоился звания академика Медико-хирургической академии и 18 лет возглавлял кафедру физиологии и общей патологии. И вынужден был ее оставить, когда из-за двусторонней катаракты совсем ослеп.
Но до того, как случилось это печальное событие, Велланский увлеченно и неустанно занимался философией. Еще в 1805 году он выпустил книгу «Пролюзия к медицине как основательной науке» – первое в России произведение, излагающее основные идеи натурфилософии. А в 1812 году – еще более объемный труд «Биологические исследования природы в творящем и творимом ее качестве, содержащие основные очертания всеобщей физиологии».
Несмотря на затейливые названия, суть, если разобраться, довольно проста. Велланский просто-напросто выступал против того, что биологи сосредоточиваются исключительно на опытах, на экспериментах, сплошь и рядом пренебрегая разработкой теоретических обоснований. Как видим, ничего особенно сложного. Нужно уточнить, что натурфилософия (за что Велланского критиковали уже тогда) содержала немало «пустых мечтаний», необоснованных схем и ничем не подтвержденных идей. И все равно своими трудами Велланский высоко поднял роль теории в понимании явлений органической природы через ряд последовательных звеньев, связанных с явлениями природы неорганической. В советские времена его частенько поругивали за «идеализм» – то есть за то, что он был сторонником идеи Бога-Творца, но, в общем, относились достаточно уважительно, признавая его работы о взаимосвязях в природе, единстве органического и неорганического мира, тесной связи между естественными науками, например между физиологией, физикой и химией. И не забывали, что именно перу Велланского принадлежит первый в России учебник физиологии «Основное начертание общей и частной физиологии, или физики органического мира» (1836).
Умер Велланский в 1847 году.
Его вечным оппонентом и представителем совершенно противоположной точки зрения был Алексей Матвеевич Филомафитский (1807–1849), опять-таки происходивший из духовного сословия и, прежде чем получить медицинское образование, закончивший Ярославскую духовную семинарию. Вот он как раз делал ставку не на теоретизирование, а на эксперимент. И, со своей стороны, немалого в медицине добился. Именно он первым в России ввел курс экспериментальной физиологии, возглавлял комитет по изучению наркоза при Московском университете – и после его многочисленных опытов на животных доктор Иноземцев применил наркоз во время операции, сделанной человеку.
Оба они, жившие как кошка с собакой, были детьми своего времени – в чем-то заблуждались, в чем-то оказались совершенно правы. Оба, каждый по-своему, стали первопроходцами.
И у обоих, кстати, был видный предшественник – врач-философ Семен Герасимович Зыбелин (1735–1802). Учился и стажировался у Ломоносова в Академическом университете Российской академии наук, потом обучался медицине в германских университетах Кенигсберга и Лейдена, занимался химией и анатомией в уже тогда знаменитой берлинской клинике «Шарите», долго преподавал медицину в России, был одним из ближайших помощников Самойловича во время борьбы с московской чумой 1771 года.
Так вот, именно Зыбелин опередил свое время тем, что задолго до яростных схваток натурфилософов и «экспериментаторов» пытался в своей деятельности совмещать и теорию, и эксперимент. Пожалуй, он первым, развивая идеи об охране здоровья народа, рассматривая вопросы широкого распространения эпидемий и детской смертности, всегда связывал решение этих проблем и с окружающей средой, и с социальными условиями. Среди социальных факторов, влияющих на возникновение некоторых болезней и высокую смертность от них, он называл голод, непосильно высокие налоги, тяжелое экономическое положение иных слоев населения, определяя это как «утеснения». Многое из его публичных речей по тем временам выглядело изрядной крамолой, но всякий раз как-то обходилось без последствий…
Именно Зыбелин считается основоположником педиатрии в России. Он заложил основы изучения профилактики болезней, пропагандировал гигиену, закаливание организма. Иные его лекции так и называются: «О сложениях тела человеческого и о способах, как оные предохранять от болезни», «О правильном воспитании с младенчества в рассуждении тела, служащем к размножению в обществе народа».
Чересчур углубляться в эту тему – медицина и философия – я не буду. Ее рассмотрение потребовало бы отдельной книги (какие уже написаны до меня). Скажу лишь, что в России, а впоследствии и в СССР появились сильные школы врачей-философов. И сегодня в мединститутах студенты в обязательном порядке слушают курс философии. Теория и практика примирились после долгих, ожесточенных споров…
