66
Щебёночный завод (IV)

Митя, Серёга и Маринка карабкались по монтажной лесенке огромного ржавого бункера. Бункер стоял на крепких опорах из решетчатых ферм. Когда-то в его железное нутро поступал намолоченный дробилками щебень; снизу подъезжали пустые самосвалы; в призматических днищах бункера размыкались затворы, и щебень тяжёлым потоком сыпался в кузова. Теперь вместо самосвалов погрузочную площадку утюжили чумоходы.

Их радары легко нащупывали фигуры людей среди переплетения железа, но добраться до жертв чумоходы не могли. Однако их мозги, приученные к работе под землёй, подсказывали, как надо сносить препятствия. Гусеничный проходчик с тупым упрямством атаковал одну из опорных ферм скальным сверлом — ребристым стальным конусом диаметром с автомобильное колесо. Режущие грани сверла драли металл с жутким визгом и скрежетом; полыхая, разлетались снопы искр. В другую опору безостановочно долбил самоходный гидромолот. Бункер всей тушей грузно покачивался и скрипел.

— Уронят они нас!.. — перекрикивая шум, предупредил Серёга. — Надо куда-то подальше отсюда сдриснуть!..

По аппарели транспортёра они полезли вниз — к приземистой дробилке. Маринка почти не отставала от Серёги: аппарель имела ограждение из уголка, и Маринка могла помогать себе руками. Митя спускался последним.

Массивная и длинная камнедробилка, похожая на составную цистерну, покоилась на фундаменте. Под кожухами, на которых зеленел мох, прятались чудовищные челюсти, что пережёвывали глыбы в щебень. Из труб воздушного охлаждения и решёток вентиляции торчала зелёная трава. По хребту дробилки был проложен узкий сварной мостик. Ползающие по промплощадке чумоходы не дотянулись бы до него, но чумоходы не только ползали.

К дробилке повернули два колёсных чудовища: погрузчик с раздвижной рамой, снабжённой рогатыми вилами, и комбайн с горной пилой. Комбайн тоже был сплитчером, но не роторным, как тот, что напал на мотолыгу в Межгорье, а баровым; баром называлась пила — длинная подвижная лопасть, обтянутая стальной гусеницей с массивными зубьями. Эти две зверюги, погрузчик и сплитчер, были куда опаснее других сумасшедших машин.

— Не достанут, — простодушно понадеялся Серёга.

— Достанут, — возразил Митя.

Серёга посмотрел на него со страданием и отчаянием.

Горные чумоходы поражали воображение изощрённостью своих орудий, словно подземелья Ямантау исторгли одержимых механических демонов с рогами, когтями, шипами, клыками, клешнями, резцами и бивнями. Демоны не ведали пощады, не испытывали усталости и никогда не сдавались.

С мостика дробилки Серёга отбил по чумоходам последнюю очередь из автомата. Бесполезно. Здесь гранатомёт нужен или противотанковая ракета… Серёга с досадой швырнул вниз автомат с пустым рожком.

— Бежать надо, — сказал он. — Мариш, давай на закорках тебя понесу?

— Я сама смогу идти! — непримиримо ответила Маринка.

Рогатый погрузчик и карьерный комбайн были уже недалеко.

Серёга слез в приёмный отсек дробилки, ещё заполненный валунами, и протянул руки, чтобы подхватить Маринку. Митя оглянулся. Погрузчик подкатил совсем близко и поднял свои острые вилы, на которых, как кишки, болтались плети жимолости. Митя спрыгнул вслед за Маринкой. Погрузчик ударил вилами в мостик, на котором только что стоял Митя, с треском сорвал его с креплений и приподнял. Мостик натужно выгнулся. Чумоход сообразил, что промахнулся, и двинул вилы назад, но решетчатый мостик прочно застрял на их рогах, и чумоход завяз. Он тупо дёргал вилы, пытался сдать обратно, завывал дизелем и никак не мог отцепиться: рваные конструкции защемили его растопыренную лапу и держали возле дробилки намертво, будто в капкане.

А сплитчер, карьерный комбайн, и не думал прекращать охоту на людей.

— Давайте на эстакаду! — приказал Серёга Маринке и Мите. — Попробуем уйти в развалы, может, затеряемся…

Митя первый полез вверх по «грохоту» — задранному пандусу, на котором под воздействием вибрации сортировались куски породы. В ячейках решётки «грохота» ещё кое-где торчали камни, а изнутри уже росла трава. За Митей с трудом карабкалась Маринка, за ней — Серёга. Пандус поднимался к эстакаде. Сплитчер, обшаривая сооружения радаром, тоже повернул к «грохоту».

Над верхним концом «грохота» нависал край эстакады — тяговый вал со стальными сегментами ленточного конвейера. Цепляясь за ржавые пластины транспортёрной ленты, Митя неловко взобрался на эстакаду. Серёга подсадил Маринку — Маринка изнемогала и уже не спорила. Карьерный комбайн покатил правее: со стороны «грохота» он не въехал бы на крутой глыбовый склон под эстакадой и потому устремился в обход каменного холма к лощине.

Линии эстакад опутывали всё пространство пустоши, как кровеносная система. Грузовики привозили битую породу со строительства «Гарнизона» и ссыпали в отвалы, а оттуда экскаваторы гребли каменные обломки ковшами и переносили на эстакады; по длинным транспортёрам эстакад разнокалиберные каменюки покорно ехали на «грохоты» дробилок. Когда-то здесь, на отвалах, всё работало, шевелилось, оглушительно шумело, а сейчас царили тишина и неподвижность. На склонах окостеневших холмов ветерок качал сухую траву, шелестел редкой листвой чахлых берёзок. Однако покой и запустение отвалов были обманчивы, потому что по лощинам в поисках жертв ползали чумоходы.

Эстакада широко шагала через каменные россыпи, порой утопая по колено, и сверху казалось, что это виадук над валунными волнами. А из волн упрямо вынырнул обросший мхом карьерный комбайн с огромной баровой пилой и кустом смородины в кабине. Комбайн ринулся к опоре эстакады. Пила врезалась в стальную ферму. Горный инструмент не смог бы рассечь металл, но резцы драли и корёжили его — измочаленная конструкция подалась и медленно согнулась, как колено. Два соседних пролёта, что опирались на эту ферму, с долгим скрежетом просели, подломились и перекосились.

Маринка почти падала, и Серёга с Митей потащили её, закинув её руки себе на плечи. Они еле умещались на полосе конвейера. Ноги подворачивались на камнях. Сплитчер не отставал: катился понизу по глыбовым буграм, грозно вздымая перед собой непропорционально большую лопасть баровой пилы, и подрубал опоры эстакады. Ржавый мост шатался, шатались мёртвые отвалы, сизый горб Ямантау вдали и голубой небосвод с белым облаком. Серёга и Митя волокли Маринку, но Митя тоже был плох — он то и дело спотыкался. Обнявшись, они хромали по высокому транспортёру втроём, а сплитчер подбирался всё ближе. Был бы этот комбайн хоть немного поумнее, то заехал бы вперёд, чтобы перехватить беглецов, но он умел только преследовать. Хотя и так он вскоре добился бы своего: вон там, совсем уже рядом, он мог въехать на пологий склон, с которого чудовищная пила дотягивалась до эстакады.

Серёга, кашляя, лихорадочно соображал, что же ему предпринять. Он чувствовал ответственность за Маринку и Митяя — за раненую и полудохлого. И Серёгу почему-то не тяготила необходимость не думать о себе. Душа словно бы наконец-то заняла правильное положение. Он же сильный. Он рулит.

— Я спрыгну и уведу чумоход за собой!.. — яростно прохрипел Серёга.

— Нет! — яростно прохрипела Маринка.

— Да всё нормально!..

— Пусть он идёт! — Маринка мотнула головой на Митю. — Он Бродяга, его чумоход не убьёт!..

Митя молчал: пусть эти двое решают его судьбу.

— Да как он заманит тогда эту суку? — спросил Серёга. — Надо мне идти!

— Нет! — твердила Маринка. — Не уходи!

Она надеялась только на Серёгу.

Вряд ли они успеют преодолеть опасный участок эстакады раньше, чем его перекроет осатаневшая механическая нежить… И надвигающаяся гибель дохнула на Серёгу холодным ознобом. Ёптыть, от этого чумохода с горной пилой Маринка не убежит — а он, Серёга, и не будет убегать в одиночку…

— Тогда скачем дальше! — объявил Серёга. — Авось повезёт!..

И они поковыляли дальше.

Может, это их и спасло.

Над ломаной кромкой валунного откоса вдруг высунулась щербатая морда мотолыги. Рыча, мотолыга поднялась, осыпая с гусениц всякий мусор, накренилась на борт и перевалила через гребень. И Серёге, и Мите, и Маринке она показалась спасательным кораблём, бравым истребителем драконов. И тотчас бабахнули сразу два выстрела из гранатомёта. Один снаряд взорвался в щебне возле рубчатого колеса чумохода, а другой — в кабине. Во все стороны разлетелись камни, кривые железяки и зелёные листья смородины. Сплитчер словно подавился рокотом своего двигателя, поехал куда-то вбок и, принимая поражение, уронил баровую пилу — она врылась в кучу глыб. Из моторного отсека что-то потекло, заструился дымок, и потом на капоте вспыхнуло пламя.

В мотолыге что-то радостно орали Костик и Матушкин.

Измождённая Маринка опустилась на ленту транспортёра, и Митя тоже молча сел рядом. А Серёга всё стоял. Он смотрел не на мотолыгу и не на горящий чумоход, а на склон дальнего холма. Там полз «инженерный танк».

На самом деле это лишь издалека казалось, что «танк» неспешно ползёт, а «танк» мчался по распадку меж двух отвалов, на пределе форсируя движок. И по склону левого отвала в атаку на врага, поблёскивая ногами и корпусами, сверху вниз бежал харвестер Егора Лексеича.

Коптер по-прежнему транслировал с неба панораму всей пустоши возле щебёночного завода, и Егор Лексеич прекрасно знал, где находится машина Алабая и куда она направляется. С Алабаем следовало покончить. И Егор Лексеич устремился в погоню — по каменному косогору наперерез Алабаю. Харвер был и быстрее, и манёвреннее «инженерного танка».

Многоногий комбайн, изгибаясь, преодолел очередной валунный холм, и Егор Лексеич наконец-то увидел «танк» собственными глазами. Длинный, загромождённый оборудованием вездеход пылил по лощине, как неуязвимый носорог. Егор Лексеич почувствовал злорадное удовлетворение: вот ты и попался, гад! Ничего тебя теперь не спасёт! Егор Лексеич повёл харвер по самому выгодному направлению, чтобы напасть на «танк» с кормы.

Возможно, «танк» и принял бы сражение лоб в лоб, но это означало, что надо тормознуть и дождаться летящего с возвышенности противника, утратив инициативу; Алабай предпочёл скоростное отступление. «Танк» наддал газу, выбрасывая струю выхлопа. Но из пассажирского отсека выпрыгнул человек с гранатомётом в руках. Это кто-то из «спортсменов» решил погеройствовать: типа как харвер всё равно помчится за более важным врагом, то есть за «танком», — и получит от героя гранату в бочину. Ага, дерзай, чепушила.

Егор Лексеич не купился на дешёвую разводку. Харвер несся прямо на героя. Тот очканул, второпях пульнул из базуки — снаряд просвистел мимо — и сиганул во всю прыть куда-то в сторону. Харвер нагнал его за десять шагов и пнул стальной ногой в спину. Человек распластался в воздухе, как кленовый лист, и шлёпнулся на камни безобразной тёмной кляксой.

Экипаж «инженерного танка» не мог отстреливаться от противника, что находится за кормой: тому, кто вылез бы из люка пассажирского отсека, мешала башенка подъёмного крана. Харвер топал в пыли, снова приближаясь к «танку» сзади. В кабине харвера Егор Лексеич деловито сунул пятерню в перчатку гаунтлет-пульта. Харвер расправил суставчатую ручищу с чокером и жадно потянулся к «танку». А на «танке» другой алабаевец, хватаясь за скобы и поручни, на ходу пробрался по корпусу к башенке крана. Кран ожил. Его стрела, удлиняясь, выехала над кормой «танка» и отбила ручищу харвера.

«Танк» отмахивался крановой стрелой, не позволяя харверу цапнуть себя за загривок. Алабаевец болтался в трясущейся башенке, но ловко орудовал рычагами. Стрела качалась перед харвером в клубах пыли, не подпуская к «танку», камни из-под гусениц врага стучали по корпусу комбайна, жёстким хвостом перед харвером топырился утыканный резцами траншеекопатель: «танк» ощетинился, защищаясь всем, что имел. И Егор Лексеич разозлился.

Ручища харвера изловчилась поднырнуть чокером под стрелу, и чокер схватил её будто снизу за горло. Егор Лексеич бросил комбайн вперёд. Харвер начал заламывать стрелу вверх; подъёмный поршень стрелы вытянулся из гидроцилиндра до предела; харвер нажал ещё, и опорная платформа крана от толчка выскочила из поворотного кольца. Харвер убрал руку — кран остался парализован. И тогда харвер уже беспрепятственно двинул руку вперёд, смял башенку, точно картонную, вместе с алабаевцем внутри, и потащил всю сложную и растопыренную конструкцию крана через корму «инженерного танка». Бесформенная груда металлолома жестоко пропахала корму, своротив и заднюю кабину, и механизм траншеекопателя, рухнула вниз, на камни, и поволоклась за «танком», словно ком железных внутренностей.

Харвер легко переступил через него, заходя к «танку» с борта. А «танк» всё мчался вперёд, напоминая огромную раненую крысу. И харвер принялся громить его чокером, кусать и рвать на ходу: выдирал из него куски, лоскуты и лохмотья — обломок крыла над гусеницей, боковину от кожуха моторного отделения, резервный топливный бак, угол крыши пассажирского отсека. Тонкие ноги харвера мелькали мимо окошек «танка» стальными молниями.

У «танка» ещё уцелела водительская кабина. Егор Лексеич берёг её на сладкое, ведь там сидел сам Алабай. Егор Лексеич ощущал мощь харвестера, будто собственную мощь, наслаждался своим гневом и торжеством возмездия. Как этот городской говноед посмел пойти залупой против него, бригадира Типалова, который столько лет царил в этих диких лесах?..

Егор Лексеич уже занёс над кабиной «танка» тяжёлый чокер — карающий меч своего правосудия. Алабай не стал дожидаться рокового удара. Откинув дверь кабины, он выпрыгнул наружу, упал, сгруппировавшись, и перекатился в сторону, уворачиваясь из-под ног харвера. Вслед за Алабаем метнулся его рыжий пёс — и тотчас угодил под стопу комбайна: за стопой на вдавленных камнях вспыхнуло кровавое пятно. А на кабину рухнул сверху раззявленный чокер. Брызнуло стекло прожекторов; чокер пробил крышу, скомкал в горсти и кресло водителя, и колонку управления и вырвал всё с потрохами.

Дизель «инженерного танка» продолжал работать, но правую гусеницу заклинило. «Танк» по инерции ещё промчался вперёд и затем начал медленно поворачивать вправо, словно закрутился на месте от нестерпимой боли. Возле правого борта нагребало вал из каменных обломков — и наконец этот вал остановил слепое движение могучей машины. Двигатель заклокотал в агонии, подавился и умолк. Из кривой дыры моторного отсека пополз синий дым — будто отлетающая душа механической твари. «Инженерный танк» сдох.

Лощину затопила взрыто-белёсая полоса пыли — след от сражения машин. И в светлой мгле смутно обрисовался тёмный силуэт мотолыги.