50
Станция Пихта (I)
— Хоть ты заноза в жопе, Муха, а я беспокоился! — Егор Лексеич приобнял Маринку, а потом взял её руку и посмотрел на индикатор — большую ли дозу набрала племянница. — Всё, давай под решётку!
Бригада уже завершала обед. Мотолыга стояла у перрона. Насупленный Серёга сидел за рулём и даже не повернулся, когда пришли Маринка с Митей.
Егор Лексеич окинул станцию хозяйским взглядом.
— Здесь у нас будет верхний склад. А нижний сделаем на Пихте.
Станция Пихта считалась конечной на этой ветке, хотя железнодорожный путь бежал ещё дальше — на объект «Гарнизон». Однако автомобильная трасса, пригодная для лесовозов, дотягивалась только до станции Межгорье. Егор Лексеич имел в виду, что на Пихту бригада будет свозить «вожаков» с лесосек, а с Пихты их потребуется доставить сюда — на погрузку в машины Арояна. От Межгорья до Пихты было километров восемь по ржавой рельсовой колее.
Вразнобой задирая шарнирные колени, харвер шагал по железной дороге с механической плавностью, а несчастную мотолыгу беспощадно трясло на бетонных шпалах, она скрежетала траками и порой съезжала гусеницей с края насыпи. Серёга подруливал, мотаясь в своём кресле, и неотступно думал о Маринке. Почему она всегда выбирает каких-то ненормальных? То Бродягу, которому на неё плевать, то городского хлыща, готового съебаться отсюда в любой момент?.. Чем он, Серёга, плох?!
Лес внезапно оборвался. Впереди — поперёк дороги — широким размахом лежала каменная река. Она выныривала из-за одного поворота и утекала за другой поворот. Косматые еловые берега выглядели пугающе, да и вообще вся неохватная протяжённость створа, плотно засыпанного валунами, внушала какой-то непонятный страх своей неестественностью. Бессолнечный день не давал теней, и каменное кипение казалось мертвенным монолитом. Железная дорога пересекала реку по глухой дамбе, хотя глаза как бы ожидали моста.
Бригада с любопытством выглядывала за края броневого короба.
— А где вода? — наивно спросила Талка. — Высохла?..
Вильма пробралась к Серёге.
— Останови на берегу, — сказала она. — Мне надо.
— Чё, потерпеть не можешь? — огрызнулся и без того злой Серёга.
— Останови, — повторила Вильма.
Серёга затормозил там, где дамба упиралась в берег.
Вильма молча полезла через борт.
— Обгадилась, дура, — ей вслед хохотнул Костик.
Бригада тоже полезла наружу: кому — по нужде, кому — размять ноги.
Серёга заметил, что Маринка отделилась от всех и одна пошла по дамбе на середину каменной реки. Серёга тотчас направился за ней. Ему нестерпимо хотелось поговорить: он ещё верил, что разговор может всё изменить.
— Чё без Митяя гуляешь? — спросил он с дурацкой ухмылкой.
— Не липни ко мне, — тотчас ответила Маринка и отвернулась.
Её угнетала непонятая тоска. Дело было не в том, что Митька не стал трахаться: если бы она захотела, Митька сдался бы, никуда б не делся. В себе Маринка не сомневалась, а парни — они долго не сопротивляются. Но Маринка чувствовала: Митька что-то скрывает. Все слова, что не могу, мол, с девчонкой брата, — это отмазки. Там какая-то другая хрень, связанная с ней, с Маринкой… Не случайно же Митя казался ей таким знакомым… Но к своей тайне он не подпустил. Маринка ощущала, что перед ней захлопнули дверь. Сначала вроде как приоткрыли — а потом передумали и захлопнули. И Серёга Башенин со своими страданиями и предъявами сейчас был совсем не в тему.
— У тебя чё-то было с Митяем? — напрямик спросил Серёга.
Вопрос хлестнул Маринку по самолюбию.
— Всё, чё надо, было! — отрезала она.
Не могла же она признаться, что её отогнали, как назойливую собачонку.
— Врёшь! — с отчаяньем выдохнул Серёга.
— Пошёл на хуй! — яростно отозвалась Маринка.
Но Серёга никуда не пошёл. Они вдвоём стояли на рельсах узкой дамбы, а слева и справа расстилалась вдаль странная река из валунов, одновременно кипящая и каменно-холодная, текущая и неподвижная. Поражала беззвучная исступлённость той неведомой воли, которая на мрачной горе Ямантау упрямо и долго-долго дробила огромные скалы на мелкие обломки, и глыбовый поток, стуча и шурша, извилисто уползал через леса вниз по склону.
— Ты чё как сучка-то? — Серёга чуть не плакал. — Я же для тебя — всё, что мог!.. Я ж всё время за тобой!.. И с Магнитки, и здесь!..
— Да чё ты делал-то? За руль вместо меня сел?
В душе у Серёги рушились целые пласты, будто случился оползень.
— Я же не сам!.. Лексеич велел!..
— А ты всё не сам! Не сам за руль сел, не сам с дядь Горой снюхался, не сам тогда на стрёме встал!
Маринка срывала зло на Серёге с каким-то остервенелым удовольствием. Был бы Серёга покруче, так не то что Митька — Харлей бы рядом не появился! Маринка была убеждена, что ей не нужен даже самый распрекрасный мужик, она всего добьётся сама, и в то же время без распрекрасного мужика и победы-то добиваться было неинтересно. Твою победу должен оценить кто-то равный тебе. А Серёга не был ей равен. Ему характера не хватало.
— Митьку дрищом называешь, а дрищ — это ты! — била Серёгу Маринка.
Серёгу затрясло от обиды и возмущения.
— Чё твой Митька-то сделал?! — рявкнул он.
— А ты чё сделал?!
Серёга словно в прыжке завис над бездной.
— Я Харлея твоего убил! — наконец выдал он, будто упал с высоты.
— Да пиздишь! — с разгона ответила Маринка, ещё ничего не осознав.
— Я пристрелил его на автобазе, где он свой моцик прятал, и в болотину его скинул, поняла?
Ошеломление нахлобучилось на Маринку, будто ватная шапка.
— Я тебя никому не уступлю, поняла, дура?! И Митьку тоже убью!
— П-пиздишь! — нелепо повторила Маринка.
Серёга не ответил, прожигая её взглядом.
И откуда-то из глубин души на Маринку медленно накатил тяжёлый и опаляющий гнев. Харлея Маринка не жалела и уже приняла мысль, что он где-то погиб… Но Серёга!.. Серёга без спроса вторгся в её жизнь — в самое нутро, и всё там перевернул! Да как он посмел, подонок!.. Она сама за себя решает, с кем ей трахаться, с кем гулять, с кем разговаривать!.. Решает, кому быть рядом с ней, а кому — не быть никогда! Серёгино самоуправство оскорбило её хуже любых слов. Что этот гондон возомнил о себе? Он хочет рулить ею, как рулит своей мотолыгой?! Он за неё устраивает её судьбу?!
— Отъебись от меня! — глухо произнесла Маринка и плюнула Серёге на башмак. — Отъебись, с-сука!
Отпихнув Серёгу с пути, она пошла к мотолыге. Она очень старалась не побежать, чтобы никто из бригады ничего не заметил.
Серёга выкурил одну за другой две сигареты и пошёл вслед за Маринкой.
От каменной реки до станции Пихта было километра два-три. Уже ощущалась близость горы: дорога то протягивалась по насыпи через лесные распадки, то протискивалась через выемки с осыпающимися откосами. Митя стоял, держась за борт, и смотрел вперёд. Лес уже не мог заслонить Ямантау; гора возвышалась над ним выпукло-огромная, тяжёлая, облезлая поверху. Она словно стягивала пространство к своей неимоверной массе, и в ней чудилось что-то зловещее, как проклятие, и неумолимое, как обречённость. Её нельзя было ни обойти, ни объехать. Лес обволакивало сумраком — тенью Ямантау.
Станция Пихта была обширным и длинным пустырём, расчерченным ржавыми линиями рельсовых путей. В тупике застыли несколько товарных вагонов. Из глубокой дренажной канавы торчала морда взорванного грейдера с перекошенным щитом отвала. Бетонные столбы ещё удерживали стальные фермы, просевшие посерёдке. Кое-где из грязного, укатанного гравия торчали угнетённые деревца или пучки чертополоха. Всюду валялся разный хлам: мятые железные бочки, раскуроченные контейнеры, мотки кабеля, покрышки, какие-то агрегаты. Здание станции обвалилось, перрон зеленел мхом.
Харвер ждал возле перрона, а Егор Лексеич прогуливался по рельсам.
— Вот мы и на месте! — объявил он бригаде. — Это — Пихта!
— А почему здесь такой беспорядок и ничего не растёт? — спросил Митя.
— Срач оставили после эвакуации объекта «Гарнизон». А не растёт ни хера, потому что здесь всё гербицидами поливали. До сих пор отрава с грунта. Дальше ветка уходит к воротам в склоне, ну, на сам «Гарнизон», только там всё намертво замуровано. В катакомбы залазиют через другие места.
Митя снова взглянул на тушу Ямантау. Она тихо плыла над верхушками леса, будто косматый и горбатый мамонт. Над ней шевелились мутные облака.
— База наша будет здесь, — добавил Егор Лексеич. — Распрягайтесь.
Бригада принялась разгружать мотолыгу. Коробки и ящики таскали на перрон. Все знали, что мотолыга потребуется в лесу для трелёвки брёвен.
До ужина Серёга был занят: вместе с Фудиным, Костиком и Матушкиным он снимал откидную часть решётки интерфератора и монтировал её на стойках над перроном. Всё получалось плохо — стойки вставали криво, тросы-оттяжки не за что было зацепить, решётка срывалась с креплений.
— Башенин, у тебя руки из жопы! — сказал Костик.
— Щас по зубам двину! — ответил Серёга.
Он думал о Маринке, а не о деле. А Маринка вела себя так, будто Серёги для неё не существовало. Она о чём-то советовалась с Митей и даже свой спальник под решёткой положила рядом с его спальником. Серёга чувствовал, как в его душе туго закручивается пружина отчаяния и ненависти.
Потихоньку стемнело. Алёна позвала на ужин. Всполохи синего костра освещали развалины станции и людей, расположившихся на перроне. Егор Лексеич был доволен, он вытащил из своих запасов бутылку водки.
— Ну что, — благодушно пророкотал он, — поздравляю с завершением пути!
Он щедро разлил всю бутылку по кружкам.
Ему было что праздновать. Он смотрел на свою бригаду — так себе ведь людишки, ничего особенного. Сами они сюда не добрались бы, это он их довёл. Это с ним бригада прорвалась через селератные леса и мёртвые селения, отбилась от чумоходов, выскользнула из ловушек и отразила нападения врага. Это его победа, что бригада сейчас пьёт водку на станции Пихта под горой Ямантау — под горой, от которой все другие бригады держатся подальше.
Серёга пил водку как воду и глядел на Маринку — вот она морщится после глотка, вот смеётся над дурацкой шуткой Матушкина, вот поправляет полено в синем костре… Нет, он не может её потерять! Пускай она орёт матом сколько угодно, пускай гонит его или плюёт ему под ноги — он не может её потерять!
В темноте Серёга спрыгнул с перрона и отошёл по нужде на пять шагов. Обернувшись, он увидел за собой Митю. Митяй засунул руки в карманы, и морда у него была мерзкая, сочувствующая — типа всё понимаю.
— Злишься на меня, Сергей? — негромко спросил он. — Зря. С Мариной я…
Договорить он не успел. Серёга с разворота врезал ему — и попал по скуле. Митяя отбросило куда-то в тень. Серёга ринулся туда, чтобы снова дать брату в рыло, повалить, отпинать этого городского хуесоса. А из тени внезапно вылетел встречный удар в бровь — неумелый, но решительный. Митяй не захотел упасть и закрыться. Серёгу будто ярко прострелило электрическим разрядом: ну дак заебись!.. Тогда он расшибёт Митяя в говно, в брызги!..
Они дрались во тьме на рельсах, вымещая всё, чем переполнилась душа, спотыкались, падали, вскакивали и опять бросались друг на друга. Серёге надо было отплатить Митяю за пренебрежение Маринки, типа как Митяй — он-то ого-го, а Серёга — просто мусор. А Митю всё тут достало: достали тупость и корысть этих людей, их непреодолимое отвращение к смыслу и совести. Мите надоело возиться в грязи, и он махал руками так, будто выгребал из болота. И оба они, Митя и Серёга, хрипели, задыхаясь от злобы, оба метались, выгадывая момент для удара, оба наступали, оба готовы были сдохнуть.
Егор Лексеич вломился в драку, растолкнул озверевших братьев в разные стороны, и Серёга, ничего не соображая, вмазал ему в челюсть. Егор Лексеич тотчас ответил Серёге кулаком в ухо. Серёга зашатался.
— Отбой, засранцы! — рявкнул Егор Лексеич.
Может, братья и не услышали бы его, но позади у перрона внезапно грянул, раздирая ночь, оглушительный взрыв.
