34
Станция Татлы (II)
— А ты сможешь в таком состоянии коллигенты определять?
Алик Ароян не ожидал, что у бригадира Типалова столь молодой Бродяга — его, Алика, ровесник. И не ожидал, что Бродяга явится еле живым: зелёным, с тошнотой и дрожащими руками. Похоже, этот лесоруб подыхал с похмелья.
— Я не с похмелья, — ответил Митя на незаданный вопрос. — Не знаю, почему мне так плохо… Вчера я целый день под излучением пробыл — может, в нём причина…
Он посмотрел на индикатор на запястье, но ничего не понял.
Всю ночь его мучили кошмары, но утром Митя понял: это было что-то другое. Что-то происходило с его физиологией. У мотрисы его вырвало какой-то желчью, в которой темнели странные волокна, будто он наелся травы, хотя травы он, конечно, не ел. И кошмары не исчезли, как исчезают сны: они будто бы распались на клочья, но плавали во взбаламученном сознании, словно тина в болотине, то сцепляясь друг с другом, то выворачиваясь наизнанку. Стоило расслабиться, и сквозь реальный мир проступали какие-то образы: бетонные стены; неестественно густые хвойные лапы; голубые мониторы компьютеров; тухлая вода, в которой он тонул; лица людей, которые с жаром объясняли ему что-то непонятное… Голоса звучали как бред: «Синапсическая трансгрессия стабильна… Нейронный виброконтур цикличен по интегралу… Диплоидная апперцепция вышла за пределы инфополей…» Митя догадался, что это были его воспоминания. Его прошлое искало путь к восстановлению и нарушало ощущения от настоящего, потому что физиологию перестраивала радиация.
— Ну, давай попробуем поработать, — с сомнением согласился Алик.
Отец отправил его проверить «вожаков» с Бродягой Егора Лексеича. Алик повёл Митю к вагону-платформе, уже загружённому штабелем брёвен. Сам Алик нёс молоток и связку длинных металлических стрел с обратными шипами на остриях, Митя тащил две алюминиевые приставные лесенки.
— Мне надо просто убедиться, что все стволы — коллигенты, — пояснил Алик. — Ну, «вожаки» по-вашему. Ты ведь умеешь определять их рукой?
— Я знаю, что такое коллигенты, — ответил Митя. — И способ знаю. Он лишь выглядит тактильным, на самом деле это биоэнергетический резонанс.
Алик покосился на Митю с удивлением.
Вагон с «вожаками» стоял поодаль, штабель был укреплён стропами. Митя подошёл, прислонил лестницы к борту вагона и без подготовки положил ладонь на шершавый срез ближайшего бревна. И сразу почувствовал тепло.
— Коллигент.
Алик тотчас принялся вколачивать в бревно длинную стрелу.
— Зачем это? — спросил Митя.
— Метка. Стрелу уже не вытащить, пока бревно не распилят. А на неё намагничены данные отца. Каждое бревно пять тысяч стоит.
— Сколько? — сквозь дурноту изумился Митя.
— В среднем пять тысяч. Хотя зависит от размеров.
— Егор Алексеич платит работнику по пятьдесят рублей за бревно…
Митя с трудом подсчитал в уме: примерно пятьсот рубляней с «вожака» уходит на лесорубов. Ну, ещё пятьсот — на саму работу. А четыре тысячи делят меж собой бригадир и приёмщик. Это огромная прибыль, огромные деньги…
— Наш бригадир — очень богатый человек, — сделал вывод Митя.
— Не богаче моего отца, — хмыкнул Алик. — Давай за дело.
Забираясь по приставной лестнице, Митя трогал брёвна — все оказывались тёплыми, а потом Алик взбирался по своей лестнице и вбивал стрелу.
— Зачем армия так переплачивает? — наконец спросил Митя. — Неужели там не знают, во сколько действительно обходится каждый ствол?
— А при чём здесь армия?
— Это же армия закупает коллигенты… Для изготовления пиродендрата…
Алик даже промазал молотком по стреле.
— Ты чего? — он посмотрел на Митю. — Делать взрывчатку из коллигентов всё равно что делать канализационные трубы из золота! Весь объём добытых у нас коллигентов идёт за границу! У отца партнёр — «Дойче Фитроник».
— Не понял! — искренне признался Митя.
— А чего тут не понять? Древесина коллигентов — это нейлектрическая ткань. Ведь нервная система подобна электронной микросхеме, чипу: те же тончайшие провода, те же слабые электротоки. Нейлектрическая ткань — это биологическая микросхема, только на два порядка сложнее, умнее. Я, конечно, утрирую, но суть ясна. Нейлектрические ткани — основа фитроники, а это и компьютеры, и материалы, и сверхъёмкие аккумуляторы, и программируемая медицина, и сельхозкультуры, и вообще всё. Запад — он на фитронике.
Алик сунул молоток в щель между брёвен, достал из кармана телефон и отщёлкнул заднюю крышку. Митя увидел лоскуток зелёной плесени. Серёга уже показывал Мите такой телефон — его отняли у городских на драглайне.
— Так выглядит фитроника, — сказал Алик. — Нейлектрическую ткань можно выращивать на фермах, но это дороже и дольше, а можно извлекать из коллигентов. Вот мы и поставляем на Запад коллигенты.
Митя был изумлён простотой объяснения.
— Почему же тогда нам не заменить бризол для Китая на «вожаков» для Запада? — спросил он с каким-то предрешённым бессилием.
— Коллигентами страну не прокормить. Бризол производят миллионами тонн, а нейлектрической ткани нужно в тысячу раз меньше по объёму.
Алик вколачивал свои стрелы — будто правду в сознание Мити. Митю опять затошнило. В голове словно взорвался слепяще-разноцветный рой из забытых образов, Митя не мог остановить их, разделить и осмыслить.
— А как же война? Мы же воюем с Западом!
Митя словно бы цеплялся за что-то прочное руками, когда под ногами всё разъезжалось. Война и служила опорой. Про войну он узнал уже здесь, по эту сторону своей жизни, и война объясняла всё то, что творилось вокруг.
В ответ на Митин вопрос Алик только презрительно фыркнул.
Взобравшись на лестницы, они проверяли верхние ряды брёвен. Митя не обнаружил ни одной пустышки, и Алик потратил почти все стрелы.
— Слушай, — обратился он к Мите с неожиданной осторожностью, — а ты ведь городской… Говоришь правильно, ни разу не выматерился…
— При чём тут городской я или не городской? — опять удивился Митя.
В вопросе Алика он почувствовал пренебрежение к жителям заводских селений вроде Магнитки, и ему стало обидно. Разве Серёга или Маринка хуже Алика?.. Хотя, по правде говоря, во многих отношениях — хуже… Но это не повод считать их людьми второго сорта, как утверждал Холодовский…
— Вроде бы я городской. Я приехал в Магнитку к брату и… — Митя не знал, как объяснить проще. — Словом, попал в аварию и облучился до амнезии.
— Ага, в аварию, — не поверил Алик. — Ладно, полезай за мной.
Они уселись сверху на штабеле, и Алик закурил. С высоты открывался вид на станцию: железнодорожная техника на путях, погрузчики, лесовозы на гравийных площадках, заброшенное депо, домики, мачты интерфераторов, дальняя свалка, люди ходят туда-сюда… Ничего особенного, рабочий день.
— Ты кто по образованию? — поинтересовался Алик.
— Толком не помню… Кажется, фитоценолог.
— А я антрополог.
Алик, жмурясь от солнца, оглядывал базу лесоприёмки.
— Я полагаю, что здесь, не территориях вне мегаполисов, сформировался особый антропологический тип. Со мной не соглашаются, даже отец настроен скептически. Для сторонников классической антропологии исчерпывающим истолкованием здешнего порядка жизни является тривиальное невежество местного населения. Однако моя гипотеза не отрицает невежества.
— Что за антропологический тип? — мрачно спросил Митя.
— Для формирования антропотипа необходима некая якорная установка, моделирующая мировоззрение и поведенческие практики. Вне мегаполисов таким императивом принято утверждение о войне. Вера в войну и формирует здешнюю жизнь. Ведь в реальности никакой ядерной войны никогда не было. В мегаполисах это все знают.
— Как не было войны?! — поразился Митя.
— Вот так и не было.
— А радиация?
— Т-щёрт возьми! — почему-то разозлился Алик. — У вас же, лесорубов, всё перед носом! Физику в школе учили? Учили! Под решётками сидите? Сидите! Ну как электромагнитное излучение может защитить от радиации? Да сложи ты два и два, неужели трудно? Разве само название вам ни на что не намекает? Интерфератор — значит, интерференция! Что могут гасить волны определённой частоты? Только волны такой же природы! В этом и суть интерференции! Значит, нет никакой радиации, есть электромагнитное излучение!
Митя не знал, что сказать. Истина была самоочевидна.
— Невежество — когда не хватает знаний. Но лесорубам знаний-то вполне хватает! Среднее образование никто не отменял! Просто в осмыслении мира приоритеты задаёт антропология! И она не позволяет принять истину, даже если её тебе в харю тычут, сорри за термины!
Митя чувствовал себя полным идиотом. Его тошнило.
— А война? — глупо переспросил он.
— Не было войны. Никому мы на хрен не нужны, — Алик произнёс это со спокойствием давнего приговора. — Мы ничего не можем дать миру. А наше богатство — только территория. Её-то мы и уступили Китаю. Он выкупил у нас заводы и переоборудовал их под производство бризола. Китайские комбайны рубят лес, а мы — дешёвая рабочая сила. Чтобы лес быстрее восстанавливался, Китай подвесил над нами спутники с излучателями для ускорения вегетации.
— Селератный лес… — понимающе пробормотал Митя.
— Да, — кивнул Алик. — Лес с ускоренной вегетацией. Десяток лет — и он снова готов для вырубки. А вы считаете облучение со спутников радиацией. Но ты хоть где-нибудь дозиметры встречал?
— Индикаторы у каждого есть…
— Какая у них единица измерения? Зиверт?
Митя молча пожал плечами, словно был виноват.
— Жилые зоны прикрыли интерфераторами. А на страну плевать. Иначе мозги бы включили. Если в городах ещё пытаются жить как на Западе, то лесорубы просто соорудили себе свою особую картину мира: война, радиация, бригады, Бродяги… Я же говорю — новый антропологический тип. И какая у него этика — шиш поймёшь. Может, и нет у него этики, одна вегетация…
Над дальней горой в синеве неба проклюнулась тёмная точка. Вскоре стало видно, что к Татлам летит вертолёт. Алик засобирался.
— Давай закругляться. Спецгруппа из Уфы разыскивает какую-то беглую заключённую. Сейчас лесорубов допрашивать будут.
Митя продолжал сидеть, оглушённый всем тем, что рассказал Алик. В общем-то, мировоззрение лесорубов его не касалось, но в открытых Аликом обстоятельствах его прежняя жизнь, без сомнений, обретала иной смысл.
Митя хотел ещё спросить у Алика про «Гринпис». Чем тот занимается? Почему «гринписовцев» считают предателями? Что они делают на объекте «Гарнизон» в недрах горы Ямантау?.. Митя должен был это знать, если он действительно потерявшийся «гринписовец». Но Алик уже слезал со штабеля.
А вертолёт приближался стремительно, как в сказке; из оптической абстракции он превращался в объёмное тело. Стёкла кабины сверкали. На округлых бортах желтели и зеленели пятна камуфляжа. Клокотал винт.
Вертолёт завис над гравийной площадкой, и поднятая пыль разбежалась из-под него дымящимся кольцом.
