31
Гора Сундукташ
— До Сундукташа нам хода часа два, — сообщил Холодовский. — Если ничего не стрясётся, ночевать будем в Татлах.
Драглайн они оставили после обеда, уже далеко за полдень, в самую жару. Холодовский последним прошёлся по коридорам, проверяя, не забыто ли что, и открыл двери пленным партизанам — свободны. И больше не вылезайте из города: следующий урок может оказаться гораздо хуже. Однако партизаны не покинули своих кают, пока Холодовский был на борту.
Сыто клокоча, мотолыга проползла вдоль стены Арского камня и взяла курс на запад. Холодовский сидел за рулём и выбирал путь по навигатору. Бригада расположилась в отсеке кому как удобно. Калдей дрых, вытянув ноги и распахнув рот. Алёна тоже дремала, привалившись к Костику. Фудин зевал. Матушкин заботливо подсовывал Талке плечо.
— Поспи, — уговаривал он. — Нам ещё как до Китая раком ехать…
Талка не слышала его — сидела прямо, будто одеревенев. Её сокрушило то спокойствие, с которым Холодовский двинулся к городским девкам. Ему плевать было на неё, на Талку, а ведь она изо всех сил старалась понравиться… Неужто она хуже этих мелких блядушек из города?
Костик смотрел на Серёгу со злорадным превосходством. Он урвал своё удовольствие, а Башенин стоял на стрёме, пока он трахал партизанок.
— Чё, поводили тебе по губам? — спросил он у Серёги.
— Отъебись, дебил, — ответил Серёга.
Серёгу не тянуло спорить. На душе было мутно.
— Пушку на избушку! — фальшиво хохотнул Матушкин.
Он не думал угодить кому-либо — Серёге или Костику, он хотел как-то напомнить Талке, что он-то, Матушкин, к девкам не полез…
Мотолыга бодро катилась по просекам — то чистым, то заросшим мелким вишарником, урчала движком, лязгала траками, поливала колеи бризоловым выхлопом. Пахло свежей листвой и смолистой хвоей. Из-под носа вездехода порой вспархивали птицы, круглым мячом стремительно скакал какой-нибудь ополоумевший заяц. Иногда в орляке мелькал рыжий хвост лисы. Высоко в слепящей синеве неба медленно и лениво кружил коршун. Над мотолыгой, поскрипывая, качалась решётка интерфератора, цеплялась за проплывающие мимо ветви. По лицам людей в отсеке бегали сетчатые тени.
Дорога то спускалась в прохладные глубокие лога, где густо теснились тонкоствольные дебри, то поднималась на склоны увалов, и в просветах леса вдруг вспыхивало пространство: выпуклые горные громады рыхло зеленели под солнцем, очерченные сумрачными западинами; торчали скальные изломы вершин; вдоль горизонта в голубом мареве колыхались дальние хребты.
Мотолыга резко клюнула носом — это Холодовский ударил по тормозам. На дороге словно ниоткуда появилась какая-то баба в серой косынке, сером халате и резиновых сапогах. Смеясь, она упёрлась руками в нос мотолыги и попятилась, уступая напору машины. Она не боялась, что её задавят.
— Здорово, земляки! — крикнула она. — Куда едете?
Холодовский поднялся на ноги, разглядывая бабу поверх капота.
— Чего надо? — неприветливо спросил он.
— Подбрось по-братски до Татлов!
— Мы не туда.
Баба вдруг ловко запрыгнула на капот и уселась, улыбаясь:
— Не пизди! Все бригады здесь едут на Татлы!
— Сама дойдёшь.
— Харэ душнить! — отмахнулась баба. — Каторжан динамить западло, это закон леса! У меня второй день кишка ноет. Хоть пожрать дайте.
Холодовский помолчал, размышляя.
— Ладно, залезай, — разрешил он.
Баба проворно пробралась мимо него и без колебаний втиснулась между Серёгой и Фудиным, а потом быстро окинула отсек приметливым взглядом.
— Чё молчим такие квёлые? — весело поинтересовалась она.
Мотолыга поползла дальше. Алёна, проснувшись от толчка машины, посмотрела на гостью — и в её лице проскользнуло понимание.
— С Белорецка на рывок ушла?
— Сестра? — сразу вскинулась беглая баба.
— Нет, у меня муж сидит, — пояснила Алёна. — Вишнёв Павел. Слышала?
— Откуда? Я волчица, не мурловка.
— Это сын его, — Алёна кивнула на Костика. — Константин. Знай.
Беглая протянула Костику руку, и Костик послушно пожал её.
— Каторжане добро помнят, своих не обувают, — пообещала беглая.
— Как зовут-то? — на правах хозяйки продолжила Алёна.
— Погремуха — Щука. Не ссыте. Я с Татлов на поезд сяду — и до города.
— Не закозли, Щука, — попросила Алёна. — Мы тебя приняли, не забудь.
Дорога до Сундукташа затянулась. Одна из старых просек, намеченных Холодовским, оказалась непроходимо заваленной буреломом, и Холодовский вынужден был искать объезд. Пока мотолыга тащилась по лесам, солнце тихо опустилось к горизонту. Лога затопило тенью, жара превратилась в застойное и глухое тепло. Косая медвежья спина Сундукташа то и дело выглядывала слева за верхушками елей, и над ней в смуглеющем небе зажглась луна.
В предыдущем сезоне под Сундукташем располагался рум — участок для скатывания брёвен. Его поливали кислотами, и он зарастал медленнее, чем прочие территории. Мотолыга выбралась из просеки и остановилась. Под её гусеницами в траве чернели вдавленные в грунт гнилые брусья-слиперсы — подкладки под былые штабеля. Судя по всему, Егор Лексеич тоже запаздывал. Холодовский позвонил ему, и Егор Лексеич велел готовиться к ночлегу.
Щука была рада, что её не прогнали, но ничем не помогала. Серёга принёс дров, Фудин развёл костёр, Алёна достала котлы и канистру с водой. Бригада расселась вокруг синего огня, ожидая ужин. Над тушей Сундукташа во тьме небосвода мерцали созвездия Лебедя и Лиры.
— Булатова, ты дежурная, — сказала Алёна Вильме. — Тебе котлы мыть.
Просека вдруг неровно и зыбко озарилась изнутри, как траншея, — вдали вспыхнули качающиеся автомобильные фары и прожектор.
— Шеф догоняет, — удовлетворённо пояснил Фудин.
Но это был не шеф.
По просеке к лагерю бригады приближался военный джип с решёткой на крыше. Расположение фар определяло широкую морду машины.
— Всем оставаться на местах! — загремел мегафон. — Это патруль!
— Ох-хуеть!.. — в изумлении охнул Костик.
Щука беззвучно растворилась во мраке, словно её и не существовало.
Джип затормозил, освещая прожектором лагерь и мотолыгу. Из машины в траву с двух сторон выпрыгнули два бойца в камуфляже и с автоматами.
— Всем встать! — крикнул один из бойцов. — Руки держать на виду!
Бригада послушно поднялась на ноги. На костре забулькали котлы.
— В чём дело, командир? — спокойно спросил Холодовский.
— Кто такие?
Холодовский оглянулся на своих, словно сам не знал, кто они такие, и заметил исчезновение Щуки.
— Мы — обычная бригада с Магнитки. Едем за чумоходами.
— Ксивы предъяви, — потребовал боец, видимо старший.
Холодовский вынул из кармана телефон и принялся открывать вкладки с документами. Старший боец ждал. Младший прошёлся мимо бригады, зорко вглядываясь в лица. Автомат он держал так, чтобы сразу выстрелить.
— Нету её, — сообщил он старшему.
— Вот, — Холодовский протянул старшему телефон. — Кого ищете?
Командир патруля, не отвечая, читал документы.
— Мы с Белорецкой зоны, поисковая группа, — пояснил младший боец. — У нас зэчка съебалась — Щукина Дарья. Никого не встречали в лесу?
— Никого, — невозмутимо пожал плечами Холодовский.
— Пошмонай тарантас, — продолжая читать, бросил младшему командир.
Младший боец направился к мотолыге.
— Чё за хуйня? — не возвращая телефон, командир патруля вперился взглядом в Холодовского. — Путёвка — семь человек на грузовике «Хуанпу», а вас — девять и на мотолыге. У кого путёвку спиздили?
— Сейчас объясню… — поморщился Холодовский.
Объяснить он не успел. Из мотолыги вылетел бешеный вопль.
— С-сука, блядь!.. — донеслась яростная ругань бойца.
Командир патруля мгновенно отскочил, нацелив автомат на бригаду.
— Всем на колени, руки за голову! — рявкнул он.
— Мамочки!.. — плачуще сказала перепуганная Талка.
Бригада — и Холодовский тоже, — суетливо топчась, вразнобой опустилась на колени. Как было приказано, все задрали руки за голову.
Младший боец выволок из мотолыги Щуку; она извивалась и орала, руки у неё уже были сцеплены позади пластиковыми наручниками.
— Взял эту лярву! — крикнул младший боец.
— Она приблудная, к огню вышла, — хмуро пояснил Холодовский.
— И двое лишних — приблудные, — усмехнулся командир. — И мотолыга.
Младший подтащил Щуку к бригаде и поставил на колени.
— Старшой, давай договариваться, — вздохнул Холодовский. — Баба эта не наша. А мы заплатим и уедем.
— У них с мотолыги целый арсенал, — охотно доложил младший боец. — Верняк, что половина не зарегистрирована.
— Нам на чумоходы с голым хуем идти, мудила? — вдруг просипел Калдей.
Младший боец примерился и пнул его берцем в брюхо. Калдей согнулся, упав на карачки, и захрипел.
— В умелых руках и хуй — балалайка, — назидательно заметил командир.
Видно было, что настроение у него заиграло. Что ж, он поймал фарт: сцапал беглую, да ещё заграбастал и нарушителей с трофеями.
— Подставила ты нас, подруга, — шепнула Алёна Щуке.
Щука злобно сплюнула в траву.
— Договариваться мне с убытка будет, — сказал Холодовскому командир патруля. — За вас премию дадут, ваши пушки мы продадим, а на мотолыге в увольнительную на рыбалку с пацанами будем ездить. Извини, дядя.
— Ты нас хлеба лишаешь.
— Хлеба вам на киче дадут, пока разборки крутятся.
Бригада в ряд стояла на коленях, освещённая синими сполохами костра. Прожектор джипа бил в борт мотолыги. Два бойца с автоматами смотрели на свою добычу, прикидывая, что сейчас надо сделать.
Тёмная и мохнатая стена елового леса вдруг зашевелилась за их спинами — они этого не заметили, а деревья раздались в стороны, и на площадку рума из чащи широко и уверенно вышагнул огромный харвер. Длиннющая ручища пронеслась по небу, в отсветах костра блеснули механизмы внутри челюстей распахнутого чокера, и харвестер схватил командира патруля, как хватают стакан со стола. Командир не сумел даже завопить. Чокер беспощадно сжался, взмыл в воздух и на мгновение завис — ноги командира торчали из стального кулака и дёргались, а потом харвестер с высоты швырнул искромсанного человека обратно на землю. Безвольной тряпичной куклой командир упал прямо в синий костёр, и костёр взорвался искрами и головнями.
Талка завизжала. Бригада мгновенно рассыпалась: люди метнулись прочь кто куда, будто крысы в темноту. Возле трупа, что лежал в углях костровища, остались только Алёна и Холодовский — они уже всё поняли.
Второй боец и не пытался стрелять. Забыв о командире, он опрометью бросился к джипу и заскочил на водительское место. А харвер, как исполинская сороконожка, поблёскивая во мраке, плавным и мощным движением тоже проскользнул к джипу, задрал ногу, подобно коню, и с лязгом обрушил её на решётку интерфератора. Переднюю часть кабины смяло; решётка задралась углом; отскочило, треснув, лобовое стекло. Харвер выдернул копыто и снова с грохотом и скрежетом топнул по автомобилю, потом снова и снова. Джип осел в траву, его передние колёса вывихнулись, бампер врылся в землю, и кабина сплющилась, точно картонная коробка под сапогом. Прожектор погас, движок захлебнулся. Боец в кабине, без сомнений, был раздавлен насмерть.
Харвестер замер, не завершив последнего удара. В его утробе тихо гудел мотор. Дверь рубки, сверкнув, открылась, и наружу высунулся Егор Лексеич.
— Эй! — заорал он в темноту, окликая свою разбежавшуюся бригаду. — Куда сдриснули?.. Все живо в мотолыгу и валим отсюда!
