28
Город Белорецк
С помощью ручной лебёдки, закреплённой на ограждении крыши, Егор Лексеич и Митя спустили с драглайна три мопеда. Маринка приняла их внизу. Куда они поедут в такую рань, Егор Лексеич пока не говорил.
Небо на востоке разгоралось широко и нежно, и синий предрассветный сумрак превращался в тихий полусвет. Просторную луговину затопил туман; окутанные мглой купы ивняка поднимались над ним подобно прибрежным валунам во время прилива. Митя смотрел, как белёсые гривы тумана стекают по грубой стене Арского камня, словно медленные призрачные водопады. А потом блеснуло солнце, по долине понеслось сияние — и туман истаял.
— Теперь видно будет колею, — сказал Егор Лексеич. — Вперёд!
Мопеды затарахтели, козлами запрыгали по ямам и булыжникам, и Митя еле удерживал руль. Плечо скалы загородило громаду спящего экскаватора с длинной стрелой, протянутой к низкому солнцу. Поперёк просеки зачастили узкие тени деревьев. Вспышки света перемешались с последними клочьями тьмы. Всё было осыпано росой: крохотными цветными огоньками засверкали берёзы и осины, острыми искрами кололи ёлки и лиственницы.
Просека бежала по увалам, то спускаясь в сырые распадки, то взлетая на высоту, с которой вдали над лесами открывалась розовая поутру волна горы Малиновой. Грузный Егор Лексеич сидел на мопеде нелепо, как цирковой медведь, а Маринка — она ехала перед Митей — ловко, будто влитая, её чёрный хвост задорно болтался туда-сюда. Справа в чаще мелькнули кирпичные развалины, потом просека перескочила через железную дорогу, за ней слева словно бы звонко отбарабанил стволами ядрёный кедровый бор, занимающий поле бывшего аэродрома. По заросшим кучам мусора, старым отвалам, косым столбам и автопокрышкам можно было понять, что приближается город.
Егор Лексеич затормозил, выставив ногу для опоры, и оглянулся.
— На Белорецк заедем, — сказал он Маринке и Мите. — Не отставайте от меня. Тут повороты, к тому же одни спуски и колдоёбины.
Лес по правую руку словно бы начал сходить вниз, под землю — он стоял на террасах крутого склона. Меж деревьев открылся вид на город. Белорецк лежал в глубокой долине, по дну которой извивалась речка. Повсюду сквозь зелень виднелись ржавые крыши полуразрушенных деревянных домов. Вдали вздымались опутанные арматурой башни бризолоперегонного завода и тонкие трубы, из них валил густой бурый дым. Когда-то здесь было металлургическое производство, но его, как и все прочие производства в округе, переделали в лесохимическое. За сооружениями завода блестел широкий пруд. По берегам пруда толпились кирпичные пятиэтажки, по большей части уже нежилые.
Белорецк нельзя было назвать городом в полном смысле этого слова. Он был зоной. Завод окружала двойная линия колючей проволоки; такими же линиями были выгорожены пара кварталов для заключённых и кварталы для охраны. Высились мачты интерфераторов. Главная улица города превратилась в трассу лесокараванов. Сквозь застройку проложили ветку железной дороги, и по ней катились вереницы белых китайских цистерн. Всё, что осталось вне колючей проволоки, потихоньку ветшало и рушилось в зелени и запустении.
Егор Лексеич, Маринка и Митя ехали по улице деревенской окраины Белорецка. Заборы здесь почти везде упали, во дворах разрослись раскидистые деревья, дома и сараи тонули в диких кущах бурьяна, малины и шиповника. Порой приходилось останавливаться, чтобы перебраться через поваленный ствол. Егор Лексеич то и дело сверялся с какой-то картой в навигаторе.
Он затормозил возле перекошенных тесовых ворот.
— Вроде сюда, — неуверенно сказал он.
Маринка остановилась рядом с Егором Лексеичем, Митя — чуть позади.
— Дядь Гор, чего мы здесь шароёбимся? — недовольно спросила Маринка.
Егор Лексеич поколебался: говорить ей или нет? И решил — говорить.
— Это — трек Харлея, — он показал Маринке экран телефона. — У тебя ведь тоже он есть, да? Посмотри сама с тайминга. В этом доме, — Егор Лексеич ткнул телефоном в сторону ворот, — Харлей проторчал больше суток, а потом за полдня добрался на Магнитку. Почему он тут залип?
— Здесь лёжка у него была, — ответила Маринка.
— Ну переночевал он, лады… А зачем так долго здесь сидеть?
— Думаешь, его в плену держали? — догадалась Маринка.
— Думаю, держали, — Егор Лексеич убрал телефон. — И думаю, что он перебил тех, кто его схватил. Так что хер знает, чего мы там увидим. Ничего хорошего. Может, тебе не ходить со мной, Муха?
— Я всё равно пойду.
Она ведь будет бригадиром. А бригадир не боится неприятных зрелищ.
Ворота открылись на удивление легко, только скрипнули петлями. Двор зарос кустами и деревьями, как и все дворы заброшенных домов, но к крыльцу вела протоптанная тропа. А на тропе стоял квадроцикл.
Покрышки на его толстых колёсах были разрублены, и колёса сдулись. Из моторного отсека торчал топор, всаженный по обух с поразительной силой. Руль квадроцикла, экран навигатора, крылья, сиденья, багажник и топливный бак уже затянуло склизкой плесенью. Егор Лексеич подёргал топор, пытаясь вытащить, но не сумел: лезвие застряло намертво.
— Топор Харлея, — пояснил Егор Лексеич. — Я ему с Челябы импортный привёз в подарок. Самозатачивающийся.
В кустах крыжовника лежал труп.
Егор Лексеич подошёл и раздвинул колючие ветки пошире. Маринка и Митя тоже подошли. Мужик лет тридцати. Кожаная куртка, камуфляжные брюки, армейские берцы. На животе зеленел мох. Труп был опутан паутиной и корнями, некоторые корни втыкались в тело прямо сквозь одежду. Мертвеца не распучило и не изуродовало разложением, наоборот, лицо его запало и выпукло обозначились все черты. Боковая часть головы была срублена, из черепа вывалилась какая-то масса, и на ней росли маленькие грибы.
— Недели три кочумает, а ещё красавчик, — заметил Егор Лексеич и поднял на ладони ветку крыжовника; ветка была усыпана полосатыми красноватыми ягодами. — Куст-кровососка. Сразу выпил всю кровь со жмура.
Митя смотрел во все глаза, не испытывая ни ужаса, ни отвращения. Перед ним была не смерть, а биология в чистом виде.
— Жалко, что Харлей ему кумпол снёс, — добавил Егор Лексеич. — Без мозгов клумбарь ничего не скажет… Пойдёмте в дом.
— Считаешь, там второй есть? — сипло спросила Маринка.
— С одиночки никто Харлея не повязал бы.
Крыльцо едва не разъехалось под ногами, но всё же устояло. Дом внутри зарос дурной зеленью — она заполнила оконные проёмы, и в комнатах царил полумрак. Рассохшийся платяной шкаф, мутное зеркало, колченогий стол, комод, кровать с истлевшим бельём, облупленная и замшелая громада печи, трава на полу, кусты в углах, затхлость. С дощатого потолка свисали белёсые плети перепутанных корешков… Второй труп лежал на кухне.
Маленькую кухню заполнили дебри смородины. Егор Лексеич долго и осторожно ворочался среди ветвей, подбираясь к покойнику.
— Ветки ломать не надо, — пояснил он. — Клумбарь может не заговорить…
— А они говорят? — изумился Митя.
— Воды принесите, — не отвечая, потребовал Егор Лексеич. — У крыльца я бочку с дождевой водой видел.
Маринка взяла чайник с печного шестка и пошла на крыльцо.
Второй мертвяк был в окровавленной майке и спортивных штанах, рыжая щетина на его синеватом лице казалась отталкивающе яркой. Харлей убил его ударом топора в грудь. Корни смородины обвили мертвяка и впились в тело. В чёрном разрубе на груди копошилось что-то живое. Изо рта высовывалась трава. Егор Лексеич аккуратно вырвал её, будто выдернул пробку.
Маринка подала чайник. Егор Лексеич принялся поливать лицо мертвяка.
Митя вдруг понял, что во всём этом нет ни чертовщины, ни магии. Просто никто никогда не интересовался потаённой сутью селератного леса. Никто не интересовался, что же там про мутации биоценозов проведали бригадиры — алчные и тёмные лесорубы. А они что-то уловили, чему-то научились…
— Ну давай, не выёбывайся, — поторопил мертвеца Егор Лексеич.
Мертвец открыл глаза.
Маринка сдавленно охнула и впилась пальцами Мите в плечо. Во взгляде мертвяка не осталось уже ничего человеческого, с таким равнодушием зияют раскопанные могилы: «Ты хотел узнать, что тут происходит? Ну гляди. Ты убедишься, что вы все — чудовища, только не хотите в это верить».
— Го-во-ри, — медленно произнёс Егор Лексеич, вперившись в покойника так, будто что-то ему внушал. — Кто твой бри-га-дир?
Мертвец оставался неподвижным, словно размышлял, отвечать или нет. Потом в разрубе на груди вспухли багровые пузыри, губы дрогнули, но голос так и не зазвучал.
Егор Лексеич чуть-чуть полил из чайника мертвецу в рот.
— Кто твой бри-га-дир?
— Алабай, — едва слышно пробулькал мертвец.
Маринка заколотилась, вскочила и опрометью метнулась в сторону. Она ухватилась за спинку кровати, и её вырвало на заплесневелые тряпки.
Егор Лексеич, кряхтя, распрямился и попятился из кухни.
— Пойдёмте отсюда, — сказал он. — Теперь я всё узнал.
На улице жарило солнце, безмятежно шумела на ветру листва. Маринку ещё мутило, и Митя готов был в любой момент поддержать её. Вдали в створе долины клубились дымы завода, долетел свист маневрового тепловоза. Митя оглянулся на дом, из которого они вышли. Развалюха развалюхой, ничего особенного. Мертвец, который в этом доме врос в куст смородины, сейчас показался невозможным кошмаром. Впрочем, на Егора Лексеича клумбарь не произвёл такого впечатления, как на Митю или тем более на Маринку. Егора Лексеича волновало другое. Алабай — он из городских «спортсменов». Вот почему он охотился за Харлеем. «Спортсменам» всегда не хватает Бродяг.
Возле мопедов Егор Лексеич потрепал Маринку по спине:
— Присядь, Муха. Переведи дух. С дурной башкой за руль нельзя.
Вытирая рот ладонью, Маринка послушно села в траву на пригорке.
— Егор Алексеич, — обратился Митя. — А кто эти клумбари?.. Или что они?
Егор Лексеич пожал плечами:
— Ну… если Бродяги — люди-мутанты, извини, конечно, то клумбари — мертвецы-мутанты. Вся эта зелень как бы пролазит в них, и они вроде как того, немного оживают. Иногда шевелиться могут. И с вопросов отвечают, если вопросы простенькие. Что-то там на мозгах у них ещё мерекает.
Егор Лексеич направился к своему мопеду и принялся рыться в подсумке.
Митя заметил на обочине полынь, сорвал веточку и пошёл к Маринке.
— Разотри пальцами и нюхай, — он подал веточку и сел рядом с Маринкой.
— Я навигатор с квадрика сниму, — предупредил Егор Лексеич, доставая отвёртку. — Подождите минут десять.
Он пошагал обратно за ворота.
— А ты чё не блюёшь? — сердито спросила Маринка, нюхая полынь. — Дядь Гора — он бывалый, а ты ведь раньше клумбарей не видел.
Маринке было стыдно, что она не вынесла мерзкого зрелища. Она воображала себя крутым бригадиром, но оказалась зассыхой, слабачкой. От обиды на себя она готова была обозвать Митю мутантом и выродком, если он проявит своё превосходство и посмеётся над ней, над глупой девкой.
— Да я всё это как-то иначе воспринимаю, — виновато улыбнулся Митя.
— Как? — с вызовом спросила Маринка.
Митя размышлял.
— Война, то есть наше воздействие на среду, в итоге очень усложнила экологию, — Митя тщательно подыскивал слова для Маринки. — Взаимосвязи в биоценозах усилились в такой же степени, в какой ускорился рост растений. Как результат, изменились и наши отношения с природой. Я понятно говорю?
— Всё понятно, я ж не дура.
— Нам неизвестно, что случилось… Точнее, неизвестно мне, — поправился Митя. — Однако же ясно, что разные клумбари, Бродяги, чумоходы — только внешние проявления новых феноменов жизнедеятельности биосообществ. Да, они пугают профанов. Но я-то не профан, хотя память у меня заблокирована. И для меня всё это — не колдовство, а всего лишь форма вегетации. Вот так.
Митя вдруг вспомнил ощущения, когда ночью в лесу он встретил толпу Бродяг. Тогда его поразил напряжённый энергообмен леса — этой огромной экосистемы, переполненной тонкими потоками информации. А сейчас, в траве на обочине, Митя почувствовал такой же контакт с Маринкой — будто две сети соединились. И Митя осознал, что же так привлекало в Маринке его брата. Открытость к жизни. Дерзость. Жажда того, чего её мир не может ей дать.
А Маринка подумала, что никогда бы не спутала Серёгу с братом. Митя совсем не похож на Серёгу. И разбираться в устройстве леса со всеми учёными городскими заморочками — это куда круче, чем быть Бродягой.
