25
Дорога на Белорецк (II)

Оказывается, это уже стало привычным и приятным делом — ехать в мотолыге. Машина ломилась вперёд по заросшим просекам, под гусеницами хрустело и трещало, изредка траки взвизгивали на скальных выступах. Дорога то устремлялась вверх, то скатывалась вниз. За краем борта плыли широкие еловые лапы, ветви берёз, шапки взъерошенных кустарников, а выше, в синем небе, — сосновые кроны. В отсеке транспортёра всех трясло и валяло с боку на бок, и порой приходилось подхватывать сдвигающиеся с места ящики.

Егор Лексеич сидел за рулём и ориентировался по навигатору. Путь для мотолыги разведывал коптер: его вёл Холодовский — он держал на коленях раскрытый ноутбук. На мониторе скользили покрытые лесом увалы, потом блеснул изгиб реки и, наконец, появился драглайн. Сверху он выглядел как механическая игрушка: угловая ржавая коробка, мачты с колёсами и косые балки, натянутые ванты, длинная решетчатая стрела с подвешенным ковшом.

— А можете опустить коптер? — спросил Митя у Холодовского. — Хочется посмотреть, как экскаватор делает шаги…

— Он слишком долго лыжи переставляет, — возразил Холодовский. — Идёт двести метров в час. Это не зрелищно. Вечером наглядишься.

Ночевать Егор Лексеич планировал на драглайне, и Митя действительно смог бы любоваться на гигантский агрегат сколько пожелает.

— Откуда он и куда идёт? — поинтересовалась Маринка.

Митя пристроился по одну сторону от Холодовского, Маринка — по другую, и оба наблюдали на мониторе то, что транслировал коптер.

— Никто не помнит, — пожал плечами Холодовский. — Он уже лет тридцать ползёт по лесам и горам сам по себе. Топливо из болот выкачивает. Когда-то работал на карьере в Сибае или в Стерлитамаке, но заразился чумой и ушёл. У него нет никакой цели. Он просто шагает вдаль. Самурай.

Но бригаду механический самурай особенно не волновал. Волновало то, что случилось утром. Калдей расселся почти напротив Матушкина. Получив неожиданно прощение и даже вроде бы одобрение, он не задумался, с какого хрена? — однако чувствовал, что должен чем-то ответить. Он легонько пихнул носком ботинка Матушкина в колено.

— Ты не муди надо мной, — проворчал он.

Для Калдея это было равнозначно искреннему извинению.

Матушкин сидел угрюмый и насупленный. Лицо у него сбоку распухло.

— И с меня не надо пародировать, — влез Фудин. — Я-то не обижаюсь, всё понимаю, юмор там всякий, но ты же, Виктор, себя дураком выставляешь. Это ведь тебя люди уважать не будут. Я на тебя беспокоюсь.

Матушкин молча отвернулся.

Холодовский в это время приблизил изображение экскаватора. На крыше гиганта был нарисован белый круг — посадочная площадка для вертолёта, а возле круга лежали какие-то тюки, перевязанные ремнями, и пять мопедов.

— Лексеич, — крикнул Холодовский, — городских там пятеро!

— Пятерых мы и без автоматов придавим! — залихватски заявил Серёга.

— В смысле? — удивился Митя. — Мы воевать с ними намерены?

— Зачем воевать? — сказал Фудин. — Просто заберём с них припасы.

— Ограбим?

— Угу! — с удовольствием подтвердил Серёга. — На то городские и нужны!

— Откуда такая ненависть к городским? — Мите это было неприятно, он ведь и сам, судя по всему, городской. — Что они сделали?

— Конкретно эти ничего нам не сделали, — спокойно сказал Холодовский. — Но в целом большие города и остальная страна — очень разные миры. Они взаимозависимы, но, скорее, враждебны друг другу.

— Я ж тебе говорил! — всунулся Серёга. — Мы всей страной горбатимся с бризоловых заводов на Китай, а города ни хера не делают, но все деньги себе гребут! Нам гроши перепадают!

— Дело не только в деньгах, — Холодовский задумчиво поправил ноутбук. — Дело в том, что страна подверглась своеобразной сепарации. После войны у нас остался только один способ существования — обслуживать бризоловую индустрию Китая. Этим и занимаются малые поселения при лесоперегонных заводах. А большие города, управляющие финансовыми потоками, по теории должны были разработать стратегию вывода страны из депрессии. Но они предпочли скопировать форматы общественной и экономической жизни Запада и жить по западному образцу за счёт ренты с национального капитала.

Талка, замерев, слушала Холодовского с тихим восхищением.

— Городские — предатели, — подтвердила Маринка.

— Города легли под пиндосов, — добавил Серёга. — А мы пашем на китаёз.

— И нельзя ничего изменить? — спросил Митя.

— Мы в тупике. Страна загнана под решётки интерфераторов. С Китаем мы бороться не можем, потому что он нас кормит и снабжает всеми товарами. С Западом мы бороться не можем, потому что он далеко и ему наши ресурсы не нужны — там не бризоловая индустрия, а фитронная. И гвоздь в крышку гроба — наша сепарация. Она обусловила национальный раскол — несовпадение целей инертного базиса нации и пассионарной страты. Проще выражаясь, всех всё устраивает.

— Всех, кроме бригадиров! — строптиво возразила Маринка.

— Ну, кроме бригадиров, — согласился Холодовский.

— А что делают бригадиры? — удивился Митя.

— Спроси у Егора Лексеича.

Митя посмотрел на спину Егора Лексеича, крутившего руль мотолыги. В действиях Типалова Митя что-то пока не заметил никакой особой миссии.

Костик слушал разговор, но мало что понимал, однако очень хотел влезть, потому что в разговоре участвовала Маринка, и нетерпеливо дёргал ногой.

— У нас, прикиньте, пацан с класса был, по математике шарил, — наконец всунулся он. — Родаки хотели его с Магнитки увезти в город какой-нибудь, с института там учиться, короче. Мы его пиздили. Он стукач был. Предатель. Все такие на Челябу, или на Уфу, или на Екат едут. Там предателям все свои.

— Нехорошо других ребят бить, — назидательно заметила Алёна.

— Да ты не видела его, мам! — возмутился Костик. — Всё нормально!

Митя закрыл глаза и попытался вспомнить город, в котором когда-то жил. В памяти всплывало что-то невнятное: стеклянные фасеточные плоскости огромных зданий — в них отражались облака; пологие своды метрополитена и серебристый цокот поездов; какие-то длинные эстакады, изгибом ныряющие друг под друга; каменные парапеты набережных; тихий гомон кафе во время ланча; стада автомобилей у мегамоллов; вереницы фонарей, уходящие в темноту ночных проспектов, и россыпи огней в тёмном небе — светящиеся окна офисов; эскалаторы; голос диспетчера в каком-то переполненном зале; беззвучно полыхающие над перекрёстками экраны сити-виженов… Что он делал в городе? Кем был? Почему оказался в селератном лесу?..

Впереди меж деревьев засверкала синева — просека скатывалась со склона горы в долину реки Белой. До экскаватора было уже совсем недалеко. Егор Лексеич нажал на тормоз; мотолыга клюнула носом, останавливаясь.

— Кому по нужде — идите сейчас, — оборачиваясь, сказал Егор Лексеич. — Всё как обычно: мальчики налево, девочки направо.

Алёна, Талка, Фудин, Костик и Матушкин полезли из мотолыги. Вильма как сидела, вжавшись в дальний угол, так и продолжала сидеть; она казалась совершенно чужой, и никто её не замечал. Холодовский тоже выбрался из транспортёра на дорогу, отошёл немного вперёд и вытянул руку с пультом: вскоре словно из пустоты появился жужжащий коптер и ловко опустился на пульт, как в старину ловчий сокол возвращался на рукавицу хозяина.

— А вы бываете в больших городах? — спросил Митя у Серёги и Маринки.

— Да я каждый год по работе дважды на Челябу гоняю, — хмыкнул Серёга.

— И я на Челябу ездила, — сообщила Маринка. — Там у дяди Гора квартира здоровущая. Ходила там везде, всё видела.

— И что, предатели в городе живут?

Маринка посмотрела на Серёгу.

— Мы для них — лохи, — убеждённо сказал Серёга. — Они нас называют лесорубами или дровосеками. Им на наши проблемы плевать.

— А вам разве не плевать на их проблемы?

— Да какие у них проблемы? — возмутился Серёга. — Баблососы! Всё у них есть, и не по талонам! Любой дефицит достать можно, даже пиндосовский!

— Дядя Саша не зря так за городских говорит, — Маринка смотрела на Митю очень серьёзно. — Дядя Гора рассказывал, что дядя Саша двенадцать лет на Челябе жил. Институт там закончил, работал, стал главным инженером со стройки. А начальство что-то там распиздило, дом обрушился, и всё свалили на дядю Сашу — типа, тупой, ничего не умеет. Не те материалы использовал, не так построил… И суд поверил. Дядя Саша — он же с дровосеков, не свой им, не городской. У него квартиру и машину отписали, все деньги забрали, с работы уволили и запретили заниматься инженерной деятельностью. И он обратно на Магнитку уехал, как обосранный. Это нормально, по-твоему?

— Нет, не нормально, — признал Митя.

— Пусть городские благодарны будут, что мы к ним не ломимся порядок навести, — с превосходством заявил Серёга. — Хотя давно пора. Ничего, как войну закончим — они сами приползут.

Мите всё это не понравилось, но он решил не спорить.

— А когда войну закончите? — осторожно спросил он.

— Ну, когда-нибудь, — отмахнулся Серёга. — Рано или поздно.

— Нас-то всё равно никому не победить, — пояснила и Маринка.