Глава 17
Я дошёл до бармена.
— Вам что-то особенное? — поднял он бровь с профессиональным интересом.
Я посмотрел на него и еле заметно улыбнулся. Римляне, во всяком случае, в моём мире, говорили Amat victorif Curam — победа любит подготовку или, буквально, старание.
Как юрист я знал этот принцип и он, как правило, работал. Импровизация, напор, ситуативные ходы — это всё хорошо. Но для победы нужна подготовка.
Поэтому я обратился к бармену, тем более что рядом никто не стоял.
— Любезный, а какой напиток любит мой приятель Рябинский?
— Этот? — не моргнув глазом и почти не задумываясь, ответил он, — виски односолодовой. По шестнадцать рублей за бутылку, между прочим.
— Ну вы уж сегодня ему постарайтесь доливать, как только он опустошит, причем именно его любимым, односолодовым.
Я положил на стол сорок рублей червонцами, бармен кивнул.
— Сделаем в лучшем виде.
— Да, а мне, пожалуйста, подливайте в водочную рюмку, но только воды.
— Воды? — удивился он и посмотрел с некоторым подозрением.
— Да я же… это… зависимость у меня… Полина Этьеновна меня ругает если напиваюсь, я ей обещал, что пока её дела кое-какие не закончу, келдырить не буду.
— Желание хозяйки — это святое.
Упоминание босса развеяло сомнения, тем более что у меня, а если точнее, то у прошлого меня тоже была своеобразная репутация легкомысленного алкоголика и, в своей манере, Кукушкина была способна в чём-то меня ограничить.
Я сел за стол и первые полчаса разбирался в основах игры и ловил на себя скептически-покровительственные взгляды со стороны Рябинского.
Пятикарточный покер, без карт на столе, без джокеров и добором после первой ставки.
Каждому игроку выдавали пять карт и предлагали принять участие «в игре на стол», делая ставку — один рубль. Это же являлось минимальной ставкой. По факту это был стол с большими ставками и «на кону» тут могла стоять любая сумма без ограничений.
Значительно позже на стол сел Толяка, который всё так же грел массивный вискарный стакан, на треть заполненный ароматным напитком.
Толяка не был шулером в обычном смысле этого слова. Карты раздавал крупье, который заодно следил за порядком и ходом игры.
Казино заинтересовано в том, чтобы игроки пили, хотя насильно, конечно, в них никто алкоголь не заливал.
Рябинский вытер глаза и с каменным лицом переложил карты в правую руку, чтобы потянуться левой к недавно заполненному стакану с виски, которое ему снова сегодня налили своевременно. Как ему казалось, это потому что он сел за стол с высокими ставками.
Возле меня стояла рюмка водки, которую официант время от времени доливал.
Не считая крупье, за столом семь человек и я хотя и не заядлый игрок в покер, уже примерно представлял себе темперамент и стратегию каждого из них.
Двое маменькиных сынков, играют на чужие деньги, но, само собой финансы их сильно ограничены, в отличие от понтов.
Один мутный мужик, с руками охотника, похожий на индейца, молчаливый и мрачный, который, тем не менее, неплохо играл.
Я, Рябинский, «седой» и одна девушка — прожжённая матерая охотница на мужиков с ангельским личиком и цепкими глазами-прицелами, явно искавшая богатея, осматривала нас со внимательностью и придирчивостью богатой свекрови, осматривающей потенциальных невесток.
Не знаю кого и для каких целей она искала, но она последовательно отбраковала всех, кроме «индейца», перевела на него всё своё женское внимание, расстегнула пуговку, бросала взгляды и щедрые улыбки. Индеец был к её знакам внимания глух как старый повидавший жизнь православный священник к буклетикам иеговистов. Его интересовала игра и карты на столе.
Мы ставили «фишки», однако, как в любом подпольном казино, возможности докупать фишки прямо во время игры были, как и поставить наличку или оцененное другими игроками имущество.
Я включился в игру, ставя, докупая карты, поднимая.
В первый момент, когда подсел Толяка, в моей крови скакнул адреналин, мне показалось что вот сейчас начнётся игра и большие ставки, но это было не так.
Игра текла лениво и неторопливо как река, раздача сменялась раздачей, я даже немного устал.
Очередная раздача.
У меня были две пары. Пара семёрок и пара тузов.
Когда ты делаешь минимальную ставку, нулевой круг, отсекаются те, что играть не будут, скидывают карты. Остаются те, кто «идут в игру».
Сделали ставки я, Толяка, Рябинский, один из молодых мажоров и индеец.
Докупали кто одну карту, кто три, Толяка не докупал ни одной.
Первым ставку делал я. По примеру других я поставил пять рублей. Следующим был индеец и он внезапно поднял ставку до ста.
Это означает что я должен ответить и доложить девяносто пять или спасовать.
Я был трезв и хладнокровен, поэтому, бросив короткий взгляд на Толяку, спасовал. То же самое сделал и мажор.
Толяка ответил, Рябинский ответил.
Интересно девки пляшут. Мой магический навык показал, что Толяка словно щупальцами прикоснулся к картам других игроков и только вокруг индейца словно образовалась какая-то защитная аура с центом в его амулете, висящего на шее, в форме четырехлистника, который на виду не имел ни одного макра.
Если подумать, в моем клинке тоже нет макров… на виду.
Толяка хмыкнул и посмотрел куда-то влево. Вздохнул, но остался в игре.
Второй круг, индеец поднял следующую ставку до двухсот, Толяка и Рябинский ответили.
На третьем круге индеец внезапно поднял ставку до тысячи.
Над столом повисла тишина. Сумма озвучена серьёзная, индеец сделал эту ставку «из кошелька», положив пачку сотенных купюр.
Толяка сделал виноватое лицо и спасовал.
Рябинский играл желваками и думал.
Не было чётких правил о времени ответа, и никто не смел давить на него. Люди, которые стояли вокруг стола — даже затихли. Десятки глаз были прикованы к пожилому контрабандисту и только Толяка поднял глаза на меня и еле заметно улыбнулся совершенно другой, не такой, как раньше, улыбкой, вроде — «смотри что будет». Сколько у него в арсенале улыбок?
И я смотрел. На столе мои пять рублей, пять рублей нулевых ставок, триста рублей первого круга, шестьсот рублей второго круга и первая тысяча индейца, итого ни много ни мало десять девятьсот десять рублей.
Хорошая зарплата рабочего в Кустовом была сто двадцать — сто пятьдесят рублей. То есть на столе лежала годовая зарплата работяги. Понятно, что бандиты с капиталистами зарабатывали и больше, но это давало мне представление о «масштабе».
— Принимаю, ставлю тысячу, — Рябинкий единым махом опустошил стакан виски, опустил карты рубашками вверх, полез во внутренний карман и достал оттуда увесистый кошелёк.
Ставка сделана не после «слов», а после её помещения на стол.
— Восемьсот пятьдесят… — процедил Рябинский. — Кто займет мне сто пятьдесят рублей?
Зрители не шелохнулись, в том числе потому, что кредитовать азартного игрока никто не горел желанием.
— Без проблем, Илларион Петрович сомнений в кредитоспособности не вызывает, — неожиданной откликнулся я, чем вызвал неподдельное удивление в первую очередь с его стороны.
Ну, вообще-то старый шельмец понимает, что мне нужен его участок, значит с моей точки зрения — ценные активы у него есть.
Теперь уже я полез в карман и достал оттуда большой плоский китайский кошелёк из жёлтой кожи, отсчитал оттуда сто пятьдесят рублей и передал через стол. Денег в кошельке было много и это заметили некоторые зеваки.
Рябинский с искренней благодарностью кивнул мне, принял деньги и хлопнул ими сверху по своей пачке.
— Третий круг. Ставка принята. Вскрываемся! — озвучил крупье.
Долгая пауза и, наконец, карты обоих оставшихся в игре — легли на стол.
Два плюс три, то есть две одинаковых и три одинаковых: фул-хаус. Не Бог весть какая крупная карта и что самое удивительное, у обоих оказались именно такие наборы.
Кто-то из зрителей шептал и тыкал пальцем в направлении карт.
Как мне бегло объяснял Толяка, старшинство определяется по «тройке», у кого большего старшинства «тройка», тот и победил. Если это будет одинакового старшинства карта, то определяют по масти.
У индейца была пара тузов и тройка восьмёрок.
У Рябинского пара двоек, но тройка на вальтах, то есть — он победил.
Сдержанный вздох прошелся по рядам зрителей, я мельком глянул на Толяку. Он деланно кивал головой, но по хитрым глазам стало понятно, он знал карточный расклад ещё до первой ставки. Интересно, а как он преодолел амулет индейца?
И, тем не менее, он как-то сделал это.
Рябинский с блеском в глазах загребал карты и смеялся как дошкольник, обскакавший своих сверстников.
По холодному азартному блеску глаз Толяки я понял, что именно сейчас и началась игра.
Именно сейчас Рябинскому стоило бы оставить пару фишек на чай крупье и свалить. Но также очевидно, что его азарт не даст уме уйти со стола, хоть трактором тяни.
Победитель с солидным видом встал, вернул мне мои сто пятьдесят рублей и пожал руку.
Я заметил, что в зале, чуть поодаль стоит и смотрит на меня мадам Кукушкина. Я поднял рюмку водки и сделал вид, что выпиваю её, преодолевая горечь, а сам стрельнул глазами на бармена. Хозяйка нахмурилась, но взгляд мой проследила и переместилась к своему подчинённому.
Крупье сдавал, Рябинский победно посматривал на меня, на Толяку, на индейца, а его вискарный стакан снова был полон.
Пас, пас, Рябинский играет, ставит сразу сто рублей, остальные пасуют.
Ещё пара раздач прошли скучно, карта не шла.
В следующую сдачу я аккуратно за краешек приподнимаю свои карты. Пятерка, валет, пятерка, дама, десять.
Делаю минимальную ставку, я в игре. Поднимаю глаза, хм… В игре все игроки стола.
Толяка не улыбается, его магия прощупывает карты.
Валет, дама, десять, разных мастей — части «стрит», прямой иерархичной последовательности, но для «стрит» нужно чтобы вместо двух пятёрок выпали девять и восемь или король и девять, либо же туз и король. Вроде бы так. Любые другие карты мне не подходят. Или скинуть всё кроме пятёрок, чтобы словить «сет», о есть — тройку?
Поскольку я стараюсь держать себя вне азарта, иду по второму варианту, меняю три карты, крупье даёт мне три новые.
Поднимаю — пятёрка, туз, пятёрка. Ого, четыре одинаковых «на пятёрках», каре.
На лице никаких эмоций, кладу карты, нечего их греть. Прищурив глаза смотрю, как и сколько меняют и добирают остальные.
Первая ставка от мажоров, они улыбаются в свои юные усы, перешучиваются и ставят по двадцать пять рублей. Негласная очередь доходит до меня.
— Сто, — кладу фишки и смотрю на Толяку. Его лицо — маска и ничего не выражает.
Мажоры почти без запинки поднимают свои ставки, выравнивая до сотен.
Девушка смотрит на всех, хлопает ресницами и принимает ставку. Индеец тоже ставит сто.
В ставках нет строгой очередности, можно принять или спасовать в любой момент, причем зачастую это делается жестами — карты, отданные крупье (по правилам, он не имеет право их смотреть, а сразу же тасует их в колоду) или ставка на стол.
Толяка пожимает плечами и тоже подтверждает ставку, а вот Рябинский внезапно поднимает до двухсот пятидесяти.
Интересно девки пляшут. Либо хорошая карта выпала всем, либо тут много любителей блефовать.
Один из мажоров и девушка — выходят из игры. В игре — индеец, я, второй мажор, Толяка и сам Рябинский.
Я ставлю столько же, двести пятьдесят, мелькает запоздалая мысль, что я не успеваю так быстро зарабатывать, как трачу. Хуже то, что в настоящий момент дрожь возбуждения, страх, азарт и чувство риска пробивают меня.
Спокойно, Аркадий, говорю я себе.
Индеец на следующем круге поднимает до тысячи и тут уж у меня возникает большое желание выйти из игры. Вообще-то деньги у меня как раз таки есть, но я сюда пришёл не играть.
— Поддерживаю, — без тени улыбки отвечаю я, фишек у меня столько нет, достаю наличные из кошелька.
— Поддерживаю, — Толяка ставит фишки. Интересно, он на свои играет или на деньги казино, то есть — Кукушкиной? Но игрок он матёрый, не думаю, что он намерен проиграть.
— Пас, — выбывает второй мажор.
— Пусть будет тысяча, — мерзко ухмыляется Рябинский и ставит наличные, которые выиграл накануне.
— Третий круг, — в гробовой тишине провозглашает крупье.
Все вокруг замерли. Сбоку от меня стоит Лещёв с полуоткрытым от волнения ртом, поодаль Кукушкина, она хранит молчание, на лице ни тени осуждения или радости. Формально, если не знать, что Толяка её работник — казино в этой партии и не играет, а только предоставляет стол.
Многие приходят в игорный дом не, чтобы поиграть самим, а что-то посмотреть. Ну что сказать, зрелище любопытное, а для тех, кто не делал ставки, ещё и бесплатное.
На третий круг первую ставку ставит индеец.
— Десять тысяч, — он лезет в карман и чуть подрагивающими пальцами отсчитывает почти всё что у него было.
— Принято, — кивает крупье.
— Пас, — мой голос хрипит, я выхожу из игры. Всё же мне участок нужен, а не карточная игра. Однако, маховик событий уже запущен.
— Принимаю и поднимаю, — веско отвечает Рябинский, — ставлю участок на Макарьевской изнанке, стоимостью двадцать тысяч. Прошу бумагу и ручку, напишу расписку.
— Кто-то должен подтвердить номинирование в этой стоимости, — бесстрастно качает головой крупье. — Причем этот «кто-то» тем самым обязуется выкупить это имущество по заявленной цене. Желательно, показав, что у него такие деньги есть, наличными или банковской распиской. Таковы правила казино.
Рябинский хмурится и обводит взглядом присутствующих, надолго задерживается на мне.
— Илларион, я могу тебе пару тысяч подкинуть в долг, по расписке, но твой участок не стоит двадцати, — вступает в разговор коренастый, в бардовом пиджаке мужик, похожий на «нового русского из девяностых», один из толпы, обступившей стол.
Рябинский густо краснеет.
— Он стоит двадцать, — стискивает зубы контрабандист.
— Принимаю ставку десять тысяч, — тем временем, говорит своё слово Толяка.
Сейчас на столе куча денег, целое состояние и единственный кто не сказал своё слово, это Рябинский, точнее сказать, у него нет десяти тысяч.
— Я напишу долговую расписку на двадцать тысяч… хорошо, хотя б на десять. Я в игре, я вас всех разделаю, — стиснув зубы твердит Рябинский. — Но мой участок стоит двадцать!
— Не стоит, — подаю голос я. — Вот заключение из Академии, Макарьевская изнанка закроет свой портал через шесть месяцев, на участке за двадцать лет добыто всё что можно.
Достаю сложенное вдвое заключение. Его хладнокровно принимает крупье, смотрит на хозяйку заведения.
— Откуда вы столько знаете про участок? — спрашивает меня Кукушкина тоном постороннего человека, а не как старая знакомая.
— Я хочу его выкупить у Иллариона Петровича, но только, конечно, не за двадцать. Я же основной прииск купил за два с половиной, а этот участок вообще технический, соседний.
— Он говорит правду, — подаёт голос задумчивая дама, поправляя очки. — У меня, знаете ли, навык…
— Навыки запрещено применять в игорном зале. Отойдите, будьте любезны, от стола, — хмурится Кукушкина и кивает крупье.
Тот, хорошо поставленным тоном, словно диктор на радио, читает заключение, которое мне дала Вероника Кондратьевна и по мере прочтения всем становится ясно что в своих оценках прав я.
— Вы готовы номинировать участок в двадцать тысяч? — спрашивает меня крупье. Глаза у него усталые, вечер долгий, ситуация изматывает даже его.
— Нет. Готов номинировать за четыре тысячи пятьсот рублей, — в горле у меня пожар, но я стараюсь говорить спокойно.
Крупье поднимает голову.
— Кто-то готов принять расписку господина Рябинского Иллариона Петровича, купца первой гильдии на двадцать тысяч рублей оплатив эту сумму наличными и выступив поручителем по такому долгу?
Все прятали глаза. Похоже его тут неплохо знали и деньги-то у него были, но выступать поручителем, это уж слишком.
Крупье переводит взгляд на Рябинского.
— Илларион Петрович, вы можете поставить упомянутый участок по цене в четыре с половиной по номинации Филинова, добавить имеющиеся наличные и занять, подтвердив ставку в десять тысяч, без подъема. Вы так же в любой момент вправе спасовать.
— Не надо мне рассказывать, я не ребёнок, — Рябинский играет желваками. Хмель из его головы выветрился, но он снова украдкой смотрит на свои карты и решается.
— Ставлю участок за четыре с половиной, ставлю всю наличность. Дмитрий, ты там мне обещал занять?
Спустя некоторое время на кон ложится расписка, касающаяся участка и занятные наличные. «Новый русский» получает долговую расписку.
— Трое в игре, ставки сделаны, вскрываемся, — голос крупье над столом звучит как приговор.
