Глава 12
— Можно? — молодой, немного потерянного вида паренёк жестом руки попросил разрешения зайти.
Кому может понадобится консультация среди ночи? Я красноречиво посмотрел на часы и угрюмо кивнул.
— Можно. Только учтите, полчаса моего времени стоит десять рублей.
Я уселся за свой стол, усадил его, поправил часы, по привычке демонстрируя своё липовое благосостояние.
Посетитель представился и стал, периодически почему-то «зависая» (видимо так, со сбоями, в нём происходил мыслительный процесс) рассказал, как его друга и «босса» безвинно скрутила полиция, обнаружив в его квартире свежий труп какого-то цыгана и что сейчас полиция, не проявляя фантазии, недвусмысленно вымогает у него взятку. Сказал он это с интонацией «денег у нас нет».
— Вы денег у меня занять хотите? Или что⁈ — удивился я.
Паренёк нахохлился, оскалился, кажется, даже хотел что-то сказать, но промолчал. Потом после некоторых раздумий (опять «завис»), выдал.
— Уважаемый. Все дело в том, что босс не виноват. Его действия в его же доме, должны расцениваться, как самозащита. Более того, он не стрелял в покойного и не имел при себе никакого огнестрельного оружия.
— А полиция что говорит?
— А полиции всё равно. Говорит, что цыганов в регионе и так много. Что они, каждого обыскивать и допрашивать будут? Гильзы на экспертизу не взяли, показания свидетелей проигнорировали. Получается, они просто пытаются доить денег с ветерана.
— Ваш босс воевал? Ветеран? В двадцать три года?
— Именно, — с гордостью в голосе ответил посетитель. — Владимир Алексеевич три года своей жизни отдал на борьбу со степняками. Награждён тремя медалями, получает военную пенсию.
— Как в этом мире все странно… — тихо, чтобы он не слышал, пробормотал я.
— Получается, пытаются доить вашего босса, — продолжил громче. — Занимательно, даже очень. Скажите мне… как Вас там?
— Китов Павел Юрьевич.
— Павел Юрьевич, мои услуги дорого стоят. Вы это понимаете?
— Понимаю. — ответил он. — Я не знаю, хватит ли на данный момент средств у босса, чтобы расплатиться с Вами. Но… у меня есть другое предложение.
— Какое?
— Услуга за услугу. — он потеребил одной рукой другую в явном беспокойстве. — Учитывая Ваш опыт и навыки, я, думаю, у Вас получится высвободить моего босса, потратив лишь некоторое время. Однако, как Вы понимаете, мы не совсем добропорядочные люди, и рано или поздно, Вам может пригодиться услуга с нашей стороны. Что думаете?
— Я не буду пользоваться услугами бандитов, — ответил я без раздумий. Собственно, в моем мире мне такое предлагали регулярно, особенно в девяностые. Правда, тут другой мир и прошлая мудрость может давать сбой.
— Сугубо из уважения к тому, чем занимался Ваш босс в армии, я составлю вам компанию в участок. А мои услуги, он просто оплатит в рассрочку.
— Составите расписку?
— Именно, — я потёр лицо обоими руками, чтобы прогнать сон. Кожа ладоней была сухой и шершавой. — А теперь в двух словах вводные, более конкретно. Кто напал? Прямо в квартире? Убийство там же? Двое? Второй убежал? Выстрел с какого расстояния? Кто вызвал полицию?
Китов, подняв глаза к потолку, как будто там находились подсказки, временами «зависая», стал сбивчиво отвечать.
* * *
Я грохнул раскрытой «корочкой» о стекло конторки полицейского на входе в участок. Боец, тайком дремавший, уткнувшись в журнал так, чтобы не были видны прикрытые глаза, вздрогнул и уставился остекленевшим взглядом.
— Адвокат Филинов. Дежурный офицер в каком кабинете?
Полицейский расправил плечи, придал себе важный вид, показал направление, всем своим видом показывая «я вовсе не спал, а исправно исполнял долг». Китов ухитрился незаметно проскользнуть следом, вообще не показывая никаких документов.
Ручка заедала, я навалился сильнее и попал в кабинет дежурного по участку, который возмущенно поставил чашку чая на пачку рапортов.
— Кто такой? Чего надо?
Я усмехнулся, невозмутимо зашёл, прикрыл дверь и без приглашения плюхнулся на стул напротив него. Судя по Китову, он остался прямо за дверью, чтобы бессовестно подслушивать. Ну, главное, что офицер его не видит.
— Моё благородие адвокат Филинов. Знаешь такого? Ты, мил человек, почто гражданина Шамана Владимира Алексеевича арестовал? — я улыбнулся во все «тридцать два».
Недавно состоявшиеся похороны, на которых я был гробовщиком, единственным зрителем и по совместительству… виновником смерти, назовём это так, плюс отсутствие сна напрочь выветрили из меня остатки страха, в том числе перед этим зарвавшимся боровом в погонах.
— Ой, целый адвокат, держите меня семеро. Не будешь ли ты меня своими статейками из закона пугать? Иди в коридор, пиши жалобу, а я, быть может, соизволю её утром рассмотреть, — брезгливо поднял губу офицер. — А этот бродяга совершил убийство на почве национальной ненависти к цыганам, потому что он с ними воевал.
— Он со степняками воевал, а не с цыганами. Понаберут в полицию из деревень… Считаешь, что человек, который провёл три года в степи, способен спутать ордынца с грязным бродячим музыкантом? Цыгане — это гитара, водка, медведь, песни заунывные, да гадание по руке.
— Считаю, что у меня свежий труп, крепкий подозреваемый и преступление, раскрытое по горячим следам!
— Чё, погоны жмут? Жертва нападения в собственной квартире, без предполагаемого орудия и упущенный второй нападающий, ярко выраженная халатность при исполнении должностных. Ты любишь свободу выбора, к примеру?
— Люблю, когда что-то весомое предлагают, отчего ж не любить.
— Будет тебе предложение. Даже два, в каждую руку, на выбор. Итак, ты и твои бойцы арестовали ветерана и героя войны, честного человека…
— На ём клейма ставить негде.
— … и гражданина. Русского, местного, ранее не судимого, на которого разбойно напали в его собственном жилище два цыгана, один из которых в переполохе прихлопнул другого. И теперь, вместо того чтобы искать убийцу, вы, бездарная шайка головорезов, по ошибке получивших полицейские жетоны, бросили в каталажку жертву покушения, который сам же вызвал полицию. И когда мы утром дружной толпой приедем в суд, ты косноязычно попытаешься рассказать свою невнятную версию событий о том, что ветеран якобы поймал на улице цыгана, затащил его на шторе, как паук в своё жильё, потом держал, одновременно выстрелил в себя с трех метров, видимо, по твоей фантазии, у него руки такие длинные. После чего вызвал полицию, а пистолет скушал, судя по тому, что вы его не нашли, верно? И какова вероятность что суд поверит в эту сказку бабушки Патефоновны?
Самодовольная улыбка постепенно сползла с лица офицера, сменившись на тревожное выражение.
— И прямо утром, в зале суда, моего подопечного отпустят, но это не будет конец истории, о нет, это только начало. Там, в моём офисе есть тарифы.
— Тарифы? Какие-такие тарифы?
— Тарифы моих услуг, которые соответствуют рекомендациям адвокатской палаты. Пятьдесят рублей за час занятости при участии в полицейских и прокурорских процедурах. А сколько пройдёт часов до момента, когда гражданина хорошего отпустят? Вот и считай, на листочке, в столбик.
И сразу после суда он мне эту сумму заплатит под квитанцию, а потом я вспомню что есть статья шестнадцать нашего гражданского уложения, по которой убытки причинённые республиканскими, в том числе охранными, органами подлежат возмещению независимо от их вины.
И я обращу требование, но не к тебе, о нет. К твоему управлению. И когда казначейство твоего управления заплатит мне сто рублей… или триста… оно захочет узнать, ну просто любопытно станет ему, а кто тот доблестный офицер, из-за которого они расходуют свою скудную казну на адвокатов? И они тебя, голубчик, морально на лоскуты порвут. А когда остынут, то ещё и вычтут всю эту сумму до копейки из твоей незаслуженной зарплаты.
И когда ты жене не принесёшь получку, то второй раз тебя на лоскуты порвёт уже твоя благоверная, в том числе потому, что она мало поверит в эту байку про ветерана и адвоката, а поскольку она женщина, то быстрее поверит в то, что ты эти деньги потратил на блудных баб.
Заслушавшись моей цветастой истории, офицер непроизвольно приоткрыл рот.
— Поэтому я тебе, конечно же не страшен, а вот та лавина, которую я обрушу на твою лысеющую голову, это да… А вот теперь мы переходим ко второму варианту. Мы сейчас идём, и ты выпускаешь Шамана на все четыре стороны, возвращаешься в кабинет, достаешь шкалик водки и пьёшь за то, что, слава Предку, пронесло…
— Боялся я тебя! — офицер встал, нащупал табельное оружие и сунул в кобуру. — Да никто тебя не боится, адвокат! И твоего этого прощелыгу никто не арестовывал, что ты такое говоришь? Я? Я такой приказ отдавал? Я такой приказ не отдавал! Он сам приехал дать показания по поводу криминальных событий, исполнить, этот, как его, гражданский долг! И никто его не держит!
С этими словами офицер попятился в коридор, а я с живым интересом следил за его телодвижениями.
— Семён, открой камеру. Вот! Вот он. Сам попросился пересидеть пока ночь, вдруг опять прорыв и твари шастают. Мы же завсегда граждан оберегаем. Никто его не арестовывал, не было такого, не надо тут путать и глупости говорить. И пугать меня не надо, тем более блудными женщинами. Забирай его и уходите, я вас не знаю, показания потом городовой возьмёт. Ходят тут, рассказывают мне…
На улице я залюбовался звездами.
— Однако, Владимир Алексеевич, с освобождением. Ваш товарищ мне предлагал, чтобы вы гонорар мой отработали… скажем так, услугами.
— Мы чем попало не занимаемся, — тёзка российского певца степенно поправлял одежду и стряхивал пылинки от полицейской камеры, словно стараясь избавится от следов правосудия.
— Это по профилю. Приходите через пару дней, как дым рассеется от всех этих событий, переговорим. И, воля Ваша, но я бы квартирку сменил. Цыгане народ семейный, тот доходяга своим родственникам другую историю смерти убитого расскажет, и Вы будете в ней виноваты. Могут попытаться отомстить. Ну, это просто мнение.
Мы крепко пожали друг другу руки и разошлись. Времени на сон осталось категорически мало.
* * *
Что-то полицейских чинов в моей жизни становится слишком много.
Обыск в лавке мистера Шая, если я правильно понял его имя, длился уже второй час.
Коротко переговорив с представителями диаспоры, я попросил остаться только самого хозяина и представителя местной народной дружины (по просьбе Игоря убрал из своего лексикона слово «триады»), который якобы служил мне переводчиком, хотя большую часть времени мы втроём вообще хранили молчание.
По моей просьбе остроглазая девушка-подросток из семьи хозяина лавки (вообще-то определять возраст китаянок дело неблагодарное), принесла мне крепкий кофе, чтобы я был бодрячком после бессонной ночи.
Со стороны всё это выглядело странно…
Я, дружинник и пожилой невозмутимый хозяин лавки сидели на удобных травяных пуфиках и пили: я кофе, а эти двое какой-то хитрый китайский чай, и с буддистским спокойствием наблюдали как следователь полиции в сопровождении трёх полицейских, из которых только один был настоящим оперативником, а ещё двое неловкими патрульными, учиняли обыск, без энтузиазма роясь в имуществе.
Лавка торговала посудой и прочей хитрой утварью, а также сувенирами.
Раздался звон, неуклюжий полицейский расколотил какую-то овальную керамическую лампу.
— Ы… — непроизвольно замычал следователь и зыркнул в мою сторону.
— Одиннадцать ноль девять. Участник сыскной группы разбил посуду, лампу, стоимостью….
— Двадцать пять копеек, — негромко подсказал мне «дружинник».
— Стоимостью пять рублей, — закончил я и сделал очередную запись в блокноте.
— Ы… Он же сказал двадцать пять копеек?
— Правда? Вам, наверное, послышалось, — я обернулся к дружиннику.
— Пять рублей, — невозмутимо повторил дружинник, который имел слабое отношение к этой лавке, но доказать это было очень сложно.
— Ы… Зачем Вы всё записываете? — спросил меня следователь с подозрением в голосе.
— Графа замечания и возражения к протоколу обыска. Вам понадобится несколько дополнительных листов. Начиная с грубейшего нарушения — субъекту обыска не предоставлен переводчик и не разъяснены права.
— Так вот же он, переводчик! — следователь ткнул пятерней в «дружинника».
— Он мне переводит, а не Вам. Как Вы его собрались указать в протоколе? Как подтвердите его знание русского и китайского, каким документом? Вы даже имени его не знаете.
— Как тебя зовут, любезный? — спросил следователь.
— Моя не понимать вопрос, — невозмутимо ответил «дружинник». — Мало говорить русский. Плохо. Не понимать.
— Ы… сучьи дети.
— Одиннадцать десять, следователь сыскной группы, ни к кому конкретно не обращаясь, сказал «сучьи дети».
— Но вот это, это же контрабанда! — следователь потряс в руке здоровенной изящной фарфоровой вазой.
— Чего это вдруг? Изготовлено в этом квартале, так сказать, этими самыми руками.
— Да вот ещё! Это же дорогущий фарфор из Китая, а таможенные документы Вы отказываетесь представлять.
— Возражаю. Керамическая посуда местного происхождения. С чего Вы решили, что это фарфор, чтобы делать такой смелый вывод? Разбираетесь в технологии изготовления и классификации? И документ о своем образовании в этой сфере покажете? Никакие документы мы не отказываемся представлять, но, так как в грубейшее нарушение правил переводчик не был предоставлен, то такой запрос от Вас этому уважаемому человеку просто не понятен.
Зашла та же девушка-подросток я отдал ей чашку и сказал «спасибо».
— Вот, девушка, например, тоже не знает русский.
— Как же она понимает? — состроил скептическую мину следователь.
— Не знаю русский. Не понимать. Пожалуйста, — она кивнула и удалилась. Ладненькая какая, и идёт как плывет, залюбовался я, глядя ей вслед.
— Я всё ещё ссылаюсь на далекое постановление семьдесят семь, дающее право любым народам жить в Кустовом и там нет ни слова про обязательное знание языка. А ещё повторно обращаю внимание, что в постановлении на обыск не указаны фамилия и имя субъекта следственных действий.
— Да мы просто не знаем, как его зовут!
— А что, в УПК так и написано, не знаешь, как зовут, можешь нарушать норму об указании имени сколько влезет?
— Ы… Я изыму эту фаянсовую вазу для экспертизы.
— Не смею препятствовать. Вы же, наверное, помните, что нужно составить дополнительный акт об изъятии, в нём тщательно описать предмет, в том числе, при наличии надписей — переписать их дословно. Что написано на вазе?
Следователь покосился на вазу и сузил глаза, глядя на размашистые черные иероглифы на боку.
— Там же надпись на китайском.
— Нужно указать перевод текста. Ну или допускается их точное повторение. Как у вас с каллиграфией и знанием мандаринских иероглифов? Мне кажется, что там написано «для цветов». Ну то есть это цветочный горшок, местного производства, кустарный, сопроводительные документы не требуются. Дорогая хозяину лавки вещь, память о бабушке, стоит шестьдесят пять рублей… ну, это я на случай, если вы расколошматите и его.
А пока акт, изъята неизвестная круглая вещь у неизвестного лица. Класс, я в восторге. Что потом пойдёт на экспертизу? Как доказать, что именно она изъята и именно у этого китайца, ума не приложу.
— Ы… Сукин сын. Я всё равно изыму.
— Одиннадцать тринадцать. Следователь, ни к кому конкретно не обращаясь, сказал «сукин сын».
— Ладно, Аркадий как там тебя… пошли покурим.
— Отчего бы не сходить, — сделав жест «дружиннику» чтобы продолжал присматривать за лавкой, вышел на свежий воздух.
На улице в китайском квартале было не души. Но я голову даю на отсечение что за нами следят буквально из каждой щели.
— Чего ты добиваешься, адвокат? — следователь достал портсигар, предложил мне папироску, я отказался.
— Всё как обычно, защищаю права граждан.
— Не лепи горбатого, не играй на публику, мы тут одни, — мне не нравилась его манера «с места» переходить на ты.
— Так и ты не строй из себя поборника… Я же понимаю, что ваших прокурорские напрягли, а полиции — это всё нужно как корове седло. Составляй протокол, как есть. Обыск провели, перещупали сто тыщ предметов, копались два часа. Наркотиков нет, запрещенного оружия нет, контрабанды нет.
— А что будем делать с этой вазой? — выпустил струю дыма следователь, явно намекая на небольшую взятку.
— А делай что хочешь. Ну изымешь, ну проведёшь экспертизу, ну окажется, что контрабанда. И что? После полгода мытарств, от которых ты станешь седым, а я чуточку богаче, суд обяжет гражданина Сунь Дзы заплатить положенные двадцать пять рублей таможенной пошлины и полтинник штрафа. И всего делов. А мне всё это время будет платить китайская община за борьбу с твоим беззаконием. Угадай, насколько меня такой расклад пугает?
— Ладно, хрен с ней, с вазой. Попроси хоть чая насыпать в отдел.
— Насыплем, составляй протокол. Но я хочу, чтобы ваших сюда как можно меньше присылали.
— Ещё четыре места будет. Дашь на лапу, если я возьмусь обыски проводить? Я могу.
— Только чай. Не борзей. Могу попросить тебе пару ваз для дома подарить. Ты ж понимаешь, что в квартале нет ничего незаконного?
— Не надо мне лепить горбатого про честных китайцев.
— А я и не леплю. Они не дурнее нас с тобой. Когда случился шухер, они тоже подготовились к шмонам, у них если что и есть, то всё спрятано и явно не здесь, что ты можешь решетом тут землю просеивать, ничего интересного не найдёшь.
— Пошли протокол писать, — потушил бычок следователь. В глазах его светилась вселенская тоска служебного пса, которого обделили сахарной косточкой.
