Заключение. История для неленивых
В знаменитом исследовании «Советский простой человек», выполненном под руководством Юрия Левады, есть любопытное обобщение, показывающее, что реальная жизнь в СССР проходила совсем не так, как выглядела со стороны. Она представляла собой своеобразную игру человека с государством:
Можно даже постараться описать некоторые из наиболее распространенных вариантов «игр»: Игра «работа»: на основе известного принципа «одни делают вид, что работают, другие – что им за работу платят». Это, видимо, наиболее универсальный вариант того социального договора, на котором построено было советское общество. Игра «забота»: видимость отеческой заботы порождает видимость благодарного подчинения. Игра «сопричастность»: показное участие в государственных делах оборачивается соучастием в преступлениях государства. Игра «согласие»: показное принятие высших ценностей как условие сохранения ценностей приватных. Игра «единодушие»: каждый в отдельности против (или безразличен), но механизм коллективного принуждения вынуждает «всех вместе» выражать бурное согласие с каким-нибудь очередным лозунгом. Зримый результат этого – формирование устойчивой системы двойных стандартов в обществе, отделение критерия «надо» от критерия «истинно» (нравственно, законно и пр.). Эта система весьма близка описанному Дж. Оруэллом принципу «двоемыслия» [Советский простой 1993: 31].
В книге «Как мы жили в СССР» я постарался показать эту игру. Не просто описать ее результаты, как делается во многих научных трудах, но проследить конкретный ход игры на потребительском рынке, в производстве, в быту, в идеологии, на отдыхе. Я постарался сохранить интригу этой игры так, чтобы читатель, никогда в ней не участвовавший, смог в какой-то мере проникнуться ее духом. Я стремился к тому, чтобы внешняя оболочка, натянутая на наше советское прошлое, не заслоняла реальной жизни, существенно отличающейся от деклараций.
Конечно же, далеко не все стремятся проникнуть за оболочку и посмотреть, что там на самом деле. Один зарубежный историк ввел как-то раз любопытное понятие – «история для ленивых» [Франкопан 2021: 11]. Имелось в виду, что в представлениях широких масс история существует в виде предельно упрощенных схем, которые понятны и удобны для запоминания, а потому легко принимаются людьми. Но, как все простые, понятные и удобные схемы, они неверны. Тем не менее массы за них держатся и упираются всеми силами, когда наука пытается эти схемы разрушить. Ведь восприятие истории для «неленивых» требует большой работы и мучительного расставания с привычными представлениями о жизни.
Сегодня у нас есть сразу две истории для ленивых: для ленивых оптимистов и для ленивых пессимистов. Для оптимистов существует официоз, утверждающий, что в СССР (как, кстати, и в России при царском режиме) практически всё, за исключением некоторых деталей, было хорошо, и лишь плохие люди, разрушавшие эту хорошую систему ради революций, перестроек и реформ, портили жизнь. Для пессимистов же существует «оппозиционная» схема, согласно которой гомосос постоянно воспроизводит плохую советскую систему, несмотря на революции, перестройки и реформы, а значит, мы никогда не выйдем из порочного круга. Как история для ленивых оптимистов, так и история для ленивых пессимистов максимально сближают современную Россию со старым Советским Союзом: изменились, мол, частности, а по большому счету все осталось так же. Просто у одних это вызывает радость, а у других – отчаяние. В прочитанной вами сейчас книге говорится о том, что на самом деле все значительно сложнее, чем в истории для ленивых.
Советский человек в позднем СССР не был удовлетворен товарным дефицитом, хотя до поры до времени к нему приспосабливался. Он с радостью от него отказался и не демонстрирует признаков стремления к прошлому с пустыми прилавками, талонами на еду и длинными очередями за товарами, которых на всех не хватает. Советский человек с интересом воспринимал товарное изобилие, которое можно было наблюдать в зарубежных фильмах или во время редких выездов за границу, но любовь к иностранным прилавкам, естественно, не означала для него любви ко всему иностранному. Чтобы понять и принять иной мир, иного человека, иную культуру, надо пройти довольно долгий путь развития.
Советский человек в позднем СССР не стремился много и эффективно работать вовсе не потому, что был ленив по природе, но потому, что административная экономика отрицала необходимые для труда стимулы. Миф о ленивом русском рухнул в первые же годы проведения серьезной экономической реформы. Появление должных стимулов разделило наше общество на те же две части, какие есть в любом обществе. Одна часть людей восприняла стимулы и устремилась к зарабатыванию денег всеми возможными способами (честными и нечестными). Другая часть повела себя пассивно. Со сменой поколений первая часть становится все более заметной, хотя по мере того, как некоторые важные элементы административной системы к нам возвращаются, стимулы исчезают и нарастает апатия.
Советский человек в позднем СССР с безразличием воспринимал коммунистическую идеологию, послушно исполнял ритуалы, поскольку готов был приспосабливаться к ней, но уже не верил в декларируемые партией цели. Подчеркнем, воспринимал с безразличием, но не с ненавистью. Он палец о палец не ударил в начале 1990-х для того, чтобы защитить коммунистический режим, и спокойно жил без идеологии долгое время. Но точно так же он оказался не готов сделать хоть что-нибудь для воспрепятствования формированию новой идеологии, поскольку все эти «игры наверху» не воспринимаются им как нечто разрушающее личный благополучный мирок с товарами и развлечениями. Нынешняя идеология совершенно иная. И требует от человека иных действий, а иногда бездействия.
Советский человек не демонстрировал никаких признаков любви к демократии. Он любил товарное изобилие и вместе с ним оказался готов принять рынок (разругав, правда, создателей рыночной экономики), а демократию взял в «наборе», как брал в свое время в продуктовом наборе дефицитный и очень желанный индийский чай вместе с невкусным и нежеланным шпротным паштетом. Неудивительно, что демократию наш человек легко отправил в помойку. Другое дело, что сегодня новые поколения россиян (по крайней мере, российской элиты) так же мучительно осмысляют необходимость демократии для нормального существования общества, как их отцы и деды осмысляли необходимость рынка для нормального потребления. Но как и почему происходит это осмысление – тема для другой книги.
