А вот про этот фильм я не могу сказать, что посмотрел его рано. И даже не могу сказать, что рано его понял. Наверное, и про то, что он мне понравился сравнительно рано, сказать нельзя. «Монолог» я долго не понимал и не стремился пересматривать. Но в какой-то момент вдруг осознал, что это один из лучших фильмов мирового кинематографа. Такой момент, наверное, наступает тогда, когда достигаешь возраста главного героя. Зрелости? Старости? Мудрости?

Есть много фильмов о превратностях любви. Настолько много, что можно вполне составить уже каталог типовых сюжетов. А кто рассказал о превратностях нелюбви? Да, конечно, Андрей Звягинцев, однако он взял не самую сложную коллизию: жизнь нормальных постсоветских монстров. Но как быть, если неплохой человек, склонный любить мир, вдруг в молодости убеждается, что его-то никто, увы, не любит. И проживает с этим чувством всю жизнь, постоянно получая подтверждения, что его используют всякие другие люди для того, чтобы выстроить жизнь собственную?

Как же в такой ситуации прожить жизнь этому несчастному и нелюбимому человеку? Какую придумать защиту от нелюбви? Мне кажется, то, что сделал Илья Авербах, сняв «Монолог» с невероятно органично вошедшим в него Михаилом Глузским (ничего равного герою «Монолога» этот актер создать уже не смог!), было настоящим прорывом в искусстве. Через два года подобную тему поднял великий Лукино Висконти в фильме «Семейный портрет в интерьере». Хотел бы я знать, смотрел ли Висконти «Монолог»? Но, впрочем, это не так уж важно, поскольку два настоящих шедевра, скорее, дополняют друг друга, чем соперничают.

Если предыдущие размышления этого «Второго кинозала» были в той или иной степени о поколенческом кино, то «Монолог» – шедевр для индивидуального восприятия. Не уверен даже, что многие мои ровесники помнят этот фильм. Главный герой – профессор Сретенский – не покончил с собой от отсутствия любви, но и не смог преодолеть стену, возникшую между ним и внешним миром. Он стал выстраивать собственный комфортный мир без любви. Мир – монолог, в которым ты говоришь только сам с собой и не реагируешь на реплики окружающих. Мир, бюрократически расписанный и максимально закрытый от всех внешних раздражителей – как от близких людей, так и от серьезных научных прорывов.

Выяснилось, кстати, что именно так становятся академиками. Одновременно выяснилось, впрочем, что внешний мир с раздражителями не оставит тебя в покое и будет постоянно вторгаться в бюрократически выстроенную жизнь, как вторгается раздражителем в спокойную размеренность фильма нервная музыка Олега Каравайчука. И еще выяснилось, что любовь все-таки есть, и появляется она неожиданно, когда, казалось бы, уже ниоткуда ее не ждешь.

Думается, многие люди живут именно так. Но искусство обычно боится копнуть эту глубину, предпочитая поверхностность любви. Авербах копнул и оставил нам фильм, над которым можно долго размышлять, предлагая разные интерпретации – в том числе непохожие на ту, что я здесь дал. Мне кажется, «Монолог» столь велик и представлял собой столь уникальное прозрение, что больше ничего сопоставимого с этим Авербах не снял. И очень рано умер… Хотя и здесь возможны интерпретации.