Этот фильм Марлена Хуциева был, наверное, самым шестидесятническим из всех возможных. Конечно, шестидесятничество представляет собой явление настолько сложное, что вряд ли его можно вместить в одно произведение. Но если обратиться к символике поколения, то вся она оказалась здесь. Молодость, легкость, игривость. Даже некоторая несерьезность. И тут же заявление главного героя о том, что он серьезно относится к революции, интернационалу, тридцать седьмому году, войне, солдатам, а также картошке, спасавшей людей во время войны. Революция с интернационалом – позитивные символы эпохи. Тридцать седьмой и сорок первый – страшные рубежи, через которые пришлось пройти нашей стране. Соответственно, Хуциев, в отличие от Данелии, синтезирует поколения, а не противопоставляет. Хуциев представляет детей (шестидесятников) преемниками отцов, погибших в годы Большой войны и Большого террора, тогда как спор поколений уходит в нишу, где концентрируются «неправильные отцы» – карьеристы и бюрократы. Получилось менее убедительно, чем у Данелии, но так выходит с любым произведением, встроенным в идеологию. Тем не менее произведение это великое, поскольку, вне зависимости от нашего к нему отношения, оно важное свидетельство эпохи.

«Застава Ильича» демонстрирует нам мир, созданный Ильичом. Мир, значительно более сложный и противоречивый, чем мир сталинского кино. Мир, состоящий из множества разных людей, разговоров и эпизодов, которыми мастерски насытил свой фильм Марлен Хуциев. Мир непрерывного потока жизни, где ничто не уходит на второй план: ни личные проблемы, ни радости бытия, ни страхи небытия. Мир с острыми экзистенциальными проблемами, прорвавшимися вдруг из уничтоженного Ильичом Серебряного века русской культуры и взволновавшими правнуков тех людей, которых дедушка Ильич отправил в эмиграцию на «философском пароходе». Но суть этих своих проблем правнуки осознают плохо, поскольку среди того, к чему они серьезно относятся, нет ни «философского парохода», ни страшного голодомора, ни выжженных Ильичом ростков российской демократии.

Правнуки оказываются лучше, интереснее отцов и дедов, но видят себя лишь их наследниками, а вовсе не наследниками прадедов, значение которых отрицают такие страшные слова, как «Революция» и «Интернационал». Правнуки завидуют отцам, погибшим на фронте, и дедам – комиссарам в пыльных шлемах с той самой «единственной Гражданской», о которой поет в Политехническом музее Булат Окуджава: ведь те твердо знали, что им следует делать, а шестидесятники не знают. Но проблема их, скорее, в том, что они не знают по-настоящему своих корней, своей истории и той истинной «Заставы», от которой берет начало наша страна.

Фильм «обрамлен» сурово вышагивающими тройками бойцов разных советских эпох: от красногвардейцев Гражданской и солдат Отечественной до караула у Мавзолея Ильича. Но в этом строгом марше, увы, не находится места для тех, кто, скажем, воюет с дураками, как герой Иннокентия Смоктуновского из «Девяти дней одного года».