67 (71). К Григорию

Изъявляет скорбь свою, что люди, весьма к нему расположенные, охотно выслушивают клеветника, против которого не почитает нужным защищаться; винит Григория, что не проводит с ним большую часть года, и просит его вспомоществования против своего противника. (Писано в 371 г.)

Получил я письмо твоего благоговения с достопочтеннейшим братом Еллинием, и что начертал ты мне, то он пересказал изустно; а с каким расположением выслушал это я, без сомнения, в том не сомневаешься. Впрочем, поелику решился я любовь к тебе ставить выше всякой скорби, то и сие принял как надлежало и молю Святаго Бога, чтобы остальные дни и часы сохранить мне себя в том же к тебе расположении, в каком пребыл в предшествовавшее сему время, в которое, как сам сознаю, не погрешил пред тобою ни в чем – ни в великом, ни в малом. Если же человек, недавно принявший на себя труд приникнуть в жизнь христианскую, а потом возмечтавший, что принесет ему некоторую честь столкновение со мною, слагает чего не слыхал, и рассказывает чего не выразумел, то и сие неудивительно. А удивительно и странно то, что между самыми искренними ко мне у вас братиями находит он слушателей для таких рассказов, даже не только слушателей, но, как видно, и учеников. Точно, при других обстоятельствах было бы это странно, что подобный человек учит и что очерняет он меня, но эти несчастные времена научили меня ничем не оскорбляться. Ибо давно по грехам моим привык я встречать и большее сего бесчестие.

Итак, не дал я еще братиям его изведать мое мнение о Боге и теперь ничего не могу отвечать. Ибо кого не убедило продолжительное время, тех убедит ли краткое письмо? Если же достаточно и прежнего, то пусть почтены будут бреднями слова клеветников. По крайней мере, если необузданным устам и необученным сердцам дозволим говорить, что захотят, а сами будем иметь готовый слух к принятию сего, то пусть не только мы принимаем чужие речи, но и другие принимают наши.

Причиною же сему то, о прекращении чего давно уже просил я и о чем ныне, утомившись, молчу, именно, что мы с тобою видимся друг с другом. Ибо если бы, по старым условиям и ради лежащего на нас попечения о Церквах, большую часть года проводили мы вместе, то не имели бы к нам доступа клеветники. Но ты, если угодно, оставь их в покое, сам же склонись на мою просьбу, раздели мой труд в предлежащем подвиге и выступи со мною против ополчившегося на меня. Ибо, если только явишься, остановишь его стремление, рассыплешь собравшихся на ниспровержение благоустройства в отечестве, как скоро дашь им о себе знать, что сам ты по благодати Божией предводительствуешь нашим собором, и заградишь всякие неправедные уста глаголющих на Бога беззаконие. Если будет это, то сами дела покажут, кто твой последователь в прекрасном и кто храмлет и по робости изменяет слову истины. А если дело Церкви будет предано, то невелика для меня важность убедить словами тех, которые столько же оказывают ко мне уважения, сколько оказали бы люди, не научившиеся еще полагать меру себе самим. Ибо вскоре, по благодати Божией, свидетельство самих дел изобличит клевету, потому что ожидаю за слово истины пострадать, может быть, и большее что-нибудь, а если не так, то, без сомнения, быть изгнанным из Церкви и отечества. Если же ожидаемое не исполнится, то недалек Суд Христов. Почему, если желаешь свидания ради Церквей, готов я прийти к тебе, куда ни позовешь; а если желаешь для того, чтобы отразил я клеветы, то нет у меня времени отвечать теперь на это.

68 (72). К Исихию

Просит его содействовать в умилостивлении Каллисфена, раздраженного против Евстохия. (Писано около 371 г.)

Знаю и любовь твою ко мне, и ревность к прекрасному. Почему, имея нужду упросить возлюбленнейшего сына Каллисфена, рассудил, что, если взял бы тебя соучастником этой заботы, то попечение сие легче бы устроил. Каллисфен раздражен против ученейшего Евстохия, и раздражен справедливо. Он жалуется на дерзость и наглость перед ним Евстохиевых служителей. Мне желательно упросить его, чтобы, удовольствовавшись страхом, в какой привел и покусившихся на дерзость, и их господ, явил свою милость и прекратил тяжбу. Ибо чрез это приобретет то и другое, и почтение у людей, и благоволение у Бога, если к страху соблаговолит присоединить и великодушие. Посему и ты, если была у тебя какая дружба и приязнь с Каллисфеном, проси у него этой милости, и если знаешь кого в городе, кто в состоянии уговорить его, прими таковых в общники в сем деле, сказав им, что сделанное ими будет мне весьма приятно. Отпусти и содиакона по окончании им того, за чем был прислан. Ибо стыдно мне, что не могу ничего сделать полезного для людей, ко мне прибегающих.

69 (73). К Каллисфену

Хвалит его за то, что решение по делу о служителях Евстохия предоставляет св. Василию, и недоумевает, для чего требует к себе налицо сих служителей, как бы не удовлетворяясь судом церковным. (Писано около 371 г.)

Прочитав письма твоего благородства, возблагодарил я Бога, во-первых, за то, что пришло ко мне приветствие от человека, вознамерившегося почтить меня, потому что высоко ценю беседу с людьми совершенными; во-вторых, за доставленную мне радость, что заслужил я добрую о себе память. А знаком памяти – письмо, из которого, как скоро получил и вникнул в смысл его, с удивлением увидел, что действительно, по общему всех предположению, воздано мне отеческое уважение. Ибо то самое, что человек, разгоряченный, прогневанный, готовый мстить огорчившим его, много сократил свою стремительность и на мою волю предоставил сие дело, дает мне повод порадоваться о тебе как о духовном сыне. Поэтому что иное остается, как пожелать тебе за сие благ, да будешь друзьям приятен, врагам страшен, а всем равно досточестен, чтобы и не воздавшие тебе чего-либо должного, пришедши в сознание твоей кротости, сами себя укорили, что погрешили против такого человека.

Итак, поелику приказывал ты привести служителей на то место, где произвели они беспорядок, то желаю знать намерение, с каким требует сего твоя доброта. Ибо если сам пребудешь и сам предашь наказанию дерзких, то служители явятся. Да и чему быть иначе, если так решено тобою? Впрочем, не знаю, какую же милость получим мы, если не в состоянии будем избавить служителей от наказания. А если задержат тебя какие дела по дороге, кто встретит там этих людей? Кто будет вместо тебя наказывать их? Но если тебе угодно, чтобы явились они к тебе на глаза, и это непременно решено, то прикажи им представляться к тебе на дороге до Сасимов, а сам покажи кротость и великодушие своего нрава. Ибо, получив в свою власть раздраживших тебя и тем доказав, что нельзя презирать твоего достоинства, оставь их, как просил я в прежнем письме, невредимыми, и мне оказав тем милость, и от Бога ожидая себе воздаяния за свой поступок.

И говорю это не потому, что так должно кончиться, но уступая душевному твоему движению и опасаясь, чтобы не осталось в тебе непереварившейся сколько-нибудь раздражительности, и как воспаленным глазам самые нежные пособия кажутся болезненными, так и слово мое теперь не ожесточило тебя больше, чем успокоило. Ибо всего приличнее было бы предоставить взыскание мне – это и тебе послужило бы великим украшением, и мне доставило бы достаточный повод к похвале пред друзьями моими и сверстниками. Без сомнения же, если и поклялся ты предать их наказанию по законам, то мое вразумление не легче для наказываемых, и закон Божий не маловажнее узаконений, получивших силу в общежитии. Но возможно было и то, чтобы они, исправленные по нашим законам, в которых и сам ты полагаешь надежду спасения, и тебя освободили от необходимости давать клятву, и сами понесли наказание, соразмерное их поступкам.

Но опять делаю письмо свое длинным, ибо от великого усилия сделаться для тебя убедительным не могу смолчать, как скоро приходит мне что-нибудь на мысль, опасаясь, чтобы просьба моя не осталась недействительной от того, что предложенное мною наставление недостаточно. А ты, досточестнейший и истинный питомец Церкви, подтверди и мои надежды, какие на тебя имею теперь, и согласные всех отзывы о твоей чинности и кротости и напиши приказание – скорее оставить нас этому воину, который доселе не упускал случая досадить и обижать, решившись лучше одного тебя не оскорбить, чем приблизить к себе и сделать друзьями всех нас.