Глава 20
Странное это оказалось ощущение. В одно и то же время я был близок к отчаянию и одновременно чувствовал удовлетворение. Наверное в развитых странах подобное называется шизофренией.
Словно стал Ведьмаком, который перестал заниматься всякой фигней, вроде собирания карт по Гвинту, и наконец занялся спасением Цири. На харде.
Хотя едва ли наша инвалидная компашка сейчас тянула на МЧС-ный отряд. Митька еле волочил ноги, да и качало при каждом шаге Черноуха из стороны в сторону. Словно черт схоронил один из вчерашних пузырей и теперь втихаря уговорил его. Нет, будь на месте Митьки Григорий, я бы подобное не исключал. Вот только создавалось ощущение, что употребление чертом алкоголя явление скорее редкое.
Что до беса, то даже будучи запертым в портсигаре, тот… дрожал. Самым натуральным образом. Григорий боялся. Мне кажется больше, чем когда его держала на руках лешачиха. Хотя я не совсем понимал, как такое вообще было возможно.
И это весьма настораживало. В воздухе пахло тем, что русский человек называет полным провалом, предварительно выпивая стакан водки и сплевывая на землю. Слово такое еще есть, грубое, из шести букв. О, вспомнил! Фиаско! Большое, жирное…
Так вот, мы находились в самом полном фиаско. Глубоком, темном, похожим даже на какого-то белого пушистого зверя. Хотя может именно последнего и назвали немного неправильно. Оставлю этот вопрос для этимологов.
Я сам тяжело припадал на забинтованную ногу. Обидно, что после убийства лешачихи никакие высшие силы меня не поощрили. Ведь бес четко говорил, что за нечисть и рубежников дают звездочки на невидимые погоны. А тут вообще тварь с тремя рубцами против двух. Вроде как сам бог велел, однако на выходе я получил кукиш с маслом. Обидно, да.
Или дело в том, что я не сам одолел ее, с помощью черта? Хотя бы условия для выполнения подвигов на бумажке распечатали и выдавали на входе. А то черт пойми что. Да что там, даже Митка не в курсе.
Короче, я продолжал медленно топать и нести пацана. Терпи, дружок-пирожок. Мы выберемся, чего бы нам это не стоило. И кто бы не встал на пути.
Точнее, я знал, кто вскоре появится. Дело тут было даже не в поднимающемся вокруг ветре, стоне деревьев и испуганном крике птиц. Последние резко решили улететь в теплые (или любые другие) края. Я чувствовал приближение хозяина леса. Ощущал его силу. И был, мягко говоря, этому не рад.
Даже вспомнил того самого кощея в городе и понял, что его так не боялся. Вернее, это было другое чувство. Там ощущалось опасение за собственную жизнь. Подумаешь, рубежник, хотя и сильный. С ним у меня были чисто математические шансы, пусть и весьма мизерные. Ну, мало ли, поскользнется или кирпич ему на голову упадет.
В нынешней ситуации я понимал, если леший нас догонит, никаких вариантов на счастливое будущее не намечается.
Хотя кощей был определенно сильнее хозяина леса. Вот только последний являлся природной нечистью. И восстанавливал хист из места, где обитал.
Вообще, как я понял, получалось интересно. К примеру, окажись леший в городе, его бы уработал самый средненький рубежник. Конечно, хозяин леса не дурак, поэтому в Выборг не пойдет. Вообще, получается, большая часть России не дураки, поэтому у нас и городок такой маленький, но сейчас не об этом. Я к тому, что не всякий кощей может совладать с лешим в его родной стихии.
К слову, так работало со всеми — водяного лучше не злить в воде, ярошка в поле, юду в горах, Зойку Пересменщицу в ресторане. Поэтому особой надежды на возможность одолеть лешего в честном поединке у меня не было. Да даже не в нечестном, где у него окажутся связаны руки, ноги и закрыты глаза.
Можно, конечно, сказать: «Выходи, махаца будем». И пока тот начнет выходить, удрать через другую дверь. Я, собственно, именно к этому плану и прибегнул. Если быть точнее, вычеркнул этап разговора с лешим и решил удрать сразу. Нам бы только до машины добраться. А там уж гнать до самого Большого Поля, где сила моего нового «приятеля» должна поубавиться.
Существовало правда несколько весьма весомых «но». Идти нам предстояло еще более, чем порядочно. Мы находились в состоянии далеком от необходимого спринта. И леший приближался быстрее всяких ожиданий. Будто у него крылья были.
Когда я расспрашивал беса об этой нечисти, тот кормил меня разными сказками. Мол, ростом леший может достигать самых больших деревьев, всякий зверь ему подчиняется и не происходит в лесу ничего против его ведома. Ага, ага, тогда я самый везучий человек, а лешачиха умерла собственной смертью. От старости.
Я бы не удивился, если бы Григорий сказал, что вообще-то хозяин леса может девятиэтажку мячом перебить, а его папа милиционер. Ну, или что-то в таком духе. Но на этом бес хвалить лешего перестал. Зато рассказал много полезного, чем я воспользовался.
К примеру, первым делом вывернул наизнанку сначала футболку, а потом и куртку. И теперь понимал, что окончательно и бесповоротно пропах хорем. Еще правый сапог обул на левую ногу, а левый на правую. Чтобы леший меня не запутал. Идти стало не очень удобно, но я в очередной раз порадовался, что не взял кроссовки. Там бы этот фокус вообще не удался.
А еще прежде — срубил ветку рябины, которая теперь лежала в рюкзаке. Хотя бес говорил, что ее стоит хранить «вдоль хребтины».
Как он это себе представляет, Григорий не объяснил. Поэтому я аккуратно положил рябину в рюкзак. Вообще интересно, что у каждой лесной твари есть свое растение. Точнее, антирастение. У лешачихи — осина, у хозяина леса — рябина, у чертей — чертополох.
— Гришка, хватит дрожать! — громко сказал я.
Потому что задолбало, что карман трясется. Словно игрушку в секс-шопе купил и забыл, как она выключается.
— Разве ты не чувствуешь, хозяин? Все, шабаш, амба, баста!
— Хватит мне цитировать словарь синонимов за шестьдесят второй год.
Я остановился, поняв, что больше бежать действительно не имеет смысла. Нет, желание спастись никуда не делось. Вот только тело решительно отказывало. Внутренняя система и так давно уже работала на автопилоте. И теперь и он отключился.
Ноги уже не слушались, словно мы отмахали марафонскую дистанцию, а руки отваливались. Дышал я вообще как астматик после кальянной вечеринки. Ну, или футболист сборной России после пятнадцати минут первого тайма. И это при том, что не курил и считал, что нахожусь в относительно хорошей форме.
Митька остановился рядом. Выглядел он заметно лучше, чем почти потративший весь свой хист рубежник. И словно обрел второе дыхание. Даже качаться перестал. Не думал, что когда-нибудь буду завидовать выносливости черта, черт побери.
— Давайте, дяденька, недалеко осталось. Бежать надо, бежать.
— Не могу Митя, извини. Короче, как говорят в фильмах: «Брось меня, командир». Сваливай сам.
— Куда ж я вас брошу? — искренне удивился Черноух.
Более того, даже будто обиделся. Как если бы я про него подумал, что он может поступить, как последний черт. Вот забавно, Григорий, предоставь ему возможность выбора, давно бы уже сидел в такси и гуглил на авиасейлс дешевые билеты. И это, к сожалению, не рекламная интеграция, а проза жизни.
Это учитывая, что бес привязан к хисту и бла-бла-бла. А вот Митька, по сути, чужое мне существо, собирался держаться за рубежника до конца. Словно за Родину-мать, за которую не жалко и погибнуть. Или за должника, который попросту не может умереть, пока не вернет все деньги.
Я этого не понимал. Нет, было бы за кого. А так, за непонятного рубежника, которого он видел второй раз в жизни. Первая же встреча закончилась тем, что я на него беса натравил.
Нет, все понимаю. Спас тебя от лешачихи, так скажи: «Спасибо» и отчаливай. Подлечил хистом? Скажи: «Большое спасибо». Благодарная нечисть — это что-то новое.
А еще я знал, что не могу принять его жертву. Потому что глупо это. Разве мне станет легче, если за меня погибнет Митька? Да нет, скорее наоборот. Какой бы нечистью не был, а все же живое существо. Которое думает, чувствует, переживает. Да и парень он, как выяснилось, неплохой. Даже на фоне людей, про чертей вообще молчу. Поэтому я поглядел на него и произнес.
— Серьезно, уходи.
— Не могу я, дяденька.
— Ходить разучился, что ли? — стал злиться я. — Вон пошел. Что встал, как вкопанный? Пошел, говорю!
— Я помогу дяденька. Лешего отвлеку!
— Вали, тупица! — уже закричал я. — Чего ты ко мне прибился? Чего хочешь? Ватаге своей не нужен, думаешь, мне сгодишься? Да нахрен ты не упал. Пошел прочь, бестолочь, пока шкуру тебе не порезал.
Я даже дотронулся до ножа. Хорошо, что Митька не понимал, что если вытащить оружие у меня сил еще хватит, то бегать за чертом, чтобы осуществить задуманное, уже нет. Если только тот сделает одолжение и сам подойдет ко мне.
В глазах Черноуха блеснули слезы. Он сделал неуверенный шаг в сторону ближайших деревьев, потом второй. И все это время не сводил взгляда с меня. Я даже подобрал камень и кинул в черта. Давай беги, дурак, времени совсем уже не осталось.
И тогда Митька припустил Пригибаясь, уворачиваясь от веток и даже не обернувшись. Наверное, чувствуя себя в очередной раз преданным. У меня кошки на душе скребли. Однако я понимал, что сделал все правильно. Пусть он лучше запомнит меня мерзавцем, зато будет, чем помнить.
— Сурово ты с ним, — сказал Григорий.
Бес даже дрожать перестал. А вот меня всего затрясло.
— Пусть сурово, зато живым останется, — ответил я.
А сам сел на корточки и бережно положил голову пацана на колени. Блин, глупо как все получилось. Мне почему-то казалось, что мы все продумали и наши «обманки» сработают. Жаль было даже не себя, а этого пацана. Как его зовут? Дима, кажется. Ведь самое главное удалось — мы отбили младшего Тихомирова от лешачихи. А теперь все опять просрали.
Ветер между тем не просто усилился. Казалось, мы находились в самом эпицентре бури. Поднялся в воздух мелкий сор, из земли стало вырывать траву, стволы деревьев вот-вот грозили сломаться под натиском стихии. Казалось, еще чуть-чуть и нас просто унесет куда-то за горизонт.
И посреди этого великолепия сидел я. В разорванных джинсах, вывернутой курткой и неправильно надетыми сапогами. С горячечным мальчонкой на руках и не в силах даже сделать вид, что собираюсь сопротивляться. Так себе начался денек.
Все, на что меня хватило — укрыть рукой глаза. А то не очень приятно, когда всякая шняга туда летит. К тому же, куртка больно била по бокам. Я в какой-то момент даже хотел скинуть ее, забыв, что в кармане притаился портсигарный бес.
А потом все прекратилось. Просто закончилось, словно ничего не было. Я лишь смотрел, как медленно оседают на землю иголки от хвойных деревьев и мелкие травинки. И пытался проглотить вставший в горле сухом ком и унять бешено стучащее сердце.
Только что лес тревожно шумел, а теперь застыл, объятый тишиной. И было в этом нечто искусственное, ненастоящее. Словно мы в виде поделки находились на столе нерадивого школьника и тот по ошибке залил все лаком.
Я часто ощущал нечто вроде дежавю. С каждым годом любой человек скажет, что это «новое» он уже испытывал. Все сущее становится понятно и обыденно. Однако не теперь. Я действительно не чувствовал ничего подобного, потому не знал, как себя вести. Даже обретение хиста не казалось таким… странным.
Тишина предстала осязаемой, живой, обволакивающей тебя. И чтобы как-то отвлечься, не попасть под власть этих чар, я заговорил с бесом.
— Если вдруг получится, что он тебя не заметит, отсидись в портсигаре, а потом беги.
— Куда бежать-то? — с невыразимой тоской в голосе спросил Григорий.
— Я не знаю. Бери все богатство и вали к румынской границе.
— Почему к румынской?
— Классику читать надо, а не телевизор смотреть. А то перед смертью даже поговорить не о чем будет.
Сам я, конечно, тот еще книгочей, однако «Золотого теленка» пролистывал. Впрочем, Григорий о судьбах русской литературы беседовать не собирался. Больше всего тот сокрушался исключительно о концовке собственной биографии.
— Нет, хозяин, не удастся отсидеться, — обреченно вздохнул бес.
И я понял о чем он. Точнее, еще не мог до конца сформулировать, скорее почувствовал, а следом осознал.
Словно все краски мира, весь дневной свет и запахи собрали в одном месте. Сконцентрировались прямо на нашем пути, которым мы не смогли закончить. И именно там материализовался он. Местный божок, для которого что нечисть, что рубежники являлись не более, чем смертными.
От него не веяло средоточием силы или хиста. Потому что весь лес был его промыслом, любой сучок, шишка или отломанная ветка в мгновение могли стать смертельным оружием. Крохотная белка оказалась способна обратиться в бешеную фурию и перегрызть тебе горло. Стоило хозяину здешних мест поманить пальцем.
Только сейчас я понял, почему Большак, который превосходил меня в силе и опыте и не предпринимал попыток навредить лешачихе и держался от нее подальше. Даже после того, как она увела «его» мальчишку. Практически, нанесла смертельную обиду.
Нужно быть полным придурком, чтобы катить бочку на лешего в его владениях. Или рубежником с явным отсутствием опыта и не в меру развитым чувством справедливости. Который решил спасти мальчишку и наплевал на все остальное. Правильно говорят, благими намерениями вымощена дорога в ад.
Когда свет рассеялся, а краски потускнели, я обнаружил шагах в двадцати от себя мужика. Ростом до самых высоких деревьев он не доставал, широк в плечах не оказался. Да и что-то мне подсказывало, что девятиэтажку тоже мячом не перебьет. Потому что мужик был самый обычный, среднестатистический, если не сказать большего.
Не окажись у меня хиста, я бы принял его за человека. Простое широкое лицо, нос картошкой, редкие, с проседью, волосы, зачесанные на бок. Даже борода короткая. То ли не росла, то ли в лесной барбершоп ходил. Крепенький, но с явными признаками намечающегося животика. Хотя руки мозолистые, рабоче-крестьянские. Видно, что мужичок, что называется, от сохи.
Одет тоже совсем не так, как я представлял. Никаких лаптей, рубах до пупа, кушаков. У него даже туеска или короба за плечами не было. На них затертый, словно бесконечно стиранный пиджак на размер больше. На ногах широкие, старомодные штаны, обут в треснувшие сапоги до колен.
Он походил скорее на деревенского мужика. Тот только что починил древний трактор, а теперь отошел в сторонку, чтобы опрокинуть в себя законные двести грамм. А никак не на хозяина леса, которого слушается все зверье и боится нечисть.
Вот только взгляд. Он не мог обмануть. Наверное, примерно такой же у новгородского князя. Или того, кто привык всю жизнь повелевать и не терпит отказа. В нем чувствовались воля, сила и колоссальный интеллект.
Однако вместе с тем я понял одну забавную вещь. Я сидел перед самым могущественным существом в округе, который мог переломить мне хребет, даже не вспотев. И не боялся. Совсем.
Поздно уже было бояться. Да и что он мог мне сделать? Убить? Вот лешачиха тоже оказалась способна на такое. И ничего, где сейчас она.
— Гриша, вылезь-ка наружу, — приказал я бесу.
Именно приказал. Даже сам не заметил, как впервые назвал его не полным именем.
— Хозяин, я же…
— Трусливое ссыкло, я знаю. Вылезай.
Бес появился рядом, прижимаясь к моей ноге, как испуганная собачонка при виде волкодава. Я бережно передал ему пацана.
— Смотри за ним.
— Да что с ним будет? — пискнул Григорий. — Тут от нас сейчас мокрое место останется.
— Следи, сказал.
А сам неторопливо переобулся, а то неправильно надетые сапоги уже начинали натирать мозоли. Затем вывернул куртку и поднялся. Тяжело.
Сил, понятное дело, не прибавилось. Да и откуда бы им взяться? С трудом устоял на ногах, переждав момент, когда перед глазами все помутилось. Хуже всего сейчас брякнуться в обморок, тогда пафосного выхода не получится. Но вроде обошлось.
Тело походило на мою машину. Скрипело, пыталось не развалиться на части и работало из последних сил.
Я неторопливо направился к лешему, стараясь не качаться из стороны в сторону. Хозяин леса глядел на меня испытывающе, будто бы даже с любопытством. Да, в последнее время на меня часто так смотрят. Почти привык уже.
Добраться до лешего в моем-то нынешнем состоянии было сравнимо с подвигом. С которым я с блеском справился. Остановился перед «деревенским» мужичком.
Забавно, ростом я оказался выше него. Однако создавалось ощущение, что леший глядел сверху вниз. И на плечи опустился невидимый пресс. Спина заныла, и без того забитые мышцы еще больше отяжелели, а суставы грозили развалиться прямо здесь. Не знаю, что помогло мне выстоять. Более того, я даже взгляд не отвел. Выдержал, после чего давление постепенно исчезло. А я низко поклонился, как того требовал обычай.
— Здравствуй, батюшко.
Леший помолчал еще немного, а потом заговорил.
