Введение
В современном массовом сознании русский крестьянин – пахарь, земледелец, хлебороб. В этом качестве он десятки лет изучался в научной литературе по истории народного хозяйства, описывался в научно-популярных книгах и художественной литературе, так он нередко представлен и в музейных экспозициях. Однако не так на него смотрели специалисты-современники. Они-то прекрасно знали, что крестьянин не только землю пахал, но и занимался бесчисленными ремеслами и отхожими промыслами. Так что, когда во второй половине XIX века лучшая в мире русская земская статистика обратилась к подробному изучению крестьянского хозяйства, в рассылавшиеся на места анкеты непременно включались и вопросы по ремеслам и промыслам, а количество разнообразных статистических отчетов и сборников, а также подытоживавших исследования книг по ремеслам и промыслам плохо поддается исчислению. А потом об этой стороне крестьянской жизни как-то забыли. Ненадолго припомнили только во время развернувшейся в середине 1960-х годов научной дискуссии по мелкотоварному производству в России, результатом чего стал ряд статей и монография П. Г. Рындзюнского «Крестьянская промышленность в пореформенной России» (М., 1966).
Вообще-то ученые и даже журналисты и писатели крестьянскими промыслами интересовались, и постоянно появлялось множество статей, научных монографий, популярных книг и альбомов; даже выделился ряд известных специалистов в этой области. Но занимались они исключительно т. н. художественными промыслами: резьбой и росписью по дереву, орнаментальным ткачеством и вышивкой, лаковой живописью, гончарством и пр. Существовал даже специальный НИИ художественной промышленности, в котором пришлось некоторое время поработать и автору. И в музеях украшенные резьбой и росписью изделия, ткачество и вышивки занимают почетное место. Но дело-то в том, что эти «художества» были побочным занятием и охватывали только несколько отраслей ремесленного производства. В конце концов, охотничье ружье ведь ценится в первую очередь как ружье, а не из-за гравировки на замке, какой бы искусной она ни была; ее может и вовсе не быть.
Слабая изученность народных промыслов влияла на оценку их роли и суждения об их судьбах как в отечественной, так и в зарубежной науке. Вот хотя бы суждения популярного у нас в 1990-х годах американского историка Ричарда Пайпса (Россия при старом режиме. – М., 1993): «В середине XVIII в. в России возникла своеобразная кустарная промышленность, использовавшая труд как свободных людей, так и крепостных и обслуживавшая местный рынок. Эта промышленность в значительной степени удовлетворяла потребности земледелия и домашнего хозяйства… К концу XIX в. рост фабричного производства отчасти вытеснил с рынка немудреную кустарную продукцию, лишив крестьянина (особенно в северных районах) крайне важного побочного дохода» (с. 25–26). В конце книги Пайпс продолжает эту тему. «На севере крестьянин испытывал добавочные трудности. По традиции он зарабатывал большую часть своего побочного дохода кустарным производством. По мере развития современного механизированного производства источник этот стал иссякать… Таким образом, в тот самый момент, когда крестьянин больше всего нуждался в побочном доходе, он лишился его из-за соперничества промышленности» (с. 222). Вообще-то достоинства процитированной книги Пайпса не слишком высоки, открытия сомнительны, а репутация дутая. Но не о том речь. Историк просто не знал, в каких отраслях производства работал кустарь. Произошло вытеснение кустаря из текстильной промышленности. Современники уже в начале ХХ века говорили об утере им позиций в металлообработке. Но валка, сплав и распиловка леса, деревянное судостроение, производства смолы, дегтя и других материалов для разных отраслей народного хозяйства, производство мебели, транспортных средств, упряжи и т. д. и т. п. оставались полностью крестьянскими: фабрично-заводская промышленность сюда и «не совалась». Даже в советское время эти отрасли неплохо существовали, будучи объединены в Промкооперацию, только в 1960 году преобразованную в местную промышленность под эгидой Министерства местной промышленности РСФСР. Но и этим не ограничивались сельские ремесла. Советский колхозник еще более дореволюционного крестьянина нуждался в «побочном доходе». Так что еще в 50-х годах ХХ века в небольших городах и в селах, на глазах у автора, колхозники по найму рубили избы, выкалывали лед для ледников, пилили и кололи дрова и торговали на рынках коромыслами, деревянными снеговыми лопатами, разнообразными корзинами и прочими немудреными товарами собственного изготовления. Пожилой читатель, может быть, вспомнит повесть писателя-«деревенщика» В. Тендрякова «Житие Федора Кузькина», где герой подрабатывает плетением корзин на заказ. Лишь в 60-х годах ХХ века, с изменением условий жизни, началось быстрое умирание промыслов.
Только в середине 90-х годов ученые вновь обратили внимание на крестьянскую кустарную промышленность. Об этом говорит хотя бы вот этот, довольно обширный список специальной литературы: Архипова М. Л. Мелкая крестьянская промышленность Центрального нечерноземного района России в начале ХХ века. – М., 1995; Водарский А. Е., Истомина Э. Г. Сельские кустарные промыслы Европейской России на рубеже XIX – ХХ столетий. – М., 2004; Истомина Э. Г. Мелкая промышленность Подмосковья во второй половине XIX – начале ХХ века: Историко-географический аспект // История изучения, использования и охраны природных ресурсов Москвы и Московского региона. – М., 1997; Истомина Э. Г. Золотые руки мастеров Подмосковья. – М., 2005; Серова Е. В. Крестьянские неземледельческие промыслы Верхнего Поволжья второй половины XIX – начала ХХ в. – Ярославль, 1999; Тарновский К. Н. Мелкая промышленность в России в конце XIX – начале ХХ века. – М., 1995; Ширгазин О. Р. География кустарной промышленности России в начале ХХ века // Наследие и современность. – Вып. 5. – М., 1997. История неземледельческих трудов русского крестьянства привлекла внимание и современных издателей: Государственная публичная Историческая библиотека в числе других переиздающихся книг дореволюционного выпуска предприняла переиздание книги Н. Денисова «Кустарная Россия» (1918 г.) под одной обложкой с книгой для чтения по отчизноведению (краеведению) «Кустарная промышленность в России» для учащихся низших учебных заведений Министерства земледелия и государственных имуществ и Министерства народного просвещения (1900 г.). С некоторым допущением можно сказать, что у истоков этого обращения постсоветских историков к русским ремеслам лежит известная фундаментальная монография академика Б. А. Рыбакова «Ремесло Древней Руси», вышедшая еще в 1948 году, стоявшая несколько особняком среди тогдашних трудов советских историков и отразившая интересы ее автора как археолога. Конечно, от Древней Руси до России XIX – начала ХХ в., история которой здесь затронута, дистанция огромного размера. Но не упомянуть этот труд Рыбакова нельзя.
Казалось бы, история народных ремесел и промыслов – тема слишком узкая, освещающая лишь одну, и даже не самую заметную сторону жизни народа. Но, на самом деле, она отражает и особенности русского национального характера, и черты его повседневности, его домашнего быта, и важную сторону его хозяйственной деятельности. Наконец, технологии, инструментарий и результаты занятий крестьянства ремеслами и промыслами составляют огромную часть нашего материального культурно-исторического наследия. Достаточно зайти в любой историко-краеведческий или историко-художественный музей, чтобы убедиться в этом: изделия народных промыслов (украшенные резьбой и росписью сундуки, вальки, рубели, гончарная и деревянная посуда, вышивка и ткачество и т. д.) занимают огромную часть музейной экспозиции. В Москве даже есть большой Всероссийский музей декоративно-прикладного и народного искусства.
Так называемые художественные промыслы (а на самом деле – обычные изделия утилитарного назначения, лишь украшенные резьбой, росписью или вышивкой), столь привлекающие внимание искусствоведов и музейных работников – только малая часть того, что называлось кустарной Россией. Поскольку целью крестьян-кустарей и промысловиков (да и городских цеховых и мещан тоже) было – заработать на жизнь, постольку наибольшее количество рабочих рук занято было там, где имелся наибольший спрос на эти руки, где имелось доступное сырье, простые и доступные технологии и инструменты. В то же время занималась любая ниша. Валили и сплавляли лес, обрабатывали и перерабатывали древесину, обжигали керамические изделия, ковали железо. Но заполнялись и небольшие ниши – тянули металлическую канитель и ткали галуны, ковали сусальное золото и плели аграмант. Пожалуй, не было такой сферы, к которой русский крестьянин не приложил бы свои руки. Об этих сферах и этих ремеслах почти ничего не знает наш современник.
Книга эта задумывалась (и вышла в 2010 г.), как учебник для студентов-музееведов. Но написана она была с большими отступлениями от жанровых требований к учебному пособию: так уж выписалось. В ней очень сильны личные мотивы. И это недаром. Моя жизнь сложилась так, что я с 5 до 15 лет рос в отдаленном «медвежьем углу», в северо-восточной части Европейской России, в Приуралье, где как бы законсервировался старинный уклад, а юность моя прошла на Урале. Жил в маленьком деревянном северном городке, бывшем заводском поселении XVIII века, жил и в старинном огромном селе, бывших Залазнинских железоделательных заводах. В детстве видел, как выжигают уголь и строят деревянные барки, вяжут плоты и плетут лапти. С детства и сам владел различным инструментом, а потом на заводе работал модельщиком в литейном цехе. И, может быть, по наущению отца, инженера старой школы, а может, и вследствие особенностей характера, ко всему присматривался, интересовался, как это устроено и как делается. Наконец, многие годы ездил по России, собирая иконы и крестьянскую утварь.
В общем, у меня получилось что-то среднее между научной монографией, учебником и эссе. И, может быть, это и к лучшему: все же написанные сухим, лапидарным языком монографии читать скучновато, а если они к тому же переполнены цифрами – то тем паче. А в виде книги для чтения моя работа может быть интересна не только специалистам и студентам, но и широкому, как говорится, массовому читателю, которому небезразлично прошлое его страны, которая когда-то была Россией.
