Путь

Два есть пути, один другому противоположные, – путь широкий и пространный и путь тесный и скорбный. Два также путеводителя, и каждый из них старается обратить к себе. На пути гладком и покатом путеводитель обманчив, это лукавый демон, и он посредством удовольствия увлекает следующих за ним в погибель; а на пути негладком и крутом путеводителем добрый Ангел, и он через многотрудность добродетели ведет следующих за ним к блаженному концу. Пока каждый из нас младенец и гоняется за тем, что услаждает в настоящем, до тех пор ни мало не заботится он о будущем. Но став уже мужем, когда понятия усовершились, он как бы видит, что жизнь перед ним делится и ведет то к добродетели, то к пороку, и, часто обращая на них душевное око, различает, что свойственно добродетели и пороку. Жизнь грешников показывает в себе все наслаждения настоящего века. Жизнь праведных являет одни блага будущего века. Путь спасаемых сколько обещает благ будущих, столько представляет трудов в настоящем. А жизнь сластолюбивая и невоздержная предлагает не ожидаемое впоследствии, но настоящее уже наслаждение. Поэтому всякая душа приходит в кружение и не может устоять среди помыслов. Когда приведет себе на мысль вечное, избирает добродетель, когда же обратит взор на настоящее, предпочитает удовольствие. Здесь видит прохладу для плоти, а там ее порабощение; здесь пьянство, а там пост; здесь необузданный смех, а там обильные слезы; здесь пляски, а там молитву; здесь свирели, а там воздыхания; здесь блуд, а там девство. Поскольку же истинное благо удобопостижимо разумом только через веру (ибо оно отдалено от нас, и око не видало его, и ухо о нем не слыхало); а сладость греха у нас под руками, и наслаждение вливается посредством каждого чувства, то блажен, кто не увлекся в погибель приманками удовольствия, но с терпением ожидает надежды спасения и при выборе того или другого пути не вступил на путь, ведущий к злу (2).

– Почему сказано: широки врата и пространен путь, ведущие в погибель (Мф. 7,13)?

– Господь, по многому человеколюбию, для выражения учений истины употребляет слова и именования предметов, нам знакомых. Поэтому, как уклонение от прямого пути, проложенного по земле, возможно на большое пространство; так, говорит Он, уклоняющийся от пути, который ведет в Царство Небесное, находится на великом пространстве заблуждения. А слова; пространный и широкий, как рассуждаю, тождезначительны, потому что широкое и у знакомых с внешней ученостью называется пространным. Поэтому поле, то есть место заблуждения, пространно, а конец его – пагуба.

– Отчего узки те врата и тесен тот путь, который вводит в жизнь, и как входит им человек (Мф. 7,14)?

– Опять и здесь узкое и тесное означают не что-либо разное; но слово тесный выражает высшую степень узкости, когда путь до того сужен, что идущему надобно тесниться, то есть с обеих сторон жаться, потому что опасно всякое уклонение и в правую, и в левую сторону, как на мосту, с которого, в какую сторону ни поверни, готова принять тебя текущая под ним река. Потому Давид говорит: на пути поставили мне западни (Пс. 139, 6). Поэтому, кто предположил войти в жизнь узким и тесным путем, тот должен остерегаться всякого отступления и совращения от заповедей Господних, исполняя написанное: не уклоняйся ни направо, ни налево (Втор. 17, И) (5).

Пьянство

Не пристращайся и к упоению вином. Водопития не предваряй многопитием. Не пьянство должно тайноводствовать тебя к посту. Не через пьянство входят в пост, как не через любостяжательность – в справедливость, не через невоздержание – в целомудрие, и кратко сказать, не через порок – в добродетель. Другая дверь к посту. Пьянство вводит в невоздержность, а к посту ведет трезвость. Борец предварительно упражняет тело; постник предварительно воздерживается. Этим пяти дням [поста] да не предшествует у тебя пьянство, чтобы тебе наперед вознаградить себя за них или перехитрить Законодателя. Ибо без толку трудишься; сокрушаешь тело, а голода не предотвращаешь. Эта кладовая ненадежна; ты наливаешь в дырявую бочку. Вино вытекает, идя своим путем, а грех остается. Слуга бежит от господина, который бьет; а ты не оставляешь вина, которое ежедневно бьет тебя в голову. Лучшая мера в употреблении вина – телесная потребность. А если выйдешь из пределов, то будешь завтра ходить с больной головой, страдая зевотой и головокружением, издавая из себя запах перегнившего вина; тебе будет казаться, что все ходит кругом, что все колеблется. Упоение производит сон, который есть брат смерти, и пробуждение, похожее на сновидение.

Знаешь ли, Кого готовишься принять к себе? Того, Который обещал нам: Я и Отец придем и обитель у него сотворим (Ин. 14, 23). Для чего же прибегаешь сперва к пьянству и заключаешь вход Владыке? Для чего наперед допускаешь врага занять твои твердыни? Пьянство не дает места Господу; пьянство отгоняет Духа Святого. Дым гонит прочь пчел, а неумеренное винопитие отгоняет духовные дарования (1).

* * *

Постясь молилась Богу Анна; Господи (Всемогущий Боже) Саваоф! если Ты призришь на рабу Твою, и дашь мне детя мужеского пола, то я отдам его Господу в дар: вина и сикера не будет он пить во все дни жизни его (1 Цар. 1, 11). Он воздоил великого Сампсона; и пока не разлучен был с ним, враги падали тысячами, городские врата исторгались, и львы не выдерживали крепости рук его. Но когда овладели им пьянство и блуд, уловлен он был неприятелями и, лишенный очей, выставлен на посмешище детям иноплеменников (1).

Видал я еще иных сластолюбцев, которые, по чрезмерному любосластию, под предлогом печали обращались к вину и пьянству и покушались извинить свою невоздержность словами Соломона, который говорит: дайте… вино огорченному душею (Притч. 31,6). Но это приточное слово, которым не позволение упиваться дано, но поддерживается жизнь человеческая. Не говорю уже о загадочном смысле этого изречения, по которому под вином разумеется умственное веселье; и по первому представляющемуся в речении смыслу не малое выражается в нем попечение о том, чтобы безутешные и горько плачущие, предавшись слишком плачу, не вознерадели о пище, но чтобы как хлебом укреплялось сердце любителя грусти, так вином поддерживались упадшие силы. А винолюбцы и пьяницы не печаль утоляют, но обменивают одно зло на другое, и став какими-то неблагонамеренными посредниками, одни душевные болезни меняют на другие. Подражая тем, которые уравнивают тяжести на весах, они столько же убавляют печали, сколько прибавляют сластолюбия. Впрочем, думаю, что вино должно подавать помощь природе, но не позволительно до того напиваться неразбавленным вином, чтобы оно производило помрачение рассудка; потому что скорбь не вытекает вместе с вином, а между тем в душе является новое зло – пьянство. Если же рассудок есть врач печали, то крайним злом будет пьянство, препятствующее врачеванию души (1).

* * *

Вино было у нас причиной погибели душ, вино, по дару Божиему данное целомудренным к облегчению в немощи, но сделавшееся ныне для похотливых оружием невоздержания. Пьянство— этот добровольно накликаемый бес, через сластолюбие вторгающийся в душу, пьянство – мать порока, противление добродетели, делает мужественного робким, целомудренного похотливым, не знает правды, отнимает благоразумие. Как вода враждебна огню, так неумеренность в вине угашает рассудок.

Поэтому медлил я несколько говорить против пьянства, не потому что это зло мало и может быть оставлено без внимания, но потому что никакой пользы не принесло бы слово. Если пьяный не владеет умом и омрачен, то делающий ему выговор напрасно тратит слова для неслушающего. Поэтому кому же стал бы я говорить, если имеющий нужду в увещании не слышит того, что говорят, а целомудренный и трезвый чист от этой страсти и ему не нужна помощь слова? Какое же средство употребить мне в настоящем случае, если и слово бесполезно, и молчание неприлично? Оставить ли без попечений? Но нерадение опасно. Или сказать нечто против упивающихся? Но буду оглашать мертвый слух. Разве как в заразительных болезнях врачи тел предохранительными пособиями приводят в безопасность здоровых, а к одержимым недугом и рук не прикладывают, так и вам вполовину будет полезно слово, послужив охранением для незараженных, а не освобождением и исцелением от недуга для одержимых им.

Чем отличен от бессловесных ты, человек? Не даром ли разума, который получив от своего Творца, стал ты начальником и господином всей твари? Поэтому лишивший себя смысла опьянением сравнялся с несмысленными скотами и уподобился им (Пс. 48, 13). А я сказал бы лучше, что упившийся несмысленнее скотов, потому что все четвероногие и звери в определенные сроки имеют стремление к совокуплению; но у кого душа связана упоением и тело наполнено неестественным жаром, те во всякое время, во всякий час стремятся к нечистым и срамным объятиям. И не это одно производит в них неразумие, но и превратность чувств показывает, что опьяневший хуже всякого скота. Ибо какая скотина так недостаточно видит и так недостаточно слышит, как упившийся? Самых близких не узнают упившиеся, а к чужим нередко бегут, как к знакомым. Часто прыгают через тень, как через ручей или ров. А слух у них наполнен звуками и шумом как бы бушующего моря. Им представляется, что земля подымается вверх и горы идут кругом. Они иногда смеются неумолчно, а иногда беспокоятся и плачут безутешно, то дерзки и неустрашимы, то боязливы и робки. У них сон тяжелый, почти непробудный, удушающий, близкий к действительной смерти, а бодрствование бесчувственнее самого сна, потому что жизнь их есть сновидение; у кого нет одежды, кому нечего есть в завтрашний день, – в опьянении царствуют, предводительствуют войсками, строят города, делят деньги. Такими мечтаниями, таким обольщением наполняет сердца их кипящее в них вино. Другие бывают приведены в противоположные страсти: впадают в отчаяние, делаются унылы, беспокойны, слезливы, боятся всякого шума, от всего приходят в ужас. Одно и то же вино, по различным сложениям тела, производит в душах различные страсти. У кого, приводя кровь в волнение, расцветет на поверхности тела, тех делает светлыми, приятными и радостными; а у кого своей тяжестью подавит сложение, сжимая и сгущая их кровь, тех приводит в противоположное расположение. Нужно ли еще говорить о множестве других страстей: о своенравии, о раздражительности, о склонности на все жаловаться, о переменчивости души, о криках и смятениях, об удобоприемлемости всякого обмана, о неспособности удержаться от гнева? Невоздержность в удовольствиях из вина льется, как из источника, и вместе с упояющим питием вторгается недуг похотливости, от которого наглость упившихся превосходит всякое неистовое стремление скотов к другому полу. Бессловесные знают уставы естества, а упившиеся ищут в мужском поле женского и в женском – мужского (1).

* * *

Нелегко изобразить и словом, сколько зол происходит от пьянства. Вредоносность заразы действует на людей не во мгновение времени, но по мере того, как воздух постепенно вносит в тело происходящую от него порчу, но вред от вина вторгается вдруг. Ибо таким образом погубив душу свою и как бы испестрив себя всякой нечистотой, упившиеся расстраивают и само телесное сложение. Они не только чахнут и тают от излишка удовольствий, которые разжигают к похотливости, но и при самой тучности тело у них наполнено влаг и мокрот и лишено жизненной силы. Глаза у них поблекшие, лицо бледное, дыхание трудное, язык нетвердый, произношение неявственное, ноги слабые, как у детей, отделение излишеств производится само собой, вытекая, как из мертвого. Они жалки среди своих наслаждений и еще более жалки, нежели обуреваемые среди моря, когда волны, догоняя одна другую и заливая их собой, не дают им выбиться из волнения. Так и у этих людей погрязают души, затопляемые вином. Поэтому как корабли, застигнутые бурей, когда начинают заливаться водой, по необходимости облегчают, сбрасывая с них груз, так и для упившихся необходимо облегчение от обременяющего их. Но изрыгая и изблевывая, едва освобождаются от бремени и в той мере более жалки несчастных пловцов, что пловцы слагают вину на ветры и море, на внешние бедствия, а упившиеся произвольно навлекают на себя бурю опьянения. Жалок одержимый бесом, а упившийся, хотя терпит то же, не достоин сожаления, потому что борется с произвольно накликанным бесом.

Упившиеся составляют и пьянственные врачевства, не для того ухищряясь, чтобы не потерпеть зла от вина, но для того, чтобы непрестанно быть в упоении. Для них короток день; и ночи, даже зимней, им мало на питье. Нет и конца этому злу. Вино само себя ведет к большему, оно не удовлетворяет потребности, но делает неизбежной потребность другого питья, воспламеняя упившихся и непрестанно возбуждая к большей жажде.

Но когда думают, что у них желание пить неутолимо, тогда испытывают противное тому, чего желали. Ибо от непрестанного наслаждения увядают чувства. Как чрезмерный блеск омрачает зрение и как оглушаемые сильным шумом непомерностью поражения бывают доведены до того, что вовсе не слышат, – и упивающиеся, от чрезмерного сластолюбия, сами того не примечая, теряют ощущения удовольствия. Вино для них не вкусно и водяно, хотя ничем не разведено; вино молодое представляется на вкус тепловатым, хотя оно весьма прохладно, да и сам снег не может утушить пламени, возжженного внутри их излишеством вина (1).

* * *

Кому горе? Кому молва? Кому судове? Кому горести и свары? Кому сокрушения вотще? Кому сини очи? Не пребывающим ли в вине, и не навирающим ли, где пирове бывают 7 (Притч. 23, 29–30). Горе! – это – восклицание оплакивающего. Упивающиеся же достойны плача, потому что пьяницы… Царства Божия не наследуют (1 Кор. 6, 10). А молва — по причине смятения, производимого вином в помыслах. И горести от неприятных последствий этого удовольствия – пить; потому что у них связаны бывают ноги, связаны руки от испарений, какие передает им упоение. Впрочем, и прежде этих недугов, во время самого питья, с ними бывают припадки, свойственные помешанным в уме. Ибо когда мозговые оболочки наполняются чадом, какой возгоняет испаряющееся вино, – голова поражается нестерпимыми болями и, не имея сил держаться на плечах прямо, опадает туда и сюда, качаясь на позвонках. А сварами называет беседы во время пиршеств, неумеренные и состоящие в спорах. И сокрушения вотще бывают у пьяниц, которые от опьянения не могут стоять на ногах; ибо шатаясь падают во всех возможных видах, отчего необходимо иметь на теле сокрушения вотще.

Но кто скажет это людям, преданным пьянству? Голова у них тяжела от опьянения, они дремлют, зевают, видят как в тумане, чувствуют тошноту. Потому не слушают учителей, которые во многих местах взывают им: не упивайтесь вином, от которого бывает распутство (Еф. 5,18); и еще: невинно вино, укоризненно же пиянство (Притч. 20, I); а не слушая их, собирают плоды пьянства. Тело у них отекает, глаза влажны, уста сухи и горят. Как овраги, пока текут в них весенние потоки, кажутся полными, а по прошествии наводнения остаются сухими, так и уста пьяниц, пока налиты вином, полны и влажны, а едва оно протекло через них, оказываются сухими и лишенными влаги; непрестанно же насилуемые и наливаемые вином без меры, теряют и жизненную влажность. Ибо какое человеческое сложение будет так крепко, чтобы противиться всем худым последствиям пьянства? Есть ли какое средство телу, которое непрестанно разгорячается и всегда бывает напитано вином, не сделаться слабым, хилым, истощенным? От этого происходит дрожание и расслабление. Поскольку от излишнего употребления вина дыхание прерывается, нервы теряют свою напряженность, то происходит трясение во всем составе тела. Для чего же навлекаешь на себя Каиново проклятие, трясясь и вертясь всю жизнь? Ибо тело, когда нет у него естественной опоры, по необходимости колеблется и шатается (1).

* * *

Долго ли будет это вино? Долго ли это пьянство? Есть, наконец, опасность, что из человека сделаешься ты грязью. Так весь ты растворен вином и перегнил с ним от ежедневного опьянения, издавая от себя запах вина, притом перегорелого, подобно сосуду, ни на что уже негодному. Таких людей оплакивает Исаия; горе тем, которые с раннего утра ищут сикеры и до позднего вечера разгорячают себя вином; гусли… и свирель и вино на пиршествах их, а на дела Господа они не взирают и о деяниях рук Его не помышляют (Ис. 5, 11–12). У евреев в обычае называть сикером всякий напиток, который может произвести опьянение. Итак, людей, которые с наступлением дня приходят отыскивать вина приправленного (Притч. 23, 30), заглядывают в места винопродажи и в корчмы, принимают друг друга, чтобы вместе пить, и на заботы о подобных вещах истощают все душевное попечение, пророк оплакивает за то, что они не оставляют себе ни малого времени на размышление о чудесах Божиих. Ибо не дают очам своим досуга воззреть на небо, изучить красоты его, рассмотреть все благоустройство существ, чтобы из стройного их чина уразуметь Создателя. Но едва начинается день, украшают места своих пиршеств испещренными коврами и цветными завесами, выказывают рачительность и тщательность в приготовлении сосудов для питья, расстанавливая сосуды прохлаждающие, чаши и фиалы, как бы напоказ и для зрелища; как будто разнообразие сосудов может утаить от них пресыщение, а обмен и передача чаш – доставить достаточное промедление во время питья. Бывают же при этом какие-то князья вечеринок, главные виночерпии и учредители пира; в беспорядке придуман порядок, и в неблагочинном деле – устройство, чтобы, как мирским властям придают важности оруженосцы, так и пьянство, подобно царице, окружалось служителями, и избытком усердия закрывался позор его! Сверх того, венки и цветы, благовонные масти и курения и тысячи придуманных посторонних увеселений доставляют большее развлечение гибнущим. Потом, с продолжением пиршества, и начинаются вызовы, кто больше выпьет, состязания и подвиги между домогающимися чести превзойти друг друга в пьянстве. И законодатель этих подвигов у них диавол, а награда за победу – грех. Ибо кто больше вливает в себя цельного вина, тот получает от других победные венки. Подлинно, слава их – в сраме (Флп. 3, 19). Состязаются друг с другом, и сами себе отмщают. Какое слово может следить за гнусностью происходящего? Все исполнено неразумия, все полно смятения! Побежденные упиваются, упиваются и победители, а прислужники смеются; руки отказались служить, уста не принимают, чрево расторгается, но зло не престает. Бедное тело, лишившись естественной силы, ослабело, не выдерживая насилия неумеренности.

Жалкое зрелище для очей христианских! Того, кто цветет возрастом, полон телесных сил, отличен в воинских списках, того лежащего переносят домой; он не может стоять прямо и идти на своих ногах. Кто должен быть страшен врагам, тот делается поводом к смеху детям на торжище. Он низложен без меча, убит без врагов. Человек вооруженный, в самом цвете лет, стал добычей вина, готов потерпеть от врагов, что им угодно (1).

Пьянство – утрата рассудка, истощение силы, безвременная старость, кратковременная смерть. Упившиеся – что иное, как не языческие идолы? Глаза имеют, но не видят: уши имеют, и не слышат (Пс. ИЗ, 13–14); руки расслабели, ноги онемели. Кто злоумыслил это? Кто виновник этих зол? Кто растворил нам этот ад неистовства? Человек! Из пиршества сделал ты битву. Выкидываешь юношей, выводимых под руки, как раненых с поля сражения, цвет юности умертвив вином. Зовешь к себе как друга на ужин, а выкидываешь от себя замертво, угасив в нем жизнь вином (1).

* * *

Итак, что же? Оставить ли мне вас в таком состоянии? Но боюсь, чтобы бесчинный не сделался еще развратнее, и уязвленный от него не был многою скорбию пожерт (2 Кор. 2, 7). Ибо сказано: исцеление утолит грехи велики (Еккл. 10, 4). Пост да уврачует пьянство; псалом – срамные песни; слезы да будут врачевством смеха. Вместо пляски преклони колена; вместо рукоплесканий ударяй в грудь; а нарядность в одежде да заменит смирение. И паче всего милостыня да искупит тебя от греха. Ибо избавление мужа… свое ему богатство (Притч. 13, 8): приими многих несчастных в общение молитвы, да будет тебе отпущено измышление пророка.

Когда седоша людие ясти и нити… и восташа играти (а игранием их было идолослужение; Исх. 32,6), тогда левиты, вооружаясь на своих братьев, освятили руки свои для священства. Так и вам, боящиеся Бога, которые восскорбели о срамоте предосудительных дел, заповедуем следующее; если увидите раскаивающихся в неприличии сделанного, состраждите с ними, как с собственными вашими больными членами. Если увидите непокоряющихся и презирающих вашу о них скорбь, – изыдите от среды их и отлучитеся… и нечистоте не прикасайтеся (2 Кор. 6, 17), чтобы таким образом устыдившись пришли они в познание собственного своего греха; а вы прияли награду Финеесовой ревности (см. Чис. 25, 7-13), по праведному суду Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков (1).