Должно, приняв его [монашеский образ], соблюдать три главные, переданные святыми отцами, правила: веру к духовной матери, совершенное откровение помыслов и совершенное повиновение, и во всем надо постараться отергнуться своего разума и воли, хоть и кажется, что хорошо, что я понимаю или хочу сделать, но этому не верь, а когда подтвердит мать BL, тогда приими за истину (прп. Макарий, 20).
Всегда несовершен пребывает тот, кто думает, что он сам есть доволен руководствовать самого себя, итак, потребен другой руководитель, а не мы сами; мы не должны никогда вручать самим себе такое начальство; другому руководителю надо нам посвятить волю свою и ему повиноваться, а не нам самим (прп. Макарий, 20).
Он [руководитель духовный] – так как никогда не увлекается сладостью страстей наших и не чувствует самолюбия, которое обладает нашей душой, – имеет спокойный ум в рассуждении нас, понуждает нас ежедневно, со вниманием и весьма умеренно и так ведет нас путем спасения (прп. Макарий, 20).
Господь даровал нам слово Свое, научающее нас в житии нашем, и вразумил богодухновенных отцов наших, прошедших путь жительства монашеского, оставить и нам учение, проходя которое, можем победить врагов наших, борющихся с нами через наши же страсти. Но как бы ни были разумны и старательны, а без видимого руководителя трудно одним подвизаться, и потому отцы уставили чин повиновения старшим и опытным в духовной жизни, дабы, отсекая свою волю и разум, повинуясь во всем руководителям, пришли в навык добродетелей и стяжали бы смирение, которое всю силу вражию сокрушает и все сети и козни его разрушает (прп. Макарий, 20).
Воистину, только одна вера их [руководимых] есть для них руководство, ибо когда в простоте сердца с верой предают себя в послушание, то Сам Бог руководствует ими и через наше недостоинство, а буде кто с испытанием, с самочинием и с лукавством приступает, то и пророка Бог обезумит сказать ему против развращенного сердца его (прп. Макарий, 20).
В чем мог, я его предостерегал, и в настоящее время не беру на себя такой обязанности, чтобы те, которые просят моего совета, непременно исполняли, а предоставляю их свободной воле, да и тех, которые имеют близкое сожительство и сношение со мной, не могу понудить, а всякий по мере своего произволения и веры – или получает пользу, или напротив, и это зависит не от меня, а от них, а кольми паче живущие в дальнем расстоянии и в год раз или два пишущие, а еще и без произволения – могут ли пользоваться, не знаю, да и что я значу, сам подверженный немощам душевным и телесным (прп. Макарий, 20)?
Хотя чувствуешь себя и немощной, а все приходящим, по вере, возвещай путь спасения, да поне сим устыдишься самой себя; и случающиеся попущением Божиим скорби приемли яко должница, обвиняя себя и не ропща на других (прп. Макарий, 20).
Не имея никого окормляющего, или, по-твоему, с кем бы душу отвести, – паче должна читать книги и окормляться ими с призыванием Божией помощи (прп. Макарий, 20).
Ежели нет руководителя человека, может руководствовать своя совесть и разум. В случае же скудости разума, может наставиться от Писания. Писания ли здраво не может разуметь, может, по совету святого апостола Иакова, обращаться к Богу и молиться об этом. Если же у кого из вас недостает мудрости, да просит у Бога, дающего всем просто и и без упреков, – и дастся ему (Иак. 1, 5) (прп. Моисей, 20).
Основание скита не ограничится созиданием только стен или внешним управлением скита, но вместе предлежит управлять и душами братий и руководить их духовно по правилам святых отец в вечное спасение; то как вы находите себя, достаточны ли будете для такового управления и окормления братий (прп. Моисей, 20)?
Без поддержки, т. е. духовного руководства старца, в монастыре не проживешь. Ты вот про меня говорил другим. Что бы я тебе ни говорил, другим не передавай. А если будешь поступать по-своему, то ко мне и не ходи (прп. Амвросий, 2, ч. 2).
Можешь и ты ходить к матери казначее со своими нуждами. Руководить – дело трудное, а слово на пользу души она не откажется сказать тебе, только спрашивай со смирением и принимай с верой, и Господь внушит ей сказать для тебя полезное (прп. Иосиф, 19).
Постепенно нужно проходить иноческое житие – это наука из наук. Как всякую науку необходимо проходить, изучать под руководством более или менее опытного в этой науке человека, так и здесь необходимо держаться своего старца. Но «единого достоит вопрошати», ибо может произойти духовное разделение (прп. Варсонофий, 20).
Гоголя называли помешанным. За что? – За тот духовный перелом, который в нем произошел и после которого Гоголь твердо и неуклонно пошел по пути богоугождения, богослужения. Как же это случилось? В душе Гоголя, насколько мы можем судить по сохранившимся его письмам, а еще больше по сохранившимся рассказам об его устных беседах, всегда жила неудовлетворенность жизнью, хотелось ему лучшей жизни, а найти ее он не мог. «Бедному сыну пустыни снился сон…» – Так начинается одна из статей Гоголя… и сам он, и все человечество представлялось ему в образе этого бедного сына пустыни. Это состояние человечества изображено и в Псалтири, там народ Божий, алча и жаждя, блуждал в пустыне, ища града обительного, и не находил.
Так и все мы алчем и жаждем этого града обительного, и ищем его, и блуждаем в пустыне…
Гоголь… удостоился мирной христианской кончины. Как же он достиг этого? – Был в Москве один дом, где собирался весь цвет, все сливки, так сказать, общества того времени, но не аристократического общества, а общества интеллигентского. Это был дом историка Погодина. Речи там велись чаще всего на тему о богоугождении. В те времена интересы интеллигентного человека, общества были несколько иные, чем теперь. Безбожников почти не было, были сомневающиеся, и о Боге, и о Царствии Небесном много говорили.
Случилось и Гоголю быть у Погодина. Со свойственной ему экзальтированностью Гоголь много говорил о своих исканиях, о том, что жить так, как он живет, невозможно, а как надо жить, он не знает.
– Читайте Евангелие.
– Читал, оно-то и сказало мне, что так жить нельзя, но как перестроить жизнь, как сделать ее святой, я не знаю.
– Однако было много людей, угодивших Богу, читайте жития святых, особенно жития преподобных…
– Читал и жития. И вот на что наткнулся. Много было святых, все они устремлялись к Богу, но шли к Нему разными путями. Представьте себе круг. В середине его, в центре, сходится множество радиусов, идут они все к одной точке, но с разных концов – одни сверху, другие – снизу, справа, слева. Центр— Христос, радиус – люди святые, идущие к Нему разными путями: один спасался путем смирения, другой – терпения, третий – рассуждения, и все этими разными путями пришли к Богу. И я хочу идти к Богу, и не могу найти пути к нему, и человека не имам.
Гоголь здесь разумел евангельское сказание о расслабленном при Силоамской купели…
Под образом этого расслабленного можно разуметь все больное, расслабленное, бедное человечество, зараженное первородным грехом и ждавшее себе исцеления.
Томилось человечество, а Бог смотрел на него… И долгие века люди ждали этого Человека и томились, подобно силоамскому расслабленному. Но вот пришел Богочеловек и искупил человечество, очистил его от первородного греха. А между тем мы опять заблудились, опять ждем человека, который властно повел бы нас на источники воды живой.
Так томился и Гоголь и высказывал это свое томление у Погодина.
– Теперь-то я понял, чего Вам надобно, Николай Васильевич, – говорил хозяин, – человека Вам надобно, так ли?
– Поняли, только теперь поняли? Не можете ли Вы мне помочь? Можете ли указать такого человека?
– Да! Такой человек есть!
– Где же искать его?
– Надо ехать в один монастырь…
При этом слове Гоголь сразу нахохлился.
– В монастырь? Да что можно услышать в монастыре? Бывал я в Италии у католических монахов, нет, не дали они мне удовлетворения.
– И все-таки я Вам повторяю – съездите в этот монастырь!
– В монастырь, в монастырь… ну, хорошо, в какой же?
– Он называется «Оптина Пустынь» и находится в Калужской губернии. Это не так уж далеко от Москвы. Вы человек холостой, семьи у Вас нет (известно, что Гоголь не женился) и при выдаваемой Вам по приказанию государя пятитысячной пенсии эта поездка не будет для Вас непосильной. В Оптиной есть один старец, иеросхимонах Макарий, вот с ним-то вы и поговорите. Это и есть тот человек, которого вы ищете.
– Макарий? Что-то я никогда этого имени не слышал.
– Вот то-то и горе, что вы не знаете этого человека. Мало ли лиц вы видели, мало ли представителей искусства и науки встречали, сколькими художественными произведениями любовались…
– Да, да, я был в Риме, был, по совету своих знакомых, в Дрездене, и что за чудесные минуты пережил, рассматривая произведения старинных мастеров… стоял перед Мадонной Рафаэля, да и мало ли еще пришлось видеть произведений искусства…
– Вот видите, многое пришлось вам видеть, а гения искусства из искусств – жизни по Боге – старца отца Макария не знаете!
– Хорошо, послушаюсь Вас, слышите? Поеду, положившись не на Вашу ученость, а доверяя Вашей искренности.
И поехал. И прибыл в Оптину…
Есть предание, что старец отец Макарий предчувствовал приход Гоголя. Говорят, он был в то время в своей келье (кто знает, не в этой ли самой, так как пришел Гоголь прямо сюда) и быстро, ходя взад и вперед, говорил бывшему с ним иноку:
– Волнуется у меня что-то сердце. Точно что необыкновенное должно совершиться, точно ждет оно кого-то
– Отче, что же может случиться такого необыкновенного?
В это время докладывают, что пришел Николай Васильевич Гоголь.
В Евангелии рассказывается, что при приходе эллинов к Иисусу Христу Он возрадовался духом и произнес: Ныне прославился Сын Человеческий, и Бог прославился в Нем (Ин. 13, 31). Так, вероятно, и старец Макарий предчувствовал великое прославление, но не себя, а гениального писателя Николая Васильевича Гоголя.
– Проси! – и Гоголь у старца, и начинается беседа.
Без свидетелей происходила она, никем не записана, но Бог присутствовал здесь невидимо во время ее, и Божественная благодать преобразила душу Гоголя.
Как бы я желал, да и вы, я думаю, не отказались бы послушать эту замечательную беседу великого старца с великим писателем. Вероятно, была она весьма содержательна и представляла величайший интерес.
Старец Макарий обладал в высшей степени даром властного слова, и речи его оказывали громадное влияние на душу слушателя. Выйдя от старца, Гоголь говорил:
– Да, мне сказали правду, это единственный из всех до сих пор известных мне людей, кто имеет власть и силу повести на источники воды живой.
И Гоголь переродился, он сам говорил:
– Вошел я к старцу одним, вышел – другим (при. Варсонофий, 29).