Вы, находясь в двоедушии и смущаясь помыслами, спрашиваете, писать ли вам к вашему мужу или нет? На это ответствую: прежде всего вникните хорошо во глубину вашего сердца и рассмотрите себя, в каком отношении к нему находитесь: мирны или нет, не подали ли вы причин к разрыву супружеских уз ваших и прочее? И если что из этого найдете, кроющееся внутри вас, то употребите все средства к примирению, – это угодно перед Богом, даже и тогда, когда вы были бы и правы, но смирением вашим можете с ним примириться и приобрести его если уже не для себя, но для Бога, то, не отлагая время, приступите к этому, и Господь вас не оставит (прп. Лев, 20).
Душевное спокойствие приобретается от совершенной преданности себя воле Божией, без которой пинтоже с нами бысть, еже бысть (Ин. 1, 3). И если бы муж ваш действительно был нехорош, то спросите себя по совести перед Богом: «Да стою ли я, грешная, хорошего и доброго мужа?» И совесть ваша непременно скажет, что ты совершенно хорошего не стоишь, и тогда во смирении сердца, с покорностью воле Божией будете от души любить его и находить много хорошего, чего доселе не видали. Расторгнуть же брачный союз по легкомыслию и неопытности своей хотя и нетрудно в нынешние мудрые времена, но каково будет отвечать на Страшном Суде Божием? Ибо Сам Бог брачным союзом сочетает человека, а посему судите сами, что лучше – терпение или нетерпение (прп. Антоний, 20).
Что ты согрешаешь помыслами, за это Бог простит, когда каешься; а вот когда скорбишь, зачем не променяла Сладчайшего Иисуса на мужика, за это потерпишь. Ты все представляешь, как муж кормил бы тебя блинами с тыквой, а обратной горькой стороны не хочешь видеть.
И будто у мужа, какой бы он там ни был, больше сокровищ и наслаждений, чем у Творца неба и земли? Не ропщи (прп. Анатолий, 18).
Может быть, ты разумеешь то, что настаивала в свое время, чтобы младшая сестра твоя вышла замуж за человека, который ей теперь не нравится. Но чем же он ей не нравится? Что в нем плохого? Ведь он – священник, часто молится Господу за себя и за жену. Если он при этом живет аккуратно – по-христиански, то какого же еще желать мужа?.. И пусть она не думает оставлять своего мужа, ибо через это примет на душу свою великий грех. А если сестра твоя благоразумна, то всегда должна помнить мудрую пословицу: «Живи не как хочется, а как Бог велит». Как устроились обстоятельства, так и должно жить, потому что окружающие нас обстоятельства устрояются не просто – случайно, как думают многие современные нам новомодные умники, а все делается с нами Промыслом Божиим, непрестанно пекущимся о нашем душевном спасении. А если сестра твоя желает проводить по возможности тихую и безмятежную жизнь (так как совершенный мир в этой временной жизни и невозможен), то должна прежде всего и во всем укорять и обвинять себя саму, а никак не мужа своего, и приносить покаяние перед Богом и перед духовным отцом в своих неприязненных отношениях к мужу, и молиться за него такой молитвой: «Спаси, Господи, и помилуй раба Твоего, любезнейшего супруга моего, иерея (имя) и его ради святых молитв помилуй и меня, окаяннейшую грешницу» (при. Иосиф, 19).
В спасении нашем главное надо иметь мужество, т. е. всеми мерами стараться понуждать себя на всякое добро, на немощи меньше надо обращать внимания. Разные немощи да скуки – лени и нерадению внуки. Терпение, и смирение, и самоукорение потребно нам во всяком деле иметь (при. Иосиф, 19).
Истинное святое мужество всегда соединено с чувством глубокого смирения. Смиренный всегда готов все потерпеть, и внутреннее, и внешнее, считая себя достойным не только посылаемых скорбей, но и еще больших. Смиренного расстроить, смутить нельзя – он всегда готов ко всему, так и сказал Моисей Мурин, когда его выгнали из трапезы: Уготовихся и не смутихся (Пс. 118, 60). Итак, уготовим свои души и сердца смирением, и оно нам поможет в терпении всяких искушений (прп. Никон, 20).
Лучше от нечего делать заняться от скуки фортепиано, для которого я иногда покупал и духовные пьесы и оными дарил девиц. И если бы был я в Москве, то и для вас купил бы весьма хорошую и чувствительную пьесу: «Множество содеянных мною лютых помышляя окаянный аз, трепещу Страшнаго Дне суднаго…», которой и наигрались бы вы, и нарыдались вволю, а может быть, и в страх Божий пришли бы от сего, которого якобы не имеете вы (прп. Антоний, 20).
Когда я был в миру, то любил оперу, хорошая, серьезная музыка доставляла мне удовольствие. Я имел всегда абонемент – кресло в партере. Впоследствии, когда я узнал другие духовные утешения, опера перестала интересовать меня (прп. Варсонофий, 29).
В одном богатом семействе был вечер. На нем одна талантливая девушка исполняла удивительно хорошо лучшее произведение Моцарта. Все были в восхищении, а у притолоки стоял лакей, подававший папиросы и вообще прислуживающий гостям, и позевывал: «И что это господа слушают такую скучнейшую музыку, вот если бы поиграли на балалаечке!» Он был прав в своем суждении, так как серьезная музыка была для него совершенно непонятна. Чтобы понимать произведения даже земного искусства, надо иметь художественный вкус (прп. Варсонофий, 29).
В своем стремлении к граду Господню душа иной раз находит утешение в музыке. Я в миру любил серьезную музыку – Бетховена, Шуберта. Иду как-то с концерта, встречается мне знакомый и спрашивает:
– Откуда вы идете и отчего вы такой радостный и торжественный?
– В концерте был. Что за чудная музыка! В какой восторг приводит она душу!
– Ну, есть еще иные высшие восторги, чем восторг от музыки. Сходили бы вы вот к такому-то, он вас введет в иную область. В область восторга молитвы.
И он не солгал мне (прп. Варсонофий, 29).
Мне припомнился мой товарищ по гимназии. Он был человек невысокой нравственности: неприличные разговоры, анекдоты, карточки, плохие умственные способности, весь его вид наружный, отношение видимое к религии, его ближайшие сотоварищи, отзывы о нем моих товарищей – все это подтверждало плохое мнение об его нравственности. Однажды он принес скрипку в класс. Надо заметить: он прекрасно играл на скрипке, он был по природе музыкант. Итак, однажды за отсутствием преподавателя вышло у нас свободное время, и этот товарищ мой по просьбе всего класса стал играть. Он играл наизусть, без нот. Лишь только раздались звуки, он весь переменился, в нем не стало заметно обыкновенной легкомысленности, смешливости, он стал серьезен. Это заметили многие.
Вот это я и рассказал батюшке [прп. Варсонофию], а отсюда и пошел весь наш разговор.
– Видите, – сказал батюшка, – видите, как может отрешать от земли музыка. Что чувствовал внутренне ваш товарищ, если он даже внешне изменился? Этих его чувств никто не может понять, если сам их не испытает, а если так отрешает от земли музыка, то тем более молитва (прп. Никон, 32).