Монашество

Вы должны знать, что подвиг сей [монашество] небеструдный, ибо Господь сказал: если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя (Мф. 16,24). Отвержение себя состоит, главное, в отвержении своей воли и разума и покорении их пастырю и руководителю вашему ко спасению, через что может человек достигнуть смирения и освободиться от страстей и греховных действий, и так с помощью Божией получить спасение (прп. Макарий, 20).

* * *

Не спеши, испытай своего сердца чувства, готово ли оно к призванию сему [монашеству]. Если кто хочет идти за мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною (Мф. 16, 24). Надо отвергнуть свою волю и разум и покорить другим, могущим тебя вести спасенным путем, иначе ты не можешь научиться, по слову Господню, от Него, ибо Он кроток и смирен сердцем, и найдешь покой душе твоей (Мф. И, 29). Он был послушным даже до смерти (Флп. 2, 8), и в нас через послушание является смирение, а без него все наши добродетели ничтожны. Когда же и решишься, то также избрание обиталища и наставляющего тебя не можешь сама избрать безошибочно, и о сем молись Богу (прп. Макарий, 20).

* * *

Взирая же на нынешние времена и оскудение делателей и наставников сей жизни [монашеской], нельзя не поскорбеть, что вступающие на путь сей, хотя и с ревностью, но, идя самочинно, в две крайности впадают: или, высоко возвысившись, обольщаются [само]мнением, или ниспадают слабостью жизни, но все же нельзя отчаиваться или порицать путь сей, видя ослабление и немощи умножившиеся, и отступление от высоких подвижнических дел, и лишающихся духовных дарований (прп. Макарий, 20).

* * *

Сколько ты ошибочно имела понятие о монашестве, ты только и полагала: затвор, правило, видение, а о борении со страстями и о познании своих немощей и смирении от этого познания – уклонилась. Теперь же должно прийти в разум истины: не дерзай никого укорять, хотя бы что и видела неподобное: укоряющих и досаждающих тебе считай своими благодетелями, посланными тебе от Бога ко уврачеванию страстей твоих, и при всем том считай себя последнейшей и меньше всех, как побеждаемую и мучимую страстями, тогда совсем иначе просветится мысль твоя и получишь от Бога силу против страстей браться и не побеждаться ими (прп. Макарий, 20).

* * *

Образ схимонашеский есть совершенный образ монашеский, а монашество есть совершенное христианство. Главная цель наша должна быть – исполнение заповедей Божиих, которыми очищается сердце наше от страстей и исполняется плодов духовных: мира, радости, любви и прочих. Воздержанием утончается наш плотский состав, и оным, купно с молитвенным правилом, очищается ум, но при исполнении заповедей Божиих и при глубочайшем смирении, а без этого ни пост, ни труд, ни правило не принесут нам никакой пользы. И если только в том одном полагать образ монашества, чтобы исполнять правило и соблюдать пост, а о заповедях любви, терпения и смирения не иметь попечения, то всуе будем трудиться. Правило и пост, конечно, надо иметь схимникам большие против простого монаха, и на это подобает себя понуждать: но, впрочем, Бог ищет от нас, по силе каждого, телесного подвига, а душевного подвига – любви и смирения – от всех истязует: и больные, и престарелые могут любить ближнего, и смиряться, и получать милость Божию, это не мое мнение, а святых отцов учение вам предлагаю (прп. Макарий, 20).

* * *

Монашество есть образ смирения, и до него достигаю множеством браней и искушений, на которые и надо себя приготовлять, а Господь силен тебя укрепить (прп. Макарий, 20).

* * *

О монашестве твоем… скажу: да будет принятие оного тебе не на тщеславие, или гордость, или возношение, а паче на смирение, и кротость, и терпение (прп. Макарий, 20).

* * *

Что же значит монашество? Совершение христианства, состоящее в исполнениях заповедей Божиих, в них же и любовь к Богу заключается: кто любит Меня, тот соблюдет слово Мое (Ин. 14, 23), – сказал Господь, и деланием заповедей человек очищается от страстей, достигает бесстрастия и восходит к духовному умозрению, и все это должно быть растворено смиренномудрием, потому что смиренномудрие все сети вражии сокрушает; при исполнении заповедей должно пройти и огонь искушений от людей и от врагов, а без искушений мы не познаем себя и не можем смириться и получить духовный разум (прп. Макарий, 20).

* * *

Монашеское дело наше: смириться, да поклониться, да попросить прощения – тем и оправдан (прп. Иларион, 24).

* * *

Монашество само по себе имеет великую важность духовную и приносит большую пользу душевную тем, кто приступает к оному с искренним расположением и проходит оное с простотой и незлобием во смирении (прп. Амвросий, 1).

* * *

О монашестве должно разуметь, что оно есть таинство, покрывающее прежние грехи, подобно крещению. Крещаемый прежде крещения не может чувствовать того, что после получает, т. е. силу внутреннюю исполнять заповеди Божии (прп. Амвросий, 1).

* * *

Чадце мое неблагодарное и неразумное! Да весть малодушие твое, что никто из человек не имеет права дозволять кому бы то ни было оставить воспринятый им путь благочестивой жизни. Потому что воспринявшие монашество и оставившие оное уподобляются Иуде-предателю, который ни у кого не просил на это дозволения, а самоизвольно предал и сам терпит горькую участь свою во аде.

У кого есть еще сколько-нибудь смысла, тот не должен решаться подражать такому жалкому и злополучному человеку, а лучше пусть потерпит временные неудобства и временную малую скорбь, чтобы получить вечную милость Божию великую (при. Амвросий, 3, ч. 3).

* * *

Вопрос:

– Отчего это, батюшка, – спросила одна особа, – игуменье дано право распоряжаться монахинями, как крепостными?

Старец ответил:

– Более, чем крепостными. Крепостные могли хоть за глаза поворчать на своих господ и побранить их, а у монахинь и это право отнято: монахиня сама добровольно отдает себя в крепостное право (при. Амвросий, 2, ч. 1).

* * *

Ты единственный путь монашеский разветвляешь на многие стези, так ты мне и написала в письме своем… в котором говоришь: «Я не знаю и недоумеваю, каким я иду путем: путем ли молитвенным, но не вижу его, путем ли послушания и отсечения своей воли, – и это не заметно, путем ли безмолвия и уединения, – но сестра и келейница мне мешают». И еще каких-то пути два или более насчитала, забывая, что путь монашеский один, а все остальное – его принадлежности для монаха, как апостол говорит: Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вам можно было стать против козней диавольских (Еф. 6,11). А если кто захотел довольствоваться одним только оружием, тем или другим, оставляя прочие, такой уподобился бы человеку, который вместо правильного хождения прыгает то на одной, то на другой ноге, а когда устанет, ложится совсем и пыхтит и, видя, что неудобно такое прыгание, придумывает, нельзя ли ползти на руках и волочить ноги. Само собой разумеется, и такое ползание неудобно, а только без толку утомляет. Тогда такой чудотворец взывает: «Недоумеваю, как после этого ходить?» На что ему просто отвечают: «Ходи обеими ногами, делай обеими руками, смотри обоими глазами, слушай обоими ушами и не придумывай прыгать на одной ноге или ходить на руках – то и не будешь без толку утомляться и избежишь нерассудных недоумений» (прп. Амвросий, 3, ч. 2).

* * *

Что ты нетерпелива, за это себя укоряй, но не смущайся. Ты пришла в монастырь учиться, и учись терпению, смирению и прочим добродетелям, украшающим венец монашества. Кто учится мастерству какому-нибудь, то неужели сразу возьмет шило, дратвы или там топор, кисть и сделает тотчас сапог, шкаф, картину? Если этого не может быть в действительности, то как же ты хочешь сразу научиться науке наук? Ибо монашество выше всяких наук, оно учит небесному ангельскому жительству. Стало быть, и здесь, как в мастерских, человек грешный, поступающий в монастырь для приготовления себя к вечной жизни, не делается сразу святым, а прежде многажды погрешает, портит начатое и за это получает от близких, особенно от высших себя, укоризны и наказания. Так и живет, учась и смиряя себя. И возрастает потом незаметно в меру возраста исполнения Христова. Говорю – незаметно, ибо если кто станет примечать за собою, что он преуспел, то уж это плохо и погибель монаха близ (прп. Анатолий, 18).

* * *

Приступая к принятию ангельского образа, иди на святое дело в разуме. Это не есть какое-либо земное отличие и честь, но вящее смирение. Образ истинного монашества есть искреннее смирение, а смирение св. Исаак Сирин называет одеянием Божества. Прочти сама его 53-е Слово. Малый ангельский образ есть обручение Небесному нашему Жениху Сладчайшему Иисусу. И потому, как только оденут тебя в эту одежду смирения, ты обязана будешь иметь всегда на языке имя Иисусово, как обрученная невеста имеет перед глазами портрет своего жениха (прп. Анатолий, 18).

* * *

Одни живут, как кошки, собаки, воробьи и прочие животные, – у них мрак в голове и сердце, и они, как сумасшедшие, не думают, да и не знают и не веруют, что есть Бог, есть вечность, есть смерть и физическая, и духовная! Такие и живут, и умирают, как скоты, – и еще хуже. А мы, мы – тебе говорю, наша Н., мы с тобой веруем и исповедуем, что есть Бог, есть вечность, есть демоны, есть Ангелы, и мы с тобой, сестра Н., обреклись или облеклись в Ангелов – в ангельский образ. Весь свет смотрит на нас (исключая развратителей и дьявола) как на святых и ублажает нас, а себя, сравнивая с нами, окаявает. Да и подлинно, и истинно: всякая девица, посвятившая себя Богу, есть невеста Иисуса Христа, есть подобие Самой Божией Матери… Приведутся Царю (Иисусу Христу) девы в след Ее (Божией Матери); приведутся с веселием и радостью… Введутся в чертог Царя. (Пс. 44, 15–16). А ты, наша Н., хочешь променять наш высокий монашеский жребий на минутную сладость, приличную зверям, скотам и прочим животным!.. Какая же ты, Н., чудная! Впрочем, я знаю, и очень знаю, что ты воюешь против искушения. А я говорил только в предостережение тебе. Воюй же, воюй, добрая наша подвижница, и Господь причтет тебя к мученическому лику (прп. Анатолий, 18).

* * *

Монашеская жизнь трудная – это всем известно; а что она самая высокая, самая чистая, самая прекрасная и даже самая легкая – что говорю легкая – неизъяснимо привлекающая, сладостнейшая, отрадная, светлая, радостью вечной сияющая – это малым известно. Но истина на стороне малых, а не многих (прп. Анатолий, 18).

* * *

Доля монашек высокая-превысокая: выше неба и звезд небесных. Их часть вместе с Ангелами. Только надо потерпеть (прп. Анатолий, 18).

* * *

В умах миролюбцев сложилась мысль, что монах, лишь только причислился к стаду Христову, то обязан, по их мнению, спать на земле, есть скотскую пищу – и все терпеть, точно сей избранник Божий – совершил какое преступление тяжкое. Безумцы! Мы видим, что святые подвижники злострадали, но ни цари, ни князи благочестивые не оставляли их и золото и хлеб щедро посылали (прп. Анатолий, 18).

* * *

Молюсь, чтобы Господь просветил твой ум. Не ищи своего пути к Царствию Небесному, а иди тем узким, по которому тебя ведет Господь. Получше разбери-ка свою жизнь и сличи с той жизнью, которую ты обязана по обету монашества проходить, – ты непременно увидишь, что ты живешь не в скорбях, а в прохладе. Одно безропотное терпение и покорение участи спасет нас, слабых, а если и это последнее средство отвергнем, то не спасение, а погибель наследуем. Будь усердной к молитве и послушаниям не ради какой корысти, а единственно ради Бога, – тогда все дастся тебе, что теперь ты никак не можешь, а тогда все это само придет к тебе (прп. Иосиф, 19).

* * *

Если все будут делать по-нашему, то это будет уж не монашеская жизнь, а барская (прп. Иосиф, 19).

* * *

Монашество есть внешнее и внутреннее. Миновать внешнее нельзя, но и удовлетвориться им одним тоже нельзя. Одно внешнее без внутреннего даже приносит вред. Внешнее монашество можно уподобить вспахиванию земли. Сколько ни паши – ничего не вырастет, если ничего не посеешь. Вот внутреннее монашество и есть сеяние, а пшено – молитва Иисусова. Молитва освещает всю внутреннюю жизнь монаха, дает ему силу в борьбе, в особенности она необходима при перенесении скорбей и искушений (прп. Варсонофий, 20).

* * *

Иночество есть великое безбрежное море, исчерпать или переплыть его невозможно. Это непонятно человеку, не вступающему на этот путь, практика нужна. Перед вами огромная завеса, и она начинает перед вами с нижнего уголка чуть-чуть приподниматься. Вся мудрость земная, правда, имеет некоторый смысл и цель, главным образом, для доставления удобств в земной плотской жизни, по сравнению же с иночеством есть ничто, или лучше сказать, копейка по сравнению с миллиардом рублей. Один известный мне человек, высокообразованный, получивший европейское образование, был в Московском университете, и в Лондоне, и в Париже. Поступив в монастырь, он пишет своему мирскому другу, товарищу по учению, что он до сих пор ничего не понимал. Так дивно глубок смысл иночества (прп. Варсонофий, 20).

* * *

Вопрос:

– Меня иногда смущали мысли о том, что монашество уклонилось от своего идеала.

Ответ:

– Да, да, уклонилось. Однако диаволу и это не очень нравится, коли он так восстает против современного монашества. Этим монашеством держится весь мир. Когда монашества не будет, то настанет Страшный Суд (прп. Варсонофий, 20).

Вы пришли сюда искать Бога. И все ищут Бога. Найти Бога – это цель монашеской жизни… можно и жить в монастыре, да не быть монахом, ничего не достигнуть… Все ищут Бога. Вот и художники в области поэзии, живописи, особенно музыки, – все желают найти Бога. Да не так искали. Как искать Бога? Соблюдением заповедей, особенно смирением, поступать в монастырь. А они не хотели соблюдать заповеди, особенно не хотели смиряться, хотели пройти как-либо переулками, поближе, покороче. Знаете стихотворение Пушкина «Пророк»? Там он говорит: «В пустыне мрачной я влачился». Пустыня – это жизнь. Он это понимал, что жизнь – пустыня. Влачился, да прямо ползал всем телом. Далее: «И шестикрылый Серафим на перепутье мне явился». Затем Пушкин рисует картину посвящения ветхозаветного пророка. Кажется, говорится так, что он постиг и «Херувимов горнее стремленье и гад морских подводный ход». Ангелы чисты. Они только «горняя мудрствуют». А у нас есть и «гад морских подводный ход». Эти два течения идут в нас параллельно. Но должно стараться только «горняя мудрствовать».

Это не сразу достигается, а только ход морских будет все тише, и можно достигнуть того, что будет только одно «горнее стремленье», а те гады нырнут в бездну и исчезнут. Да, этого можно достигнуть. Вот я вам и говорю: смиряйтесь и смиряйтесь (прп. Варсонофий, 20).

* * *

[У Игнатия Брянчанинова] все на одном и том же, на молитве Иисусовой. Какая ширина! Теперь вы видите это. А прежде, может быть, видели в монашестве, как и большинство мирских, одну редьку, квас и глубочайшее невежество. Да и понятно. «Чашу жизни вкусите и видите, яко благ Господь». Да, надо вкусить, и тогда уже увидишь, какое блаженство (прп. Варсонофий, 20).

* * *

Монашество… есть блаженство, какое только возможно для человека на земле, выше этого блаженства нет ничего. И это потому, что монашество дает ключ ко внутренней жизни. Блаженство внутри нас, надо только открыть его. Полное блаженство на небе, в будущей жизни оно только продолжается (прп. Варсонофий, 20).

* * *

Не все монашество заключается в подряснике да каше. Надел подрясник, стал есть кашу – и думает: я теперь стал монахом. Нет! Одно внешнее не принесет никакой пользы. Правда, нужно и носить монашескую одежду, и поститься, но это не все! Лампа, пока не горит, не оправдывает своего назначения – светить. Пожалуй, ее кто-либо и толкнет, и разобьет в темноте. Чего же не достает? – Огонька! Правда, необходимы и фитиль, и керосин, но раз нет огня, если она не зажжена, она не принесет никому пользы. Когда же она зажжена, сразу польется свет. Так и в монашестве: одна внешность не приносит пользы, необходим внутренний огонек. Отец Анатолий говорил, что монашество есть сокровенный сердца человек (прп. Варсонофий, 20).

* * *

Мантия и схима имеют то великое значение, что принимающему их дается и благодать жить по-монашески, дается благодать исполнять монашеские обеты. Здесь мантия и схима похожи на оружие, которое дается воину, когда он идет на брань. Ему есть чем встретить врагов, и защищаться, и отбиваться от них (прп. Варсонофий, 20).

* * *

Не думайте, что сразу можно на небо взлететь и мертвецов воскрешать! Нет, сначала нужно упражняться во внешнем монашестве, перешагнуть его, а приступать сразу ко внутреннему нельзя, нужно потерпеть всякие скорби, унижения и озлобления и внутри себя от диавола, и совне от неразумных собратий. Сначала нужно пройти весь искус. Иногда даже будете чувствовать отвращение и ненависть к монашеской жизни. Нужно испытать борьбу со страстями, стяжать смиренное о себе мнение и многое другое… Внешнее монашество – это упражнение в подвигах: пост, бдение, сюда же относится исправное по внешности посещение церковных служб, трезвенность и прочее. А внутреннее монашество – это борьба со страстями, очищение сердца (прп. Варсонофий, 20).

* * *

Середина монашеского пути очень трудна… она есть даже самая трудная часть монашеского пути, ибо в начале пути, конечно, помогает и утешает Божия благодать. А середина – это самый зной (при. Варсонофий, 20).

* * *

Когда я был еще в миру, то имел товарища, относящегося скептически к монастырям:

– Не понимаю я, для чего это люди, особенно иноки, сидят поодиночке в келье, удаляются от людских взоров?

Между тем этот человек был монахом в душе. Душа его была чистая, возвышенная. Поэт и музыкант, он имел особенную способность произносить стихи, как никто другой. Музыка была его страстью. Бывало, рассказывает нам что-нибудь и вдруг воскликнет:

– Нет, я не сумею объяснить этого словами, а вот это что! – и сядет к роялю, закинет голову и сыграет импровизацию. – Поняли? – спросит потом.

Часто и не поймешь его, но он не изменял своей системы объяснения. Самая квартира его была обставлена со вкусом и небанально, и не было в ней диванов со столом перед ними и креслами по бокам, но все было красиво, изящно и оригинально, как незауряден был и ее обитатель. Душа его всегда питалась высокими идеалами и далека была от всякой житейской прозы. Отвергая сначала монашество, он нашел полное удовлетворение своих высоких стремлений именно в монастыре, на Афоне, куда он ушел, оставив все в мире (прп. Варсонофий, 29).

* * *

У батюшки отца Амвросия спросили, что такое монашество? – «Блаженство», – отвечал он. И действительно, это такое блаженство, более которого невозможно представить. Но монашество не так легко, как некоторые думают, но и не так трудно и безотрадно, как говорят другие (прп. Варсонофий, 32).

* * *

Сначала надо приобрести внешнее монашество или монашеское ученичество, но на этом не останавливаться, а идти далее. Вот прп. авва Дорофей и научает, как соединять одно с другим. Внутреннее монашество есть очищение сердца от страстей при содействии молитвы Иисусовой. Монашеский чин выше царского, ибо царь хотя бы долго процарствовал, все-таки умрет, и царствование его прекращается. А монахи должны быть царями и иереями Бога Вышнего вовеки (прп. Варсонофий, 32).

* * *

Хотя теперь монастырей нет, но обет монашеский в душе должен остаться, ибо он дан Богу, ибо монашество было, есть и будет (прп. Никон, 21).

* * *

Настоящее время неблагоприятно и для внешнего, и для внутреннего монашества. Для внешнего монашества неблагоприятно тем, что нет монастырей, нет соответствующей обстановки. Для внутреннего – тем, что при слабости телесной многие не могут подвигов нести так, как должно. Остается одно – смирение. Пророк Давид говорит: Жертва Богу – дух сокрушенный, сердца сокрушенного и смиренного Бог не уничижит (Пс. 50, 19). Лучше смиренный грешник, чем гордый праведник (прп. Никон, 21).

* * *

Монашество падает не только потому, что не проходится молитва Иисусова, но и оттого, что не следим за собой, за чистотой своего сердца (прп. Никон, 21).

* * *

Надо понимать дух времени и не увлекаться прежними понятиями и впечатлениями, которые в настоящее время осуществить невозможно. Важность в христианстве, а не в монашестве. Монашество в той степени важно, в какой оно приводит к совершенному христианству (прп. Никон, 21).

* * *

Монашество, построенное по духу Святого Евангелия на любви к Богу и отказе от мирской жизни, всегда являлось камнем преткновения для людей мира сего, всегда было ими ненавидимо, непонимаемо, как совершение чуждого им. Рабы же Христовы, хотя бы они были в миру, любили монашество и любят, видя в нем идеал христианской жизни, не чуждый им по духу. Говоря здесь о монашестве, имею в виду не отдельных людей, а самый образ жития, и говоря о людях мира сего, также имею в виду не живущих в мире, а душой своей преданных мирской жизни (прп. Никон, 20).

* * *

Один епископ, приехав в один монастырь, спросил настоятеля:

– Есть ли у тебя хорошие монахи?

– Есть, – был ответ.

– Ну, покажи.

Настоятель вызвал и говорит:

– Вот хороший кузнец, вот хороший мастер и т. д.

Послушал епископ и сказал:

– Я просил тебя показать мне хорошего монаха, т. е. делателя молитвы или смирения, а ты показываешь мне хороших мастеров. Этого и в миру много.

Уехал епископ и сменил потом этого настоятеля (прп. Никон, 20).