Книга: Медицина Средневековья: жить или умереть
Назад: Здоровый образ жизни по-средневековому
Дальше: Глава 3. Дом и лечебница. Жизнь с болезнью
Недуг на пороге: практические меры защиты от болезней
Regimen sanitatis и другие подобные тексты давали советы о том, как сделать организм сильным и устойчивым к недугам. В этом разделе мы поговорим о других способах защитить себя. С их помощью воздействовали не на тело пациента, а на саму болезнь, чтобы отпугнуть или прогнать ее. С нашей точки зрения, далеко не все эти методы работали эффективно, но люди Средневековья доверяли им и старались обезопасить себя самыми разными путями. Я поделю методы на три уже привычные нам категории: медицинские, религиозные и народные (они же «магические»). Как и в случае с причинами болезней, провести четкую границу между группами трудно. Эти взгляды существовали и развивались параллельно, дополняя и обогащая друг друга.
Начнем с медицинских подходов к защите от болезней. То, как средневековые лекари постепенно накапливали методы профилактики, хорошо заметно на примере двух пандемий чумы. Первая началась в 541 году с Юстиниановой чумы, с перерывами продолжалась до середины VIII века и сильнее всего ударила по Средиземноморью. Вторую мы знаем под именем «черная смерть»: начиная с середины XIV века она прошла от Центральной Азии до Западной Европы.
Люди, пережившие Юстинианову чуму, крайне редко сообщали о каких-либо мерах защиты. Чаще всего они упоминали о том, что в эпоху COVID-19 назвали бы «самоизоляцией» и «соблюдением социальной дистанции». Вот как об этом рассказывал историк и религиозный деятель Иоанн Эфесский (ок. 507 – ок. 586), заставший эпидемию в Палестине. По его словам, люди сторонились друг друга, не подходили к знакомым на улицах. Богатые жители Константинополя запирались в собственных домах, подолгу не выходя наружу. Кто-то из них говорил, что боится болезни, кто-то страшился неведомых «демонов». Из Малой Азии сообщали: когда чума пришла в город Миры, местные земледельцы отказывались торговать своими товарами в городских стенах. Были и полумагические средства защиты. Существовало поверье, что болезнь можно прогнать из города, если время от времени с шумом бить посуду, бросая ее с высоты прямо на улицу. Бороться с эпидемией пыталась и церковь. Например, папа римский Григорий I (Великий, ок. 540–604) во время одной из последующих вспышек болезни повелел устраивать покаянные процессии ради того, чтобы изгнать хворь и не дать ей вернуться. Верховная власть поначалу не стремилась – или не надеялась – победить недуг. Главная мера, на которую пошел император Юстиниан, касалась не столько живых византийцев, сколько тех, кто стал жертвой эпидемии. Правитель распорядился хоронить тела, найденные на улицах и в запертых домах, за государственный счет. Традиционно похороны считались в Византии семейным делом, и власти не вмешивались в них. Юстиниан изменил эту норму, и, возможно, это спасло некоторых горожан от заражения. Однако многие византийцы считали чуму непобедимым противником, с которым бессмысленно бороться. Историк Прокопий Кесарийский (между 490 и 507 – после 565) писал о «моровой язве» так:
«Многие из тех, кому знаменитейшие врачи предрекли смерть, некоторое время спустя сверх ожидания избавились ото всех бед, а многим, о выздоровлении которых они утверждали, очень скоро суждено было погибнуть. Таким образом, у этой болезни не было ни одного признака, который бы мог привести человека к верному заключению. Во всех случаях исход болезни по большей части не соответствовал заключениям разума. Одним помогали бани, другим они в неменьшей степени вредили. Многие, оставленные без ухода, умирали, однако многие, сверх ожидания, выздоравливали. И опять-таки для тех, кто имел уход, результат был неодинаков. И если говорить в целом, не было найдено никакого средства для спасения людей как для предупреждения этой болезни, так и для преодоления ее у тех, кто оказался ей подвержен, но заболевание возникало безо всякого повода и выздоровление происходило само собой».(Перевод А. А. Чекаловой)
Может быть, поэтому государство не бросало все силы на профилактику эпидемии: слишком мало было известно о том, как возникает болезнь.
К тому моменту как человечество столкнулось с началом второй пандемии, ситуация изменилась. Мы встречаем в источниках гораздо больше описаний конкретных методов для борьбы с чумой. В ход шло все: медицинские средства, религиозные церемонии, «народные» обереги и заговоры.
Так же как и в годы Юстиниановой чумы, люди стремились избегать окружающих. Но теперь это было не только личное решение. Многие города официально вводили карантинные меры. Иногда въезд «чужаков» в селение запрещали полностью, иногда предписывали классический карантин с ожиданием в течение нескольких недель. Порой указы не только закрывали город, но и устанавливали определенные правила поведения для его жителей. Часто эти требования основывались на советах врачей. Например, такое постановление выпустили в 1348 году власти Пистойи. Въезд в город и выезд за его пределы запрещались, также была строго установлена глубина могил для жертв болезни, чтобы дурные «испарения» не попадали в воздух. Кроме того, учитывали и психологическое состояние горожан. Власти запретили звонить в церковные колокола в память умерших от чумы, на похороны не допускали плакальщиков, а траур по погибшим могли носить только ближайшие родственники. Представление о том, что печальное расположение духа делает человека уязвимым, возникло задолго до прихода «черной смерти» и успешно пережило ее первую волну. В 1382 году врач Раймонд Шален ди Винарио писал, что многие люди заболели и умерли в годы эпидемии из-за «непрекращающегося ужаса, страхов и фантазий, вызванных непрестанным погребальным звоном колоколов и отпеванием мертвых, [доносившимся] с улиц, и тем, как выносили тела, дабы присовокупить их к [прочим] больным, и также постоянными слухами о том, что то Петр, то Павел мертвы».
© Wellcome Images
Свинцовые кресты, найденные в позднесредневековых массовых захоронениях в Лондоне
«Черная смерть» уходила из Европы медленно. Небольшие вспышки чумы возникали тут и там в течение десятилетий после 1346 года. Когда первый шок, вызванный смертоносной эпидемией, прошел, люди попытались осмыслить опыт своих потерь. Художники включали новые мрачные мотивы в книжные миниатюры и церковные фрески, а трубадуры писали сирвенты, полные скорби. Свой вклад внесли и врачи. Как только чума отступала, они зарывались в книги, пытаясь отыскать у древних ответы на свои вопросы. Эти рекомендации они рассматривали, учитывая собственный страшный опыт. Некоторые из них и сами детально описали в своих сочинениях встречу с чумой. Так поступил француз Ги де Шолиак (ок. 1298–1368), уважаемый хирург, личный врач нескольких римских пап. «Черная смерть» не пощадила папский двор в Авиньоне: де Шолиак видел множество случаев болезни, а затем и сам заразился. К счастью, ему удалось выжить. О «поветрии» и о том, как ему удалось излечиться, врач рассказал в книге «Большая хирургия» (Chirurgia magna, 1363). А вот что он сообщал о том, как пытались предотвратить заражение:
«Люди искали предупредительное средство перед началом болезни и для лечения ее впоследствии. Для предупреждения ничего не было лучше, чем бежать из местности, прежде чем заразиться, и очищать (больного) лепешечками из алоэ, уменьшать кровь кровопусканием, очищать воздух огнем и укреплять сердце териаком, плодами и ароматами; укреплять гуморы армянской глиной и препятствовать гниению с помощью острой пищи».(Здесь и далее перевод Е. Е. Бергер)
Де Шолиак упоминает несколько популярных в Средние века лекарств – иногда их использовали и как профилактические средства. Териаком называли смесь множества ингредиентов, включающую змеиное мясо и небольшую дозу опия. «Армянскую глину» – желтую или красную из-за большого содержания оксидов железа – чаще использовали не как лекарство, а как обще-укрепляющее средство.
Немедленный отъезд за пределы зараженной местности – пожалуй, самое эффективное средство в этом списке. Многие современники «черной смерти» говорили об этом прямо. Такого мнения придерживались и древние авторитеты, включая составителей «Гиппократовского корпуса», а также Ар-Рази, Ибн Сина и Ибн Рушд. Но, конечно, возможность уехать была далеко не у всех. Бегство требовало денег, социальных связей и знаний о том, какие районы еще не заражены. Иногда приходилось оставлять в зараженной местности все, включая членов семьи, у которых возникло даже малейшее подозрение на болезнь.
Ги де Шолиак не воспользовался собственным советом бежать прочь. Он оставался рядом со своими пациентами, хотя возможность уехать у него была. Это решение далось ему непросто. Он вспоминал: «Сам я не осмелился уехать, дабы не потерять свое доброе имя, но в постоянном страхе поддерживал свое здоровье, насколько мог, используя указанные средства». Увы, эти меры не уберегли де Шолиака. Когда эпидемия уже шла на спад, у врача началась лихорадка и появились характерные нарывы. Он болел шесть недель, но все-таки остался в живых: возможно, потому что до болезни не нуждался и не голодал, поэтому его организм смог перенести все нагрузки.
Многие врачи, как и де Шолиак, оставались в зараженных городах. Иногда они продолжали свою обычную практику с учетом все новых и новых пациентов, а иногда получали специальное звание «чумных докторов». В архивах многих европейских городов сохранились реестры, включающие данные о таких врачах. Эти лекари занимались в основном уходом за больными, в том числе вскрывали чумные бубоны в надежде, что это поможет очистить организм. Иногда это помогало (или совпадало с выздоровлением по другим причинам), но чаще врач становился свидетелем гибели одного пациента за другим. Сегодня термин «чумной доктор» прочно ассоциируется с пугающим костюмом: длинным плащом и маской с «клювом», набитым душистыми травами. Мне не удалось найти ни одного свидетельства того, что такие костюмы применялись в годы «черной смерти». Первое широко известное описание подобной одежды и маски появилось в начале XVII века. Тогда французский врач Шарль де Лорм разработал целый комплект защитной одежды, который включал длинный плащ, кожаные брюки, обувь, шляпу и перчатки. Завершала наряд знаменитая маска-клюв. Первые широко известные изображения «доктора» были созданы уже в середине XVII века. Пытались ли средневековые врачи защитить себя таким образом, мы не знаем.
Отдельные трактаты о чуме появились в 1360-х годах. Одним из первых такую книгу создал в 1365 году врач Иоанн Бургундский. О нем самом известно не так много, помимо того, что он работал в Льеже и носил прозвище Бородатый. А вот его работа прославилась далеко за пределами его родных земель. До наших дней сохранилось более сотни рукописей – очевидно, их было гораздо больше. Вскоре книгу перевели на английский, французский, нидерландский и иврит. Практически сразу возникло и множество сокращенных копий книги. Их читали люди, далекие от медицины, поэтому их составители пропускали объемные ссылки на великих врачей древности и сразу переходили к доходчивым практическим советам.
Немало страниц Иоанн посвятил способам избежать чумы. Он был убежден, что мор отступил ненадолго и вскоре вернется. Врач обещал, что благодаря его книге «даже простые люди смогут стать своими собственными лекарями, хранителями, руководителями и проводниками». Вот что он советовал тем, кто надеется пережить грядущую эпидемию:
«Во-первых, следует избегать злоупотреб-ления пищей и питьем, а также избегать купаний и всего, что способно “разжижать” тело и открывать поры, поскольку поры служат дверями, через которые вредный воздух может войти, пронзая сердце и разлагая жизненную силу. Прежде всего надлежит избегать половой связи. Следует есть лишь немного, или вовсе никаких фруктов, за исключением кислых, и употреблять пищу, что легко усваивается, и пряное вино, разбавленное водой. Избегайте медовухи и прочего сделанного из меда, приправляйте пищу крепким уксусом. В холодную или дождливую погоду стоит зажигать огонь у себя в комнате, а в туманную или ветреную – обонять [нечто] душистое каждое утро перед выходом из дома: амбру, мускус, розмарин и подобные вещи, если вы богаты; белую куркуму, гвоздику, мускатный орех или мацис и подобные вещи, если вы бедны. Также раз или два в неделю надлежит принимать порцию хорошего териака размером с боб».
Легко заметить, что в тексте Иоанна перечислены те же средства, что и в «Большой хирургии» Ги де Шолиака. Большинство из них, как считалось, помогали восстанавливать здоровый баланс гуморов в теле. Также мы видим, что составитель книги о чуме придерживался теории миазмов. Согласно ей, болезнь возникает, когда «дурной воздух» попадает в поры кожи и пробирается в организм, отравляя его. Вероятность столкнуться с миазмами зависит от климата местности и от погоды. Недаром Иоанн дает отдельные советы о том, как вести себя в жару. Риск повышался, если в теле человека накопились излишки гуморов. Врач предлагает на всякий случай выводить их наружу с помощью «Разе-совых пилюль». Это легкое слабительное, названное в честь персидского мудреца Ар-Рази, содержало шафран, алоэ и мирру. Видимо, это и были «лепешечки из алоэ», о которых писал де Шолиак. Также Иоанн советует читателям регулярно проверять собственный пульс. Если он окажется неравномерным – «дрожащим» или «покалывающим», – следует немедленно «отворить» ближайшую вену на той же стороне тела. Изложив все рецепты, врач подводит итог: «Каждый, кто будет придерживаться этого распорядка, сможет с Божьей помощью защититься от поветрия, вызванного вредным воздухом». Лекарь понимал и наверняка видел своими глазами, что жертвами чумы могли стать даже те, кто соблюдал все назначения врачей. Лишь Господь мог решать, кому жить дальше, а кому погибнуть. Тем не менее популярность книги Иоанна говорит о том, что средневековые европейцы не были абсолютными фаталистами. Они ввергали свою судьбу в руки Бога, но не упускали возможности немного подстраховаться, полагаясь на достижения медицины.
Профилактические меры против чумы не менялись в течение нескольких столетий после «черной смерти». Постепенно рос только их масштаб. К примеру, Иоанн Бургундский предлагал читателям разводить огонь в собственном жилище, чтобы очистить воздух от «миазмов». И вот со временем огромные костры из душистой древесины стали жечь на городских улицах: эта мера была закреплена в официальных документах.
* * *
В Средние века религиозные меры защиты от болезней значили не меньше, чем медицинские. Их точно так же применяли и при индивидуальных недугах, и в случае всеобщего «мора». Предполагалось, что они могут не только прекратить уже имеющуюся хворь, но и защитить человека от новых проявлений Божьего гнева. Так что и эти меры можно считать превентивными.
Первой среди этих мер, конечно, была молитва. Уже в IV–V веках возникают христианские молитвы, предназначенные для профилактики и лечения определенных недугов. Например, западноевропейский текст Pro dolore oculorum читали при болезнях глаз. А для профилактики зубной боли советовали ежедневно молиться святой Аполлонии Александрийской, покровительнице всех, кто страдал от этого недуга. Образ Аполлонии связывали со здоровьем зубов в силу обстоятельств ее гибели. Житие святой сообщает, что перед смертью мучители выбили или вырвали ей все зубы. Если же молитвы самого больного или его близких не приносили облегчения, можно было обратиться за помощью к тем, кто обладал духовным авторитетом. Нередко люди просили о такой помощи монахов ближайших обителей.
С точки зрения человека Средневековья, силой обладала не только молитва, но и медитация-размышление над священными текстами. Этот подход активно использовали и христиане, и иудеи. И те и другие особенно ценили псалмы. Считалось, что вдумчивое чтение Псалтири укрепляет не только дух, но и тело, и способно отпугнуть недуги. Иудей Авраам Ягель, знаток медицины и Каббалы, в конце XVI века советовал для профилактики немощей «днем и ночью» читать 38-йпсалом. Слова «ибо стрелы Твои вонзились в меня» Авраам трактовал в том числе и как образ болезни. По его словам, «стрелы» здесь – это «ядовитые лихорадки». Также «стрелы» Господа могут «проявляться на теле в виде пятен, бледно-зеленых или красных, словно стрела вонзилась туда, и это болезнь, называемая петехия». Термин «петехия» используется до сих пор, он означает небольшие темно-красные пятна, которые возникают из-за повреждений внутрикожных капилляров. В тексте псалма есть и другие детали, которые Авраам мог сопоставить с собственной медицинской практикой: «Я согбен и совсем поник, весь день сетуя хожу, ибо чресла мои полны воспалениями, и нет целого места в плоти моей. Я изнемог и сокрушен чрезмерно; кричу от терзания сердца моего». И сутулость, и «воспаления», и «сокрушения» были среди симптомов чумы 1575–1577 годов, свидетелем которой был Авраам. Слово «чресла» тоже неслучайно. Врач объясняет: «“Чресла” относятся к тому, что [находится] под лобковой костью над основанием таза, и они затронуты нарывами и гноем, и прочее тело не избежало этого, поскольку [тело] не изгнало [болезнь], и “нет у него здорового места” [Ис. 1:6]». Итак, Авраам Ягель проводил прямые, буквальные аналогии между священным текстом и собственным опытом. По мнению врача, этот псалом обладал целительной силой сам по себе, и человек, погрузившийся в этот текст, оказывался под защитой. В своей книге врач придерживался галеновских принципов, многие его советы вполне соответствуют картине медицинского знания XVI века. Тем не менее он убежден, что псалом обладает не меньшей, а то и большей силой, чем лекарства.
Миниатюра, сопровождающая псалом 38 в «Великолепном часослове герцога Беррийского» (Chantilly MC Ms. 65, folio 66v, XV век)
Если же речь шла не об индивидуальном недуге, а о всеобщем «море», то и молиться следовало всем вместе. Во время эпидемий проходили большие религиозные церемонии – специальные церковные службы или покаянные процессии. Их целью могло быть и прекращение уже пришедшей болезни, и профилактика следующих волн. Церковь считала эпидемии Божьим наказанием за грехи всех жителей пострадавшей территории, поэтому требовала всеобщего покаяния. Составитель «Повести временных лет» пишет:
«Когда же впадает в грех какой-либо народ, казнит Бог его смертью, или голодом, или нашествием поганых [т. е. язычников], или засухой, или гусеницей, или иными казнями, чтобы мы покаялись, ибо Бог велит нам жить в покаянии и говорит нам через пророка: “Обратитесь ко мне всем сердцем вашим, в посте и плаче”. Если мы будем так поступать, простятся нам все грехи; но мы к злу возвращаемся, как свинья, в кале греховном вечно валяющаяся, так и пребываем».(Перевод О. В. Творогова)
Если молитва и покаяние местных жителей не помогали унять хворь, в зараженный город могли пригласить влиятельного церковного иерарха издалека. Так поступили псковичи, когда в 1352 году до города докатились волны «черной смерти». Множество людей стали жертвами эпидемии: летописец сообщает, что мертвые «быше всюду», а в одну могилу укладывали до десяти тел. Горожане отправили послов к новгородскому архиепископу Василию Калике. Те умоляли владыку прибыть в Псков и помолиться в кафедральном Троицком соборе. Лишь тогда, считали они, болезнь отступит. Василий не стал медлить и выехал, хотя график поездок архиепископа был определен довольно строго, и внезапная «командировка» туда не вписывалась. Книжник уточняет, что архиепископ отбыл в Псков «не в свои лѣта, ни во свою чередоу, но тако хотя благословити дѣтеи своихъ пскович и поповъ». Владыка прекрасно понимал, чем для него может обернуться такая поездка: от чумы уже пострадали несколько соседних регионов, с которыми торговали новгородцы. Тем не менее он прибыл в Псков и сделал даже больше, чем просили послы. Владыка провел службы во многих городских церквях, в Троицком соборе даже дважды, а еще обошел городские стены во главе крестного хода. Увы, мор не отступил, а сам архиепископ Василий Калика заболел и скончался, едва покинув город. Как ни странно, в этой печальной истории ученых интересует не столько сам архиепископ, сколько реакция летописцев на его гибель. Многие из них зафиксировали смерть Василия, но сделали это, с нашей точки зрения, удивительно равнодушно. При этом хронисты не жалели добрых слов, говоря о других деяниях владыки: строительстве моста и возведении церквей. Сочувствия удостоились и простые псковичи, которые находили в себе смелость помогать больным. А вот самоотверженная готовность архиепископа встретиться лицом к лицу с болезнью, чтобы поддержать горожан и, возможно, с Божьей помощью отвести от них беду, как будто не вызвала у летописцев ни восхищения, ни сострадания. И новгородский, и псковский хронисты лишь сухо отметили факт гибели Василия. Не хвалили они и многочисленных псковских священников, которые ежедневно отпевали и хоронили мертвых. Историк Алексей Лаушкин, изучавший эти летописные сведения, пишет: «Некогда Владимир Мономах задавал своим сыновьям риторический вопрос: “Дивно ли, оже мужь умерлъ в полку ти?” (“Дивно ли, если муж пал на войне?”). Надо полагать, такой же печальной обыденностью виделась на Руси и смерть епископа или священника, который в условиях эпидемии выполнил свой пастырский долг».
* * *
Религиозные и медицинские меры профилактики в Средние века дополняли друг друга, и люди охотно ими пользовались. Но параллельно существовала еще одна категория методов, не менее, а то и более популярная. Речь о разнообразных формах защитной магии.
Считалось, что болезнь можно отпугнуть с помощью апотропеев – оберегов, амулетов. Вера в силу магических предметов возникла, должно быть, на заре культуры человечества, и к Средневековью она ничуть не утратила своего влияния. Со временем менялась форма оберегов и объяснения принципов их действия, но сама их суть оставалась прежней. Амулет считали материальным посредником между двумя мирами: «своим», человеческим, и «чужим», природным, полным загадочных и могущественных сил. Предмет мог преодолеть границу между этими измерениями – например, чтобы обратиться к помощи сверхъестественного и привлечь удачу. Мог он и закрыть эту границу наглухо, чтобы его обладатель не стал жертвой злых сил. Амулет обладал многомерным символическим значением. Важен был и его материал, и форма, и нанесенные на него знаки и слова. Обереги часто использовали и символику значимых чисел. Например, в некоторых регионах Западной Европы для защиты от головной боли было принято носить на шее три листика подорожника, перевязанных красной нитью. Впрочем, оберег можно было изготовить практически из любого материала. В ход шли камень, дерево и металл, кости и клыки животных, высушенные змеиные головы, нитки и ткани, кожа, семена растений, позже – пергамен и бумага. Не менее важным был и способ размещения амулета на теле. Обычно оберегами защищали части тела, которые считались наиболее «открытыми» и уязвимыми: полагали, что через них болезни или иной злой силе проще проникнуть в организм. Амулеты носили на шее, на груди у сердца, на пальцах и запястьях. Их прикрепляли к вещам, которые сами по себе считались защитными, – к поясам и головным повязкам.
Разглядывая сохранившиеся средневековые обереги, легко заметить, что древние «языческие» мотивы в них часто тесно переплетены с элементами монотеистических религий. Характерный пример – византийские амулеты-горгонейоны (от слова «горгона»). На Руси, где они со временем тоже стали популярны, их называли змеевиками. На лицевой стороне оберега-медальона изображали Христа, Богоматерь или какого-либо святого, а на обратной – голову загадочного существа с волосами-змеями. Вокруг композиции обычно шла надпись: либо отрывок молитвы, либо магический заговор. Христианские элементы мирно уживались с античными мотивами, не вызывая никакого осуждения у духовных лиц. На Руси известен случай, когда змеевик (конечно, его «христианскую» сторону) использовали в оформлении иконы.
Религиозные элементы могли гармонично сочетаться и с магией чисел. На средневековых арабских амулетах мы нередко встречаем «магический квадрат», окруженный именами четырех архангелов: Джибриля (Гавриила), Микаила (Михаила), Азраила и Исрафила (Рафаила). Сам квадрат состоял из ячеек, заполненных числами. При сложении ячеек каждого ряда по вертикали, горизонтали и диагонали получалось одно и то же число. Такие амулеты применяли при болях в груди и считали противоядием от укуса скорпиона.
Змеевик, известный как «Черниговская гривна». Найден в 1821 году в окрестностях Чернигова (Украина). Ученые предполагают, что амулет мог принадлежать Владимиру Мономаху
«Магический квадрат» 4 × 4, одна из самых популярных комбинаций, встречающихся на исламских средневековых амулетах
Имена ангелов и библейских персонажей использовались и на христианских оберегах. Например, часто встречается надпись «C + M + B». В ней зашифрованы имена трех царей (волхвов), пришедших поклониться младенцу Иисусу: Каспар, Мельхиор и Валтасар. В Евангелиях эти имена не указаны, но они закрепились в более поздней традиции. Трое мудрецов считались покровителями людей, страдавших эпилепсией. Возможно, именно от нее должны были защитить такие амулеты. Другие библейские герои, помощью которых старались заручиться владельцы оберегов, – семь отроков эфесских. Юноши-мученики, заживо замурованные в пещере, почитались как защитники от лихорадки.
Со временем появились и чисто религиозные амулеты: ни по форме, ни по символике они не напоминали древние языческие обереги. Например, богатые христиане носили при себе миниатюрные Евангелия или ладанки с кусочками мощей святых. Более доступны были металлические «капсулы» с песком или почвой, принесенной из святых мест, или с пылью, собранной на надгробии праведника. Тем не менее значение такого предмета оставалось прежним. Это был объект, способный взаимодействовать с могущественными сверхъестественными силами, чтобы защитить своего владельца от невзгод.
Часто можно встретить мнение, что в Средневековье христианская церковь осуждала и жестко карала тех, кто прибегал к помощи амулетов. Действительно, христианские нормы формально запрещали применение любой магии. Однако на самом деле говорить о едином отношении духовенства к этим предметам сложно. Вот что сообщает житие святого Элигия, епископа, жившего в VII веке: «Негоже подвешивать на шею человеку или какому-нибудь животному амулеты (ligaminae), даже если это сделали бы клирики, и если даже говорят, что это священная вещь (res sancta) … потому что в ней не лекарство Христово, а яд дьявольский» (перевод Ю. Е. Арнаутовой). Здесь мы видим по меньшей мере два взгляда на использование оберегов. Сам Элигий принадлежал к высшим кругам духовенства и воспринимал магические предметы резко отрицательно. Составитель жития, руанский епископ Дадон, согласен со своим героем. Но другие «клирики», видимо, помладше чином, не только не запрещали своим прихожанам носить амулеты, но и сами снабжали ими подопечных. Возможно, это происходило как раз из-за того, что некоторые формы амулетов, те же ладанки с реликвиями, церковь все же разрешала. В таких условиях провести грань между разрешенной «священной вещью» и запретным полуязыческим оберегом было непросто.
«Религиозные» амулеты так до конца и не вытеснили «народные». Слова и символы воспринимались не как элементы определенной системы взглядов, не допускавшей никаких влияний извне. Напротив: человек Средневековья ждал от амулета прежде всего эффективной защиты, поэтому в ход шли любые комбинации чудесного, которые обещали результат.
Другим «народным» способом совладать с болезнью была вербальная магия: заговоры и заклинания. Под заклинанием обычно имеют в виду прямое приказание, требующее, чтобы объект сделал то, что требуется заклинающему. Заговор устроен не настолько прямо. Обычно он содержит две части и основан на параллелизме между ними. «Эпическая» часть заговора рисует некую картину, часто отсылающую к природе или сверхъестественному, а вторая половина – желаемый результат. Впрочем, грань между разными типами заговоров и заклинаний искусственна. Иногда их черты перемешиваются, а части формулы со временем забываются. Есть заговоры, состоящие лишь из «эпической» части, а есть и те, что пересказывают целительный ритуал, который они когда-то сопровождали. Вот пример такого заговора: «Сейчас я возьму камень и положу тебе на кость, я прижму им кровь, так что она сразу остановится» (перевод Ю. Е. Арнаутовой). Впрочем, практически у всех заговоров и заклинаний есть общая черта: их принято было петь или произносить нараспев.
Средневековые заклинания прошли примерно тот же путь, что и амулеты. Со временем в них стали проникать религиозные мотивы. Менялись прежде всего «эпические» элементы заговоров. В ранних формулах они чаще связаны с природой, в более поздних построены на религиозных сюжетах. Часто эти сюжеты формально связаны с недугом, против которого направлен заговор. Например, заклинания, призванные остановить кровь, строились на упоминаниях ран Христовых или сюжета о «кровоточивой жене» (Мф. 9:20). Однако сама суть магического метода оставалась прежней. Впрочем, к заклинаниям церковь относилась мягче, чем к оберегам. Теологи спорили о том, допустимо ли использовать такие словесные формулы. Некоторые полагали, что заговоры должны быть запрещены, как и любое колдовство. Другие возражали, приводя в пример библейского царя Соломона. Тот, согласно преданиям, властвовал над силами природы и знал множество заклятий.
У средневековых врачей тоже возникали вопросы о том, стоит ли использовать заговоры. Большинство ученых лекарей полагали, что словесные формулы сами по себе бесполезны. Но – парадокс! – те же врачи включали в свои книги многочисленные тексты заклинаний и заговоров и советовали применять заклинания в медицинской практике. В XI веке Константин Африканский, врач и переводчик арабских медицинских трудов на латынь, призывал своих читателей не пренебрегать заклинаниями. Он утверждал, что физическое состояние и сознание человека влияют друг на друга, поэтому, если пациент верит в мощь заклинания, оно лишь усилит действие других методов лечения. Сами слова при этом могут быть любыми, главное – выглядеть убедительно. По сути, Константин опирался на эффект плацебо, хотя само это понятие врачи начнут использовать гораздо позже. А доктор Урсо Салернский, живший в XII веке, считал: авторитет врача может быть настолько сильным, что само его тело начнет испускать определенную «эманацию», благотворно воздействующую на пациентов. Заклинания, согласно Урсо, помогали лекарю усилить контакт с пациентом до такой степени, чтобы тот смог воспринимать целебные «эманации».
* * *
Большая часть мер защиты от болезней, описанных в этой главе, с нашей точки зрения, совершенно неэффективна. Они не воздействуют напрямую на микроорганизмы-возбудители и не влияют на иммунитет. Но у всех этих методов есть по крайней мере одна полезная черта. Они дарили людям ощущение, что на болезнь можно повлиять – хотя бы немного. Ученые сказали бы, что каждая из этих мер защиты возвращала человеку агентность, то есть способность самостоятельно действовать и совершать осознанный выбор. Принимая лекарства или читая заклинания, люди Средневековья чувствовали себя хотя бы немного сильнее и увереннее в ожидании непредсказуемого будущего.
