28 февраля, вторник
После просмотра записи тишина в кабинете царила минуты три, не меньше. И это время мужчины провели в глубокой задумчивости, лишь изредка бросая друг на друга взгляды. Затем Шиповник кашлянул, но руководитель не позволил ему продолжить совещание – это должен был сделать главный.
– Егор.
Подполковник подобрался, поскольку по имени хозяин кабинета обращался к нему очень и очень редко.
– Да?
– Думаю, следователь тебе уже звонит.
– Скорее всего.
– Нужно тщательно продумать встречу с Дилярой Зариповой. Теперь она неизбежна.
– Согласен. – Шиповник помялся. – А что делать с журналистами? Сейчас они толпой навалятся.
– Пока пресс-служба ответит, что мы проверяем факты. Что дальше – будет зависеть от хода расследования. – Руководитель покосился на Вербина.
Вербин ответил серьёзным взглядом и кивнул:
– Я постараюсь.
– Ты всегда стараешься. – Чем похвала неожиданнее, тем она приятнее. Но увлекаться признанием заслуг Феликса руководитель не стал, видимо, чтобы опер не привык, и снова вернулся к Шиповнику: – Как ты понимаешь, сейчас какое-то время все будут разговаривать на повышенных тонах и, увы, разговоры эти будут пустыми. Их я возьму на себя.
А вот это хорошая, серьёзная и очень нужная сейчас поддержка – руководитель сказал, что прикроет их, давая возможность спокойно вести расследование. Ну, относительно спокойно, учитывая обстоятельства.
– Я скажу, что вы очень заняты и дёргать вас не надо, но я должен быть в курсе абсолютно всего, что у вас происходит.
Чтобы не оказаться в дурацком положении.
– Я понял, – кивнул подполковник.
В это мгновение у них обоих зазвонили телефоны, и руководитель кивком показал, что оперативники свободны. Шиповнику, разумеется, Анзоров. Феликс дождался конца разговора, а затем произнёс:
– Один вопрос не успели проработать.
– Что за вопрос?
– Ольга Старова.
– Да, не успели. – Подполковник нахмурился. – На твой взгляд, какова вероятность появления ещё одного трупа, связанного с расследованием дела Рыковой?
Об этом Вербин размышлял много, поэтому ответил сразу:
– Не в ближайшее время. Во-первых, убийца должен узнать о запросе Старовой. Во-вторых, обдумать его, прикинуть, несёт ли запрос ему угрозу. Не будем забывать, что благодаря публикации и заявлению Погодиной, интерес к таким расстройствам сейчас на пике. – Феликс понимал, что говорит о жизни Ольги, и если он ошибается, последствия могут оказаться чудовищными, но тем не менее говорил так, как думал, к каким выводам пришёл. – Я оцениваю вероятность как низкую. – Подумал и добавил: – Сейчас я говорю о Старовой.
– Я понимаю, – ответил Шиповник. – И я с тобой согласен. И ещё я думаю, что послание Погодиной окончательно успокоит убийцу.
Ведь оно, по сути, раскрывает дело Рыковой.
– Да, – кивнул Феликс.
– Убийцу, в которого веришь только ты, – произнёс подполковник. – И твоя Ольга.
– А вы? – удивился Вербин.
– Я обязан рассматривать все версии, но верить во все не обязан. Что у тебя по плану?
– Встреча с Романовым.
– Что за фрукт?
– Врач, который работал с Бурминым.
– Собаки, – припомнил Шиповник.
– Так точно, Егор Петрович.
Подполковник выдержал паузу, явно обдумывая, имеет ли смысл отвлекаться сейчас на поиск убийцы, «в существование которого верил только Феликс и его Ольга», но решил, что стоит.
– Хорошо, крути эту версию. Проверить в любом случае нужно, а там, может, и нароешь что интересное.
– Спасибо, Егор Петрович, – обрадовался Вербин.
– Увидимся вечером.
* * *
Уже утром на публикацию пришло одиннадцать ответов и ещё три в течение дня. Это было неожиданно, более чем неожиданно, поскольку Ольга готовилась к тому, что в первый день ответов не будет вообще. Во-первых, не все участники ежедневно посещают профессиональные ресурсы и может получиться так, что люди, располагающие нужными сведениями, попросту не увидят её сообщение. Во-вторых, человеку требуется время, чтобы вспомнить, действительно ли «тот пациент» отвечает заданным критериям, возможно, придётся поднять старые записи, что может случиться сразу, а может и «потом». Ну, а в-третьих, некоторые владеющие информацией люди не станут спешить с ответом, раздумывая над тем, для чего сделан столь странный запрос и можно ли использовать эти сведения в собственных целях? Внутренний мир человека, конечно, бесконечная Вселенная, однако по-настоящему интересных тем для исследований не так много, и любое потенциально «горячее» направление оказывается объектом пристального внимания.
Утром Ольга зашла на сайт скорее для того, чтобы унять собственное нетерпение, и была изрядно удивлена тем, что её запрос вызвал бурную дискуссию, некоторые участники которой даже успели разругаться – что для Сети нормально; швырнуть друг в друга ссылками на фундаментальные научные труды – что характерно для профессиональных ресурсов; сообщить, что «тема прекрасная, уверен, работа получится преинтереснейшей» и «тема вялая, говорить не о чем и к тому же, если не ошибаюсь, какой-то врач из Солт-Лейк-Сити уже публиковал что-то похожее в журнале „Аргентинская психотерапия“, но это не точно».
В открытой дискуссии копий было сломано много. Что же касается личных сообщений, то и среди них не все оказались полезными. Три письма содержали пространные рассуждения о том, почему отправители ни за что в жизни не возьмутся за обозначенную в запросе тему, почему она кажется им скучной, неинтересной и абсолютно провальной с научной точки зрения. Эти письма были написаны разными людьми, однако заложенный в них смысл заставил Старову задуматься над тем, не один ли человек их написал? И чуточку позавидовать – в шутку, конечно же – людям, которые готовы тратить время для написания объёмистых посланий, абсолютно неинтересных адресату и нужных исключительно для самовыражения отправителя. Письма были прочтены «по диагонали» и снабжены короткими и вежливыми ответами ни о чём.
Семь сообщений, в основном от коллег из Москвы и Санкт-Петербурга, состояли из осторожных расспросов о научных перспективах темы и о том, на каком этапе пребывает готовящаяся монография? Оставалось надеяться, что не у всех из этой любознательной семёрки были нужные Старовой пациенты, информацией о которых они пока не хотят делиться. Этим коллегам Ольга сообщила, что монография почти завершена, но она будет благодарна за любую помощь, поскольку хочет насытить работу большим числом практических примеров.
Из оставшихся писем одно оказалось очень тёплым и дружеским: знакомый из Минска рассказал, что в своё время увлёкся исследованием подобных расстройств, но в силу недостатка материала – у него было всего два пациента – быстро забросил. Написал, что тема необычайно интересная, может лечь в основу отличного исследования, и посетовал, что в отличие от Ольги не додумался обратиться за помощью к коллегам. К письму приложил свои материалы, но предупредил, что один из пациентов умер во время пандемии COVID19, а второй переехал в Израиль, где продолжает изредка страдать от видений смерти, в остальном пребывая в добром здравии. Эти примеры Старовой были неинтересны, однако она поблагодарила коллегу, отметив про себя, что идея написать монографию обретает вполне конкретные очертания.
Три оставшихся сообщения пришли от практикующих коллег. География удачная: Тверь, Санкт-Петербург, Саратов – все три города расположены недалеко, а два – в одном часовом поясе с Москвой, что делало общение максимально комфортным. Но самое главное заключалось в том, что пациенты всех коллег страдали от абсолютно таких же видений, что и Виктория Рыкова – им снилась смерть. Детали, разумеется, отличались, однако они были тщательно и профессионально описаны. Этим коллегам Старова отправила письма, содержание которых продумала заранее: поблагодарила за неравнодушие и быстрый ответ, задала несколько профессиональных вопросов, а в конце, словно невзначай, поинтересовалась настоящими делами пациентов.
Коллега из Санкт-Петербурга сообщил, что они продолжают работу, но достичь какого-то зримого результата пока не получается – видения не усиливаются, но и не исчезают, пациент недоволен и намекает, что хочет поменять врача. «Буду благодарен за профессиональный совет…»
Ольга пообещала помочь и запросила дополнительную информацию.
Коллега из Саратова рассказала, что прекратила оказание помощи примерно два года назад, поскольку пациент сменил место жительства и ему стало неудобно добираться до её медицинского центра. Старова попросила связаться с пациентом, проверить, как его дела, и спросить, готов ли он ответить на несколько вопросов?
Но самое важное сообщение пришло из Твери. Точнее, сначала оно оказалось самым коротким – доктор рассказал, что его пациент, страдающий весьма похожим расстройством, умер восемь месяцев назад. Ольга написала вежливый ответ, не оставляющий сомнений в том, что она хочет знать, как умер пациент. Ожидала, что коллега отзовётся не раньше вечера, но врач приятно удивил, написал примерно через три часа, и уже первое предложение ответа показало Старовой, что нужный случай найден.
«Ольга, вы не поверите в это удивительное совпадение!Я, признаться, до сих пор пребываю в некотором недоумении, поскольку обстоятельства смерти моего пациента, с одной стороны, банальны, с другой – совершенно мистические… Нет, я выразился некорректно, повторю: обстоятельства собственно смерти более чем обыденны, мистическими же её сделало то, что происходило с пациентом до гибели…Теперь подробнее.Как я уже написал, моего пациента, а в то время я жил в Ярославле, преследовали видения смерти. Его смерти. Ему снилось что он тонет, запутавшись в рыболовных сетях. Видения стали преследовать его приблизительно за месяц до обращения ко мне, возникнув совершенно неожиданно. Как уверял пациент, „на ровном месте“. Ничего большего мне добиться не удалось, поэтому о причине появления расстройства я имею смутное представление…»
Тверской коллега старался описать случай максимально подробно, но получалось несколько высокопарно. Местами коряво.
«Первым событием стал ночной кошмар, на который пациент, как это часто бывает, не обратил особого внимания. Да, неприятный сон, даже страшный, заставивший проснуться среди ночи. Пациент постарался выбросить его из головы, но через несколько дней, он не смог уточнить, через сколько, кошмар повторился, причём – в точности. А затем повторился на следующую ночь и в него добавились дополнительные детали. Если в первых кошмарах пациент видел себя борющимся за жизнь в воде – и проигрывающим эту битву, – то в новой версии он сначала увидел себя со стороны, плывущим в направлении сетей, словно жаждая проверить, сбудется ли сон. Ещё через неделю кошмар перестал заканчиваться в том месте, где завершалась битва за жизнь – пациент стал переживать ощущения, сопровождающие смерть от утопления: он чувствовал, как захлёбывается, как вода заполняет лёгкие, как сходит с ума от невозможности ничего предпринять…Сходит с ума.Только после этих кошмаров, то есть изрядно запустив случай, пациент обратился ко мне. Он был подавлен и не сомневался, что сходит с ума. Мы начали терапию, однако, как я уже говорил, не сумели докопаться до источника проблемы, что странно, поскольку пациент – в этом я абсолютно уверен! – был со мной искренен и честно отвечал на вопросы. Источник видений остался неизвестен, однако терапия помогала: кошмары стали приходить всё реже и реже. Но не исчезали совсем, чего, как вы понимаете, очень хотелось пациенту. Я объяснял, что не волшебник, он, кажется, относился с пониманием, но страдал.Я не думаю, что он винил меня в непрофессионализме, поскольку определённые результаты, повторюсь, были достигнуты, однако пациент проявлял нетерпение и мечтал избавиться от видений как можно скорее. Возможно, это и стало причиной того, что произошло потом.Мне трудно об этом писать.Тот день… он стал одним из самых чёрных в моей жизни.Была среда. Мне позвонили из полиции, назвали имя пациента и спросили, знаю ли я его? Я ответил, что знаю. Меня попросили приехать, к счастью, не для опознания – его провели с родственниками. Я приехал и узнал, что мой пациент умер именно так, как представлял в видениях – запутавшись в рыбацких сетях. Отправился на Волгу купаться, попал в сети и утонул. Это было очень странно. Это было… невозможно. Что я изо всех сил и пытался доказать полицейским. Я говорил, что пациент НИКОГДА не отправился бы купаться в одиночестве и НИКОГДА не приблизился бы к расставленным сетям. Они хорошо видны и он бы НИКОГДА не вошёл в воду, будь сети рядом. Но полицейских интересовало другое. Меня подробно расспрашивали о том, какую помощь я оказывал пациенту и какие результаты давало лечение. У меня изъяли записи и постоянно таскали на допросы. Возможно, мне хотели инкриминировать врачебную ошибку или смерть по неосторожности во время проведения опасного эксперимента. Меня то и дело спрашивали, не захотел ли я избавить пациента от видений, воспроизведя их в реальности, но доказать подобный умысел полицейские не смогли: в моих материалах не нашлось и намёка на подобную глупость, а на день смерти у меня было железное, абсолютно несокрушимое алиби. К тому же в компьютере пациента полицейские обнаружили следы переписки с каким-то онлайн-психологом – мне не рассказали подробностей, – и через какое-то время меня оставили в покое. Однако репутацию разрушили и именно поэтому я пишу вам из Твери, а не из Ярославля.Психолога, с которым пациент общался по Сети, так и не нашли. Я об этом знаю по своим каналам. И в конце концов, было признано, что смерть наступила в результате несчастного случая. Я вернулся к практике, но, как вы понимаете, ещё долго не смогу выбросить эту историю из головы. А главное… Я всё чаще задумываюсь над тем, не были ли мои усилия с самого начала обречены на провал? Не получилось ли так, что пациент действительно видел свою смерть? Переживал её вновь и вновь в видениях только для того, чтобы однажды это случилось в реальности? Вдруг всё действительно предопределено? Вдруг наши попытки изменить Замысел – не более чем суета? Мы стараемся, пытаемся что-то сделать, но приходит срок – и включается давным-давно запрограммированный механизм, цепочка событий, которые мы назовём совпадениями, приводящая к смерти. А некоторые из нас видят эту цепочку, знают о ней, и вынуждены жить с этим знанием, убеждая себя, что мучаются кошмарами…»
Ольга дочитала письмо, откинулась на спинку кресла и, бездумно глядя на светящийся экран, задумалась о том, что произвело на неё большее впечатление: сама история или вывод, который сделал её коллега?
* * *
Несмотря на то что Наиль Зарипов едва ли не сразу стал главным подозреваемым, Феликс продолжал держать в голове возможность существования серийного убийцы. Понимал, что версия фантастическая, но не отказывался – слишком сильно запала в душу мысль, возникшая во время самого первого разговора с Нарцисс. И которую укрепил рассказ Гусева о загадочной смерти инженера Мосэнерго Бурмина – так сильно напоминающий дело Виктории Рыковой.
При этом Вербин отдавал себе отчёт о вероятности банального совпадения, что гибель Бурмина никак не связана с убийством Виктории и вообще с криминалом, но тем не менее решил не откладывать визит к психотерапевту инженера – Льву Романову, позвонил в воскресенье, извинился, что беспокоит в праздничный день, и договорился о встрече. Тоже в рабочем кабинете, тоже в медицинском центре, однако не столь известном, как тот, в котором принимала Старова.
Что же касается Льва Николаевича Романова, то он показался Вербину ровесником, между тридцатью пятью и тридцатью семью, вряд ли больше. Внешне – весьма располагающий: аккуратная бородка, аккуратная причёска, пиджак с брюками, а не джинсами, и сорочка в тон. Внимательный взгляд. Неизвестно, каким Романов был врачом, но впечатление он производил приятное.
– Присаживайтесь.
– Спасибо.
Они устроились в креслах напротив друг друга. Мебель, конечно, проще, чем у Старовой, но хорошая, тоже производящая приятное впечатление.
– В телефонном разговоре вы сказали, что дело касается Бурмина?
– И вы сразу его вспомнили, – мягко произнёс Вербин, глядя Романову в глаза.
– У меня не так много неудач, – спокойно ответил психотерапевт. – Не хочу хвастаться, но в своём деле я хорош и потому помню тех, кому не смог помочь.
– Насколько я понимаю, вы просто не успели?
– В целом, именно так, – кивнул Романов. – Я сказал вашему коллеге, что подобрал ключ к проблеме Бурмина, однако не успел им воспользоваться. Поэтому не знаю, смог бы решить проблему так быстро, как бы мне хотелось.
– Спасибо за честный ответ.
– А вы не скажете, почему заинтересовались тем делом?
– К сожалению, моя честность имеет определённые ограничения.
– Понимаю… тайна следствия?
– Именно.
– Ваш визит связан с «Девочкой с куклами»?
Вербин выдержал короткую паузу, после чего чуть поднял брови:
– Вы поэтому так легко согласились на встречу?
– Обычно вам отказывают? – Романов сделал вид, что удивился.
– Как правило, у занятых людей бывают планы на несколько дней вперёд.
– Из-за праздников я не успел их сформировать, – с улыбкой ответил Романов. – Но лгать не стану: даже будь у меня планы, я бы обязательно нашёл для вас окно. Случай кажется невероятно интересным. С профессиональной точки зрения.
– С моей, профессиональной точки зрения тоже, – не стал скрывать Феликс.
– Такие дела редкость. – Романов помолчал. – Не знаю, проверили вы эту информацию или нет, но ваши коллеги периодически привлекают меня в качестве консультанта. В результате у меня образовался круг знакомых, которые рассказали мне о «Девочке с куклами» задолго до публикации. И я поймал себя на мысли, что с радостью поработал бы над ним. Это возможно?
– Не мне решать.
– Понимаю. Но знаете, я только после вашего звонка сообразил, что история Бурмина весьма похожа на кейс «Девочки с куклами».
Вербин терпеть не мог выражение «кейс», но, разумеется, виду не подал.
– В своё оправдание могу сказать, что у меня было мало исходных данных… «Девочка» именно так представляла свою смерть, да? В окружении кукол?
– Лев Николаевич, вы позволите мне задавать вопросы? – вежливо поинтересовался Феликс.
– Да, извините… это…
– Понимаю – профессиональное. – Вербин раскрыл записную книжку. – Бурмин боялся собак?
– Не совсем так, – покачал головой Романов. – Бурмин стал бояться собак, но тоже с оговорками. Когда видения только начались, даже отдельные животные могли вызвать у него паническую атаку. Затем Бурмин стал спокойнее, собаки перестали вызывать ужас, но рядом с ними Бурмин чувствовал себя некомфортно. Однако я бы не сказал, что он боялся – собаки заставляли его вспоминать видения и могли вызвать новое, в этом была причина, почему Бурмин их избегал.
– И ни за что не пошёл бы через пустырь, который облюбовала стая бездомных собак? – уточнил Вербин.
– Стая не жила на том пустыре, – ответил Романов. – Стая жила довольно далеко и крайне редко забредала в те места. Бурмин безбоязненно ходил в гаражи.
– Откуда вы знаете?
– Я говорил с его женой. – Романов помолчал и пояснил: – Я не мог не поговорить. Это профессиональное.
– И супруга Бурмина сказала, что возле гаражей стая не появлялась? – уточнил Феликс.
– Никогда не появлялась. – Пауза. – Это важно?
– Просто деталь, – произнёс Вербин, делая пометку в записной книжке. – Но я не думаю, что деталь важная, поскольку предсказать перемещения стаи собак практически невозможно.
– Тут я с вами согласен, – поддержал полицейского Романов. – Если они считали пустырь своей территорией, то легко могли там оказаться.
Могли. А ещё на том пустыре мог оказаться владелец нескольких крупных собак, приехавший, например, потренировать их вдали от людей. Бурмин увидел их, перепугался, чем спровоцировал животных, и случился несчастный случай. Владелец же собак, разумеется, сбежал. А ещё на Бурмина могли целенаправленно натравить натасканных на человека собак – такие случаи в практике Феликса были.
– Лев Николаевич, вы не знаете, Бурмин делился своими проблемами с кем-нибудь, кроме вас?
– С женой, – мгновенно ответил Романов.
«Да, с женой, но был ли там мотив, а главное – возможности для совершения столь сложного преступления? Теперь это вряд ли выяснишь…»
– С кем-нибудь ещё?
– Мне об этом неизвестно. Задавать подобные вопросы Бурмину у меня причин не было, но по опыту могу сказать, что вряд ли. Люди не любят рассказывать о психологических проблемах, не говоря уж о психиатрических. Метка «сумасшедший» пристаёт к человеку легко, а остаётся… – Романов грустно улыбнулся. – А остаётся, часто, на всю жизнь. Никто этого не хочет.
Никто. Поэтому и Рыкова, и Бурмин рассказывали о видениях только врачам. Но у Виктории был дневник, из которого Наиль, очевидно, и получил нужную информацию. А Бурмин рассказывал о видениях жене. Если предположить, что жена, по каким-то причинам, хотела его смерти, то два этих случая никак не связаны.
Романов посмотрел на часы. Не демонстративно, бросил быстрый взгляд, не забыв позаботиться о том, чтобы он был замечен, и Феликс улыбнулся:
– Я уже заканчиваю, Лев Николаевич, и, с вашего позволения, несколько не самых приятных вопросов.
– Неприятных?
– Смотря как к ним относиться, – объяснил Вербин. – Мои вопросы естественны, но я задаю их без всякого подтекста. Я просто должен знать ответы.
– Прошу вас.
– Кто имел доступ к вашим записям?
– Никто.
– Где вы их храните?
– В рабочем компьютере. Там и текст, и архив аудио. Я пользуюсь цифровым диктофоном.
– Компьютер подключён к Сети?
– Иначе он проработает не очень долго.
– Я имею в виду Интернет, – ровным голосом уточнил Феликс, решив не обращать внимания на язвительный ответ Романова.
– Подключён.
– Не боитесь утечки?
– Кому могут понадобиться мои записи? – искренне удивился врач. – Не знаю, хорошо это или плохо, но среди моих клиентов нет олигархов или видных политиков. Соответственно, ничего интересного для посторонних в моих записях нет.
– Вы никому не рассказывали об этом случае?
Романов помолчал. Причём на этот раз довольно долго, после чего сказал:
– Поскольку вас интересуют в том числе и такие подробности… – Он выделил голосом слово «такие». – Хочу спросить, знаете ли вы, что я… не был у Бурмина первым? – И тут же улыбнулся: – Назовём это так.
– Нет, я об этом не знал, – насторожился Феликс. Мысленно отметив, что Гусев, похоже, недоработал по полной программе. – Бурмин обращался не только к вам?
– Бурмин сначала обратился не ко мне, – уточнил Романов. – У него был другой психотерапевт, но им пришлось расстаться по причинам, не имеющим отношения к медицине.
– Что за причина?
– Это… – Романов вновь выдержал паузу. – Первым врачом Бурмина была женщина. Достаточно молодая и привлекательная, и… И есть основания предполагать, что она… что между ними возникла… близость.
– Об их связи узнала жена Бурмина?
– Да.
«Вот и мотив для жены…»
– Был большой скандал?
– Не вышедший за определённые рамки.
– Сгладили?
– Медицинский центр расторг договор с врачом, ей пришлось переехать и начинать практику, можно сказать, с нуля. А Бурмин оказался у меня.
– Как долго Бурмин работал с первым врачом?
– Чуть больше двух месяцев.
– Вы помните имя?
– Ольга Аркадьевна Старова, – ответил Романов. – Я могу дать её телефон и сказать, в каком медицинском центре она сейчас принимает.
Назад: Ровно в полдень
Дальше: Несколько дней спустя
