26 февраля, воскресенье
«Как хорошо, что у меня… Нет. Хватит. Сколько можно повторять одну и ту же шутку?»
Вербин осторожно заложил за голову левую руку – на правой едва слышно сопела спящая Марта, и улыбнулся: «Как хорошо, когда есть с кем просыпаться. Именно „с кем“, причём, не важно где, потому что нет ничего важнее, чем „с кем“. Потому что главное – вместе. А где – не имеет значения, можно здесь, можно у меня, можно в каком-нибудь отеле у моря… в горах… или в Питере… или там, куда она захочет поехать… где угодно… Или у нас… там, где когда-то будет „у нас“…»
Как же приятно лежать и думать о путешествии с любимой женщиной… ещё не состоявшемся, даже не запланированном, но таком желанном путешествии вместе. Чтобы ни пациентов, ни расследований – только они. Среди незнакомых людей. Никого не замечая. Только они… вместе на краю света, потому что край света находится там, где тебя никто не знает… И ещё приятнее думать про место, о котором можно сказать «у нас».
– Ты опять убегаешь? – промурлыкала Марта, не открывая глаз.
– Нет, – тихо ответил Феликс. – Сегодня выходной.
И поймал себя на мысли, что очень ему рад, – первому за много месяцев настоящему выходному дню. Так рад, что понятия не имеет, как им распорядиться.
– Что будем делать?
– А что ты хочешь?
– Лежать с тобой под одеялом.
– Весь день?
– Весь день, – подтвердила Марта.
– Звучит как идеальный план.
– Я знала, что тебе понравится.
– Давай обсудим, что мы будем делать под одеялом?
– Разве не очевидно?
Более чем очевидно и невероятно сладко. Однако Вербин решил сыграть в эту игру до конца.
– А потом?
– Можно будет повторить. – Марта прижалась к нему чуть крепче. И улыбнулась.
– А потом?
– А потом наступит завтра, тебе будет пора на работу.
– Вижу, ты всё продумала.
– Ты сам назвал это идеальным планом.
Они рассмеялись, Марта наконец-то открыла глаза, и случился их первый сегодняшний поцелуй. Крепкий и сладкий. После которого Феликс уточнил:
– Идеальный план включает утренний кофе под одеялом?
– Горячий?
– Тебе с молоком.
– Мне нравится идея, – одобрила Марта.
– Тогда давай так: я сделаю под одеяло кофе, а ты потом сделаешь нам под одеяло завтрак. Что скажешь?
– Ты умеешь договариваться.
– Я пошёл варить кофе, – пробормотал Феликс, чувствуя себя абсолютно счастливым. – Никуда не уходи.
– Уйду, но очень скоро вернусь, – хихикнула Марта.
– Пусть так.
И так было.
Как должно было быть в ленивом выходном, который они себе устроили. В выходном, в котором не было никого, кроме них двоих, потому что мир перестал существовать и почти не давал о себе знать – ни одного звонка, лишь несколько SMS и сообщений в мессенджерах. Но ни одного важного, ни одного такого, которое бы заставило их выбраться из-под одеяла.
Целый день вместе.
Конечно же, не только под одеялом, но не выходя из дома. Наслаждаясь каждым мгновением, потому что они не повторятся. Ведь каждое счастливое мгновение уникально. И даже если завтра они вновь запрутся дома – всё будет иначе, не так, как сегодня. Повторится лишь то, что они снова будут счастливы вместе.
А ещё Марта порывалась приготовить борщ, но Феликс убедил её не тратить их первый выходной на стояние у плиты и заманил в ванну. Выйдя из которой, они развалились на диване в гостиной – абсолютно расслабленные, блаженно уставшие, невероятно счастливые. Даже задремали: Марта крепко, Вербин тоже, но всего на четверть часа. Потом сон ушёл, Феликс увидел книгу, которую зачем-то принёс в дом, вспомнил, что хотел ознакомиться с творчеством молодого талантливого автора, и вот, кажется, случай представился.
«– Ты когда-нибудь убивал? – спросил меня Расхарченный.
Я покачал головой.
– Человека не убивал?
– Человека? – переспросил я.
– А ты думал, я тебя про кошек спрашиваю? – Расхарченный гнилозубо осклабился. – Кошек, небось, душил в подвале? Все душат…
Меня едва не стошнило прямо на него, на водку и банку тушёнки на грязной газете, на его гнилые зубы и вонючий свитер, на его фразу о кошках. Я вспомнил нашего чудесного мейн-куна, которого маман называла не иначе как „маркиз де Крис“, на французский манер, что звучало несколько игриво в отношении американского кота, зато полностью соответствовало его благородным манерам. Вспомнил и подумал, что этот выродок мог бы с лёгкостью задушить маркиза де Криса. И посмеяться. Этот жестокий недочеловек, гордящийся своими спившимися предками-палачами из ГУЛАГа… Он и сейчас смеялся, почти смеялся, глядя на меня со своей гнилозубой улыбочкой, в которой я разглядел оттенок превосходства. Откуда ему взяться? И вдруг меня осенило: смерть! Расхарченный знает, что такое смерть! Он убивал! Кошек, собак и людей! Я не сомневался в том, что он убивал людей, он об этом не говорил, даже не намекал, но я не сомневался – убивал. Он, этот ублюдок, недостойный называться человеком, убивал, а я – нет. Я не знаю, как это. Я никогда не прикасался к самой важной части нашей жизни, через которую придётся пройти всем. Я не отнимал жизнь. Разве это справедливо? Разве справедливо, что из-за этого презираемый мною Расхарченный смотрит на меня свысока?»
– Что читаешь?
– Прости, я тебя разбудил? – Вербину казалось, что он переворачивал страницы очень-очень тихо, даже бесшумно.
– Сама проснулась. – Марта сладко потянулась, и Феликс, не удержавшись, поцеловал её в губы. – Так что читаешь?
– Современную русскоязычную прозу.
– Нашёл в моём доме? – притворно изумилась Карская.
– Принёс с собой, – ответил Вербин и поддержал шутку: – Прости.
Они рассмеялись, после чего Марта поинтересовалась:
– И как тебе современная русскоязычная проза?
– С русской литературой не сравнить.
– Тогда зачем читаешь? Подожди… – Марта перевернула книгу. – Это роман Наиля?
– Да. Ты его не читала?
– Нет, конечно. А стоило?
– Нет.
– Поверю на слово.
– Ты ничего не знаешь о моём литературном вкусе, – заметил Вербин.
– Ты ценишь русскую классику. Этого достаточно.
– Спасибо.
– Это не комплимент. – Марта вновь посмотрела на обложку. Повторно прикасаться к книге она не стала. – Что ты хочешь в ней найти?
– Хочу понять, мог ли Наиль убить.
– Он твой подозреваемый?
– Один из.
– А как же его слабость?
– Выбранный способ убийства не требовал силы.
Ответ получился расплывчатым, поэтому Карская уточнила:
– Что за способ?
– Подлый.
И стало понятно, что больше Вербин ничего не скажет.
Марта не обиделась. Или не показала, что обиделась. Кивнула, принимая ответ, и продолжила:
– Нашёл что-нибудь интересное?
– Главный персонаж повествования в какой-то момент почувствовал себя униженным, поскольку презираемый им персонаж оказался кое в чём выше него.
– Персонаж – убийца, – догадалась Марта.
– Ему доводилось убивать, – подтвердил Вербин.
– А герою нет?
– Герою нет. Главный персонаж текста – молодой человек из хорошей семьи, любой поступок которого преподносится образцом благонравия, выдающим его высочайшие моральные качества.
– Я не ошибусь, предположив, что главный персонаж очень похож на Наиля?
– Как ты узнала?
– Я у тебя догадливая. – Марта помолчала, после чего предложила: – Дочитай до конца, вдруг герой кого-то убил? Например, презираемого персонажа.
– И так доказал своё превосходство? – прищурился Феликс.
– Да.
– Нет, герой никого не убил.
– Не хватило духу?
– Что-то вроде этого.
– Остался униженным?
– Герой задумался о себе.
– И ты хочешь понять, кто из них задумался: герой или автор?
– Что бы я ни понял из книги, в суде это не примут, – вздохнул Вербин.
– Ты это понимал до того, как взял её в руки, – мягко произнесла Марта. – Ты стал её читать не для суда, а для себя. Ты хочешь окончательно убедиться в том, что не ошибся, назначив Наиля одним из подозреваемых.
– Мы уже обсуждали твой ум? – шутливо поинтересовался Феликс.
– Да.
– И что я сказал?
– Восхитился.
– Есть чем.
В ответ Вербину достался крепкий поцелуй. Долгий поцелуй. Но несмотря на это, Марта не забыла, о чём они говорили:
– Ты бы назвал Наиля социопатом?
– Я провёл с ним недостаточно много времени для постановки точного диагноза.
– А его маму? Есть ли в ней чрезмерная уверенность в собственной правоте и неприятие общепринятых социальных норм?
– Ну, знаешь, с таким подходом придётся назвать социопатами множество людей.
– Не так много, как может показаться на первый взгляд, – уверенно ответила Марта. – Так что ты скажешь о Диляре?
– Мы не встречались, но уверенности в собственной правоте и неприятия общепринятых социальных норм у неё хоть отбавляй.
– И вот у неё появляется сын… Судя по тому, что я о нём знаю, Наиль – мягкий, слабохарактерный мальчик, которого с одной стороны мама полностью подавила, а с другой – она же – требует от него быть твёрдым и сильным, требует проявить качества, которые выжигала калёным железом. При этом следует добавить, что Наилю постоянно вдалбливалось, что он особенный, благодаря богатству и связям семьи. И мальчик верил, потому что видел возможности семьи собственными глазами. Возникает внутренний конфликт, примерно как у Раскольникова: «Тварь ли я дрожащая или право имею?» Маленький человечек желает возвыситься…
– Подожди, – перебил Марту Феликс. – Разве он может считать себя маленьким?
– В этом и заключается конфликт: Наиль богат, он из хорошей семьи, но сколько таких бессмысленных мажоров в Москве? В Питере? Да где угодно. Внутри своего круга Наиль – маленький серенький мышонок, затюканный мамой. Поэтому ему так важно общение за пределами – в глазах Вики, Веры и многих других людей, наличие богатых и влиятельных родителей поднимает его на очень высокий уровень. Среди них он чувствует себя по-настоящему крутым. Таким, каким хочет видеть его мама и каким он мечтает видеть себя.
– Чего ему не светит в своём круге, потому что даже на фоне других мажоров Наиль ничего из себя не представляет. В том числе как писатель.
– И он начинает задумываться над тем, как возвыситься в своём круге. Хотя бы внутренне.
– Задумываться об убийстве?
– Маленьким людям часто кажется, что убийство сделает их большими, – продолжила Марта. – Наилю кажется, что так у него получится решить конфликт, и он начинает искать жертву. Сначала подсознательно. Ему нужно не просто убить первого попавшегося человека, а совершить некий акт, и Вика оказывается идеальным кандидатом.
– Потому что она его предала? Приняла обратно, но продолжала встречаться с Шевчуком?
– Скорее всего, это обстоятельство стало основным, – согласилась Марта. – Наиль привык к обожанию со стороны Вики, но был уверен, что оно стало следствием его исключительности. Ведь Вика до разрыва говорила только об этом. Затем Наиль растоптал её чувства. Думаю, с наслаждением, желая сделать девочке как можно больнее, а когда вернулся – и был принят! – окончательно убедил себя в том, что теперь Вика никуда от него не денется. Наиль решил, что Вика окончательно попала в рабство, и роман с Шевчуком стал для него катастрофой.
– Он почувствовал себя таким же мелким, как и в своём круге.
– Его унизили, – произнесла Марта. – Наиль впал в бешенство.
– Но не устроил сцену, – заметил Вербин.
– Потому что подсознательно искал жертву.
– И нашёл.
– Да, – очень коротко, но при этом очень жёстко, подтвердила Карская. – Нашёл. С того мгновения, как он узнал о продолжающейся связи с Шевчуком, Наиль мог думать только о том, как убить Вику. – Она выдержала очень короткую паузу, после чего приподнялась на локте и посмотрела Феликсу в глаза: – Ты сможешь это доказать?
– Не знаю, – честно ответил Вербин. – Пока у меня даже с косвенными доказательствами плохо, а на них обвинение не выстроить. Тем более против хорошего адвоката.
– То есть Наиль может остаться безнаказанным?
К сожалению – да.
Феликс не стал произносить эту фразу – она читалась, вместо этого тихо сказал:
– Ты очень лично воспринимаешь смерть девушки.
Сказал – не спросил. Потому что здесь тоже всё было как на ладони.
– Наиль убил Вику дважды: сначала – душу, потом – тело. Сначала поступил, как эталонный подонок, потом как дикий зверь. Тебе, Фил, такое не в диковинку, а вот я сталкиваюсь впервые. Впервые вижу, чтобы кто-то был столь жесток с девочкой, к которой я очень тепло относилась и которой пыталась помочь. Так что да, Фил, я восприняла происходящее очень лично.
– Мы точно знаем только то, что Наиль грубо разорвал их отношения.
– Ты же сказал, что уверен в том, что Наиль убийца. – Марта нахмурилась.
– Наиль – мой главный подозреваемый, – уточнил Феликс. – Но я не могу и не буду обвинять его без веских доказательств.
– И ты его отпустишь?
– Я его не задержу.
Несколько мгновений Карская смотрела Вербину в глаза, а затем легко прикоснулась пальцами к его щеке.
– Это трудно? Знать, кто преступник, и знать, что ничего не можешь с ним поделать?
– Какие чувства ты испытываешь сейчас? – вопросом на вопрос ответил Феликс.
– Понимаю, – грустно улыбнулась Марта. – Такие же, как и ты?
– Да.
– И часто так бывает?
– Нет.
Вербин вспомнил, как стоял и разговаривал с убийцей нескольких человек; как смотрел ей в глаза, зная, что смотрит в глаза зверю, которого искал; и зная, что она знает, что он знает, но не наслаждается его бессилием. Она просто оказалась лучшим игроком и безупречно сыграла партию, не оставив ему, опытному оперативнику, ни малейшего шанса доказать её причастность к прогремевшему на всю страну преступлению. – Я испытываю те же чувства, что ты сейчас, плюс – обжигающее и обидное ощущение, что не доработал, что преступник уходит от ответственности не потому, что тщательно продумал свои действия и ни разу не ошибся, а потому что я упустил какую-то важную деталь, с помощью которой мог бы отправить его за решётку.
– Но ведь это же хорошо, – неожиданно произнесла Марта.
– Что ты имеешь в виду? – удивился Вербин.
– Ты не сдаёшься. Ты умный и цепкий, ты делаешь всё, чтобы добраться до преступника, каким бы хитрым он ни был. Ты найдёшь доказательства и накажешь убийцу Вики, кем бы он ни был.
– Ты в это веришь?
– Я верю в тебя.
Разве есть слова важнее? Нужно сильно постараться, чтобы их придумать.
Больше они тем вечером о деле Виктории Рыковой не говорили.
Поболтали. Поужинали. Спать легли «пораньше, потому что завтра на работу», но среди ночи Вербина разбудило жужжание телефона. Посмотрел на экран – Шиповник, не ответить нельзя. Феликс выскользнул из-под одеяла и вышел из спальни, прикрыв за собой дверь:
– Да, Егор Петрович?
Тратить время на вступления подполковник не стал:
– Знаешь адрес Наиля Зарипова?
– Найду…
– Я сбросил в телегу. Приезжай как можно скорее.
И положил трубку.
Назад: Два года назад
Дальше: Приблизительно в то же время
