Книга: Девочка с куклами
Назад: Восемь лет назад
Дальше: Восемь лет назад

21 февраля, вторник

 

– Хорошо, что у меня нет собаки, – пробормотал Феликс, выходя на Мытную улицу.
Остановился, раскуривая сигарету, выдохнул дым, огляделся и решил пройтись до метро пешком. С утра морозило, но не сильно, холодный воздух приятно освежал, и прогулка показалась отличным способом, во-первых, окончательно проснуться; во-вторых, слегка размяться; в-третьих, подумать…
Хотя именно думать Вербину сейчас не хотелось. Ни о чём не хотелось.
Ему было хорошо. И хотелось оставаться в таком состоянии как можно дольше – быть полностью погружённым в переполняющие ощущения и чувства, с наслаждением переживая их снова и снова.
Отправляясь на свидание, Феликс не строил далеко идущих планов, не прикидывал варианты. Он сомневался в том, что свидание – хорошая идея, но честно признавался себе, что идёт не за дополнительной информацией для расследования, а потому что хочет увидеться с Мартой. И не просто увидеться – хочет поужинать с ней. Хочет побыть с ней, почувствовать её рядом, поговорить обо всём на свете или просто помолчать. Хочет к ней. И потому сознательно нарушает правила, которые давным-давно сам для себя написал и строго соблюдал все годы службы. Феликс не строил планов, но был готов к любому развитию событий, однако вопрос, что попросила задать Марта, когда в бокалах оставалось совсем чуть-чуть вина, не готовил. И выдал достаточно банальное: «К тебе или ко мне?», но выдал уверенным тоном, не оставляющим сомнений в том, что куда угодно.
С ней – куда угодно.
Марта очень тихо сказала: «Тогда ко мне».
И Феликс понял, что те несколько секунд, которые понадобились ей, чтобы дать ответ, он волновался, как мальчишка. И ещё ему показалось, что Марта молчала несколько часов. А когда ответила, Феликс почувствовал невероятную радость. И, как это часто бывает, не очень хорошо помнил, что было дальше. Да и нужно ли запоминать её мягкие прикосновения? Длинные чёрные волосы, щекочущие грудь? Прерывистое дыхание? Стон? Нужно ли их запоминать? Ведь их нужно жить. Каждое мгновение и каждое прикосновение. Запах, от которого кружится голова. Ощущение, что не один, от которого переворачивается всё внутри и становишься абсолютно счастливым человеком. Это нужно жить.
Так нужно жить.
В результате Вербин впервые за многие годы забыл поставить будильник и как следует выспался. Проснулся бодрым и полным сил, мгновенно сообразил, что дико проспал – за окном было уже светло, но подпрыгивать и паниковать не стал – проспал и проспал. Перевернулся на бок и встретился взглядом с Мартой. И улыбнулся.
– Ты давно не спишь.
– Мне приятно смотреть на тебя.
– Я должен просыпаться раньше.
– Ты устал.
– Не важно.
– Важно, что ты отдохнул. А остальное обсуждать не стоит.
– Я вёл себя беспокойно?
– Изображал бревно.
– Надеюсь, не храпящее?
– Нет, – улыбнулась Марта. – Очень тихое бревно.
Они лежали совсем рядом, но не касаясь друг друга. Вербин на правом боку, Марта – на левом, и смотрели друг другу в глаза. И за пределами их взгляда не существовало ничего – мир спрятался, притих и не напоминал о себе, не желая мешать им разговаривать. И смотреть друг другу в глаза.
– Вчера у меня был самый лучший вечер за много-много месяцев, – произнёс Вербин. – Который перешёл в самую лучшую ночь.
Марта коснулась щеки Феликса кончиками пальцев и мягко предложила:
– Давай сделаем так, чтобы утро тоже оказалось одним из лучших. Или самым лучшим.
– Мы это можем, – тихо ответил Вербин.
– Да, у нас получается.
Марта прильнула к Феликсу. Одним незаметным движением убрав разделявшие их сантиметры. И утро получилось одним из лучших. А может, и самым лучшим, потому что у счастья нет уровней. Оно просто есть. И когда оно приходит, ни в коем случае нельзя торопиться, нельзя думать о времени и держать в голове работу. Нужно купаться в нём, потому что эти мгновения – редкость. Иначе они не были бы счастьем.
На часы они посмотрели потом, когда отдышались и поняли, что совершенно не представляют, сколько времени провели вне мира. И вот тогда Марта воскликнула: «У меня час до консультации!» Феликс среагировал мгновенно: «Значит, я первый в душ!»
«Показать тебе, как там всё устроено?» – хитро улыбнулась Марта.
«Звучит заманчиво, но наспех не хочу».
«Пожалуй, ты прав… – протянула Марта. – Мы умеем не спешить…»
«И нам нравится не спешить».
Она поцеловала Феликса в нос.
«Сварить тебе кофе?»
«Будет здорово».
«А завтрак?»
«Не успею».
Но когда Вербин вышел из душа, его ждала не только кружка кофе, но и горячий сэндвич на тарелке, который Марта велела обязательно съесть. А когда Феликс принялся за еду, глотнула кофе и улыбнулась, пытаясь скрыть улыбку кружкой.
«О чём ты сейчас подумала?»
Марта не стала отнекиваться. Улыбнулась чуть шире, подошла и поцеловала Вербина в макушку.
«О том, что собираю тебя на работу».
«Тебе это нравится?»
«Кажется, да».
Что может быть лучше, чем слышать такие слова?
Что может быть прекраснее?
Через десять минут Вербин вышел на Мытную улицу, раскурил сигарету и решил пойти пешком. Улыбаясь то ли себе, то ли яркому зимнему утру, то ли всему миру. Улыбаясь даже при мысли, что ему крепко влетит от Шиповника, потому что телефон Феликс выключил и пропустил несколько звонков по работе… И не только по работе.
Стоило Вербину подумать о делах, как из кармана раздалась телефонная трель. Номер незнакомый, отсутствующий в телефонной книге, но Феликс, в отличие от многих сограждан, отвечал на любые вызовы – так требовала работа, поэтому нажал на кнопку «ответ» и поднёс смартфон к уху.
– Алло?
– Вы – полицейский? – уверенным голосом поинтересовалась женщина с незнакомого номера.
Ни приветствия, ни представления, ни уточнения, действительно она дозвонилась тому человеку, которому хотела дозвониться… «Вы – полицейский?» Тем не менее, памятуя, что обстоятельства у людей бывают разные и женщина, вполне возможно, пребывает в волнении – хотя по голосу этого не чувствовалось, – Феликс решил дождаться продолжения и помолчать, дав незнакомке возможность объяснить, зачем ей понадобился полицейский и почему «повезло» именно Вербину.
Несколько секунд в трубке царила тишина, после чего женщина повторила:
– Вы – полицейский? – В следующее мгновение до неё наконец-то дошло, что вопрос получается чересчур общим, и незнакомка уточнила: – Вы тот полицейский, который звонил моему сыну?
Вербин мгновенно догадался, о ком идёт речь, но решил не демонстрировать маме прячущегося мальчика свою сообразительность и попросил:
– Если вы уточните, как зовут ребёнка, я смогу ответить на ваш вопрос.
– Диляра Зарипова.
– Диляра, как я понимаю, женское имя? А вы только что упомянули мальчика.
– Мой сын – Наиль Зарипов, знаменитый писатель, – сообщила женщина и сразу перешла в атаку. – Зачем вы хотите с ним говорить, полицейский? И отвечайте скорее, у меня очень мало времени. И оно очень дорогое. Почему вы беспокоите Наиля?
Интересно, она – наглая деловая успешная женщина или – наглая жена делового успешного мужчины? В принципе, Вербину было плевать, как обстоят дела в семействе Зариповых, но он понимал, что скоро об этом узнает. Против своей воли, но узнает. Сейчас же, поскольку в тоне Диляры слышалось больше хамства, чем властности, Феликс решил, что имеет дело с наглой женой.
А долгие паузы, которые Вербин «себе позволял», вывели Диляру из себя.
– Почему вы молчите?!
– Потому что с вами мне говорить не о чем, – честно ответил Вербин.
– Это ещё почему?
– Подскажите тему для разговора.
– Зачем вы пристаёте к моему сыну?
– Госпожа Зарипова, я не пристаю, а провожу расследование уголовного дела. Полагаю, разницу вы понимаете.
– Наиль обо всём рассказал другому полицейскому. Проводите расследование с ним.
– Возможно, я воспользуюсь вашим советом, но скорее всего – нет. – И сразу, не давая Диляре вставить даже слово, с напором продолжил: – Если не ошибаюсь, вашему ребёнку двадцать семь лет?
– Какое это имеет значение?
– Самое прямое, госпожа Зарипова. В первую очередь такое: я сам решу, какие действия буду предпринимать в отношении совершеннолетнего гражданина Зарипова, и сам буду задавать совершеннолетнему гражданину Зарипову те вопросы, ответы на которые я хочу от него услышать. Всё это я буду делать без чьих-либо советов, исключая людей, профессиональным навыкам которых я полностью доверяю. Но если окажется, что ваш ребёнок находится под опекой, по причине, например, слабоумия…
– Кого вы назвали сумасшедшим? – Диляра задохнулась от возмущения.
– Никого, – равнодушно ответил Вербин. – А о ком вы сейчас подумали?
Несколько мгновений Диляра злобно дышала в трубку, после чего, с трудом сдерживаясь, чтобы не перейти на крик, процедила:
– Я сейчас подумала о том, что вы много на себя берёте, полицейский. – Она явно привыкла к раболепной угодливости от тех, кого считала ниже себя, и расценила поведение Вербина как оскорбление.
– Беру столько, сколько положено по закону, – сухо ответил Феликс.
– Уверены, что по закону?
– Вы звоните по делу или вам нужна юридическая консультация?
– Я сейчас брошу трубку, и мы будем разговаривать по-другому.
Вербин решил помочь Диляре и сбросил звонок. Повторный последовал меньше чем через полминуты.
– Связь прервалась?
– Нет, решил, что мы закончили.
– Это мне решать, полицейский. – Диляра тоже умела говорить так, что её невозможно было перебить. – Мой сын действительно очень занят: он пишет новую книгу и ему нельзя отвлекаться.
– Поскольку у вас взрослый сын, госпожа Зарипова, вам достаточно лет, чтобы понимать: уклонение от общения и тем более – агрессивный отказ от общения с расследующим убийство оперативником наводят оперативника и следователя на совершенно определённые мысли. Если ваш ребёнок рядом – так ему и передайте, если нет – свяжитесь с ним и прикажите позвонить мне. Так будет лучше всем.
– Та девка с собой покончила!
– Как умерла Виктория Рыкова, я определю без вашей помощи, госпожа Зарипова. Вы слышали, что я сказал по поводу вашего ребёнка?
– Мой сын уезжает на праздники, не смейте его тревожить! Ему необходимо отдохнуть и поработать над книгой. И я хочу…
Дожидаться очередного потока «хотелок» Вербин не стал, вновь прервал разговор, надеясь, что Зариповой хватит ума не перезванивать, и задумался. С выводами Феликс никогда не торопился, тем более что наглое поведение Диляры могло объясняться не только тем, что её сын-убийца запаниковал и попросил мамочку о помощи, но и заурядным хамством. Абсолютной уверенностью в том, что мир вертится вокруг неё, подкреплённой, разумеется, большими деньгами. Диляра и её мальчик и в самом деле могли искренне считать, что исполнили свой гражданский долг одним разговором с полицейскими, и не собирались «тратить время на никому не нужную суету».
«Мой сын рассказал всё, что знал. Отстаньте».
В любом случае, скучно с семейством Зариповых не будет…
«Не от вас ли поступают настойчивые просьбы считать смерть Виктории самоубийством?»
В поезде метро Вербин вспомнил визит к Нарцисс, улыбнулся, открыл мессенджер и напечатал:
«Я понял, кто мог наслать проклятие».
Ответ пришёл почти мгновенно:
«Д?»
«Как вы догадались?»
Ответом сначала стали смайлики, а затем вопрос:
«Не хотите заехать?»
«Для чего?»
«Сегодня я ведьма, а не врач».
Это означало, что Нарцисс готова рассказать больше.
«Напишите, в котором часу вам удобно».
«Сейчас?»
«Не получится – у меня встреча».
Встреча с Верой Погодиной, подругой и сослуживицей Виктории, на которую, к счастью, Феликс не опоздал, даже проспав, поскольку Вера назначила её на обеденное время. При этом Погодина попросила провести разговор вне офиса компании, и Феликс, поразмыслив, предложил то же кафе, в котором общался с Шевчуком.
– А здесь миленько, – оценила Вера, усаживаясь напротив.
– Никогда не заходили?
– Как правило, обедаю в офисе.
Или приносит с собой, или покупает что-нибудь в автомате. Скорее всего, покупает, поскольку Погодина не производила впечатление умеющей готовить женщины. И любящей готовить. И в принципе заниматься чем-то, кроме себя.
Она была… ухоженной.
Именно ухоженной, а не просто умеющей делать хороший макияж, чтобы показать себя с выгодной стороны. С косметикой Вера дружила, но Феликс с первого взгляда понял, что Погодина много времени проводит в фитнес-зале, поскольку свежеть и энергию кисточкой не нарисуешь. Вере нравилось хорошо выглядеть, и она не жалела на это сил.
– Вы не обидитесь, если я скажу, что времени у нас немного?
– Я понимаю и благодарен за то, что вы смогли уделить мне ту малость, которой располагаете.
– Я любила Вику, она была по-настоящему хорошей, – ответила Вера, глядя Вербину в глаза. – Я не знаю, почему вы снова начали задавать вопросы, но готова на них ответить.
– Мы проверяем кое-какие мелкие нестыковки, которые проявились при написании отчёта. Не думаю, что это к чему-то приведёт, но служба есть служба, – мягко ответил Феликс. – Кофе?
– Я возьму зелёный чай. – Вера сделала заказ и прищурилась: – О каких нестыковках вы говорите?
Тон вежливый, спокойный, но чуть холоднее, чем ожидал Вербин после фразы: «Я любила Вику». Он понимал, что сидящая напротив девушка не любит никого, кроме себя, и даже если она и в самом деле хорошо относилась к Виктории, сейчас это в прошлом: Виктория умерла и для Веры Погодиной перестала существовать. От Виктории больше не будет ни пользы, ни помех – она вычеркнута. Тон вопроса не оставлял в этом сомнений.
– Не очень существенных, – улыбнулся в ответ Феликс, раскрывая записную книжку. – Нестыковки есть всегда, в любом расследовании, во всяком случае, на первых порах, вот мы и стараемся их устранить, чтобы отчёт получился гладким.
– Я пишу отчёты каждый квартал и прекрасно понимаю, о чём вы говорите. – Ответная улыбка оказалась такой же, как тон – вежливой, спокойной, холодной.
– Сразу скажу, что нестыковки не в ваших показания, Вера, но вы можете развеять наши сомнения.
– Сомнения в чём?
– Я хочу поговорить об отношениях Виктории с Наилем. Вам ведь о них известно?
– Да… – протянула Вера. – Конечно известно. Вика делилась со мной многими деталями их взаимоотношений. Не знаю, всеми ли, но точно многими.
Феликс понял, что сбил Погодину с толку. Она ожидала другого вопроса – о Шевчуке, что было бы логично, учитывая, что все трое работали в одной компании, и ей понадобилось время, чтобы начать говорить о другом любовнике Рыковой.
– Когда вы познакомились с Викторией, она уже была с Наилем?
– Вы подозреваете Наиля? – неожиданно выдохнула девушка. Возможно, неожиданно для самой себя.
Вербин подарил растерянной Вере одну из самых обаятельных своих улыбок.
– Понятно. – Погодина взяла себя в руки и кивком поблагодарила Феликса, наполнившего её чашку чаем. – Если что, я сразу сказала Вике, что с Наилем лучше не связываться.
– Что было не так? – насторожился Феликс.
– Нет-нет, не подумайте ничего такого, – торопливо ответила Погодина. – Наиль прекрасно относился к Вике, дарил цветы, делал подарки, иногда довольно дорогие, он может себе позволить… иногда делал подарки просто так, без повода… Но эта сказка не могла продолжаться вечно.
– Потому что Наиль из богатой семьи?
– Не только… – Вера вновь прищурилась, это у неё получалось очень красиво и Погодина об этом знала. – Вы ещё не говорили с Наилем.
Она не спросила. Она сделала вывод, в котором не сомневалась. Вывод был правильным, а значит, Погодина не только ухоженная, но и умная.
– Почему вы так решили? – Вербин прекрасно сыграл удивление.
– По вашим вопросам, – пожала плечами Вера. – Если бы вы познакомились с Наилем, вы бы их не задавали.
– Мы никак не можем согласовать время встречи.
– Он от вас прячется?
Вера изо всех сил старалась казаться очень ухоженной, но не очень умной девушкой, видимо, так ей было легче. Однако Вербину она уже дважды показала, что не просто слушает ответы, но обдумывает их, причём обдумывает и быстро, и правильно.
Красивая, умная и хитрая.
– Наиль говорит, что у него много дел, но я обязательно с ним пообщаюсь.
– Разве его ещё не допрашивали?
– В том-то и проблема, что с ним поговорили, но, к сожалению, без меня, – притворно вздохнул Феликс, с интересом ожидая реакции на реплику: – А теперь его мама утверждает, что Наилю нечего добавить к тому, что он уже сказал.
Реакция оказалась сдержанной.
– Наиль очень близок с мамой.
– Я заметил.
– Уверена, она вам звонила.
– Надеюсь, в следующий раз наш разговор с Дилярой получится более содержательным.
– Угрожала?
– Странный вопрос, – мягко заметил Феликс.
– Ничего странного. – Погодина допила чай и сама наполнила чашку. – У Диляры есть и деньги, и связи. Причём связи, насколько я могу судить, очень серьёзные. И если она решит, что вы докучаете её мальчику – она их задействует. – Короткая пауза. – Диляра очень опекает Наиля. Она не лезет в его дела – она погружена в них и полностью контролирует жизнь сына. Не удивлюсь, если она каждый день спрашивает Наиля, как он покакал, а уж позвонить в час ночи в клуб и спросить, с кем он там – это в порядке вещей.
– Мама отпускает Наиля гулять так поздно? – не сдержался Феликс.
– Вы поняли, что я имела в виду. – Погодина коротко рассмеялась. – Диляра не считала Вику хорошим вариантом для своего маленького сокровища. Вика была для неё красивой девочкой, с которой Наиль трахается на зависть своим дружкам. Ну и для здоровья так нужно. А самое мерзкое заключалось в том, что Диляра не считала нужным скрывать от Вики своё отношение. Не оскорбляла открыто, но чётко давала понять, что к семье не подпустит.
– А что глава семьи?
– А вы ещё не поняли, кто там глава семьи?
– Вы уверены?
– Вы ведь понимаете, что я могу судить только со слов Вики?
– Разумеется.
– Вика упоминала отца Наиля два или три раза. Так что похоже, ему плевать на происходящее.
– Либо он надеется, что сын вырос.
– Не думаю, что он настолько глуп, – рассмеялась Вера.
Феликс склонил голову, признавая, что версия Погодиной имеет право на существование, и продолжил расспросы:
– Как Вика относилась к своему положению?
– В начале отношений у Вики сохранялись какие-то иллюзии, она надеялась понравиться Диляре и не слушала, когда я говорила, что это невозможно. Диляре не будет нравиться даже та девушка, которую она назначит Наилю в жёны.
– Именно назначит?
– Поверьте, так будет.
– Это многое объясняет… – пробормотал Вербин.
– Вам виднее.
– Насколько я могу судить, Виктория болезненно пережила разрыв?
– Ей было очень тяжело, – подтвердила Вера. – Скажу честно: я понимала, что Вика очень серьёзно относится к Наилю, и делала всё, чтобы подготовить её к разрыву – я была уверена, что он неизбежен. Но я не ожидала, что Вика будет так страдать.
– После разрыва Виктория сильно изменилась?
Вопрос был с подтекстом: если Погодина знала о психических проблемах подруги, то сейчас было самое время о них рассказать.
– Как ни странно, не очень, – медленно ответила Вера. – Вы ведь понимаете, что подобные травмы ожесточают людей, но Вика… после того, как она пришла в себя, а на это понадобилось много времени, она опять стала той доброй, немного наивной девочкой, которую я знаю… знала. Думаю, доверия к мужчинам у неё поубавилось, но, если Вика стала злой, – она хорошо это скрывала.
– По вашему мнению, Наиль испытывал к Виктории сильные чувства?
– По словам Вики – да, по моему мнению – нет.
– Потому что послушал маму?
– Нужен другой критерий?
– Пожалуй, нет.
– Мама бы от него никуда не делась, а Вику Наиль потерял.
– Но он вернулся, и Виктория его приняла, – произнёс Феликс, внимательно глядя на Погодину.
– Разве вы не понимаете, что это были уже другие отношения?
– Я понимаю, но хочу знать, как они изменились на взгляд стороннего наблюдателя? На ваш взгляд.
– На мой взгляд… – Вера вылила в чашку последнее, что ещё оставалось в чайнике, и теперь пила маленькими глотками. – Наиль перестал быть в центре её внимания, перестал быть особенным. Он вернулся, потому что не сумел найти никого, кто смог бы сравниться с Викой – Наиль так говорил. Вика передавала мне его слова, и я им верю. Вика – лучшее, что случилось с Наилем в жизни. Он рассчитывал, что будет по-прежнему, но это глупо… Хотя я допускаю, что отношения могли восстановиться до прежнего уровня – через полгода, не раньше, но Наилю хотелось всего и сразу. Типа, давай, дорогая, обо всём забудем и ты снова будешь мной восхищаться. Вика такой заход не оценила.
– Но и не оттолкнула.
– Я ведь сказала: Наиль мог всё исправить, но для этого требовалось время и терпение. Наиль это понимал, старался – это правда! – но периодически его накрывала мысль, что раз он вернулся – всё должно мгновенно стать как было. Тогда Вика отказывалась от встреч. Наиль переживал. Диляра зверела, но в её тупую башку не закралась мысль о том, что это она во всём виновата.
Судя по всему, одна из вершин треугольника превратилась в бомбу.
– У Наиля были ключи от квартиры Вики?
– Раньше точно были, как после возвращения – не знаю.
– Из ваших слов я понял, что их отношения не успели вернуться на прежний уровень доверия. То есть ключей не было.
– Но Вика была доброй и немного наивной, – напомнила Погодина. – К тому же она сильно переживала расставание и, если Наиль не оставил ключи, когда уходил, Вика могла о них просто-напросто забыть.
– Могла? – быстро спросил Феликс.
– Могла, – твёрдо ответила Вера. – Это в её характере.
А так это или нет, теперь не узнаешь.
Если у Наиля действительно остались ключи от квартиры Виктории, это добавляет плохих гирек на его чашу весов. Но какой у него мотив? Оскорблённая гордость? То, что Виктория не порвала с Шевчуком, когда Наиль соблаговолил вернуться?
– Прикидываете, настолько ли Наиль силён, чтобы совершить убийство? – негромко спросила Вера. Она не спешила допивать те глотки, что оставались в чашке – наверняка холодные. И не спешила уходить.
– Убийства совершают не только сильные люди, – задумчиво растягивая слова, ответил Вербин. – Встречаются и такие слизняки, на которых никогда не подумаешь, что они способны на жестокое, хладнокровное убийство. А они их совершают – жестоко и хладнокровно.
– Просто они ищут тех, кто ещё слабее.
«Умная… очень умная…»
– Очень хорошее замечание, – кивнул Феликс. И вернулся к вопросам: – Четырнадцатого вы позвонили Виктории после ухода Наиля?
– Да.
– Вы сказали, что Виктория была в квартире одна. Вы уверены в этом?
– У нас состоялся видеозвонок, и Вика вела себя так, словно была в квартире одна: не прислушивалась, не бросала взгляды за камеру, не отвлекалась. – Погодина помолчала. – Я не присматривалась, проанализировала после прошлого разговора с вашими коллегами. К тому же Вика сказала, что одна, а косвенные, как вы их называете, признаки это подтверждают.
– Понимаю. – Феликс чуть улыбнулся.
– Факт звонка важен?
– Ваши показания подтверждают невиновность Наиля, – объяснил Вербин. – Он сказал, что ушёл, вы говорите, что Виктория была в квартире одна.
– Значит, ему повезло, – пожала плечами Погодина. И посмотрела на часы.
– Обед заканчивается?
– Да.
– У меня осталось мало вопросов.
– О Шевчуке?
– Да.
– Служебный роман. – Эта фраза была заготовлена давным-давно.
– Ничего серьёзного?
– С его стороны точно нет, вы уж мне поверьте, – рассмеялась Погодина. – Шевчук – классический кобель, но одновременно – хладнокровный карьерист. В этом смысле они с женой – идеальная пара. Я думаю, она знает, что он бегает налево, но закрывает на это глаза.
– Отвечает тем же?
– Это уж я не знаю, – развела руками Вера. – Но, если Шевчуку для продвижения по служебной лестнице потребуется с кем-нибудь переспать, – он переспит. Возможно, его жена придерживается таких же взглядов.
– Холодные и целеустремлённые?
– Как роботы.
– А чем занимается жена Шевчука?
– Строит карьеру в Министерстве здравоохранения. Но подробности мне неизвестны.
– Она врач?
Вера пожала плечами и пошутила:
– Совершенно необязательно. Она может быть профессиональным эффективным менеджером и через неделю оказаться на руководящей должности в Министерстве образования. Им ведь без разницы, чем руководить – они ни в чём не разбираются.
– Так себе шутка, – вздохнул Вербин.
– Да, в этой шутке доля шутки ничтожна, – согласилась Вера. – Я могу идти?
– О романе Шевчука и Виктории в компании знали?
– Кто-то наверняка знал, но совершенно точно никто не обсуждал – Шевчук высоко летает и славится злопамятностью. – Погодина поднялась. – Будут ещё вопросы – звоните, а сейчас, извините, мне пора.
Из дневника Виктории Рыковой
«Он действительно хороший!
Я это знаю. Я правда это знаю.
Но почему мне приходится об этом писать? Чтобы убедить себя? Но если знаешь – зачем убеждать? Получается, не уверена? А если не уверена, то, может, не знаешь точно? И мне всего лишь кажется, что он хороший? Но как же месяцы тепла и нежности? Или они были сном – для меня, и враньём – для него?
Как понять?
Зачем ты так со мной, Наиль? Я ведь верила, хотя все говорили, что тебе верить нельзя. Но я верила, потому что смотрела тебе в глаза и знала, что ты не лжёшь. Что всё, что ты говорил – правда. Нет, не то, что ты говорил, когда уходил… не то… Тогда ты говорил, что лгал мне, но ты… ты при этом не смеялся. Не издевался надо мной. Ты был жесток, но я смотрела в твои глаза и видела боль.
Ты просто не смог пойти против мамы. Я была уверена, что так будет. Но я не могла поверить, что так будет. Я так хотела верить, что всё будет не так… так хотела верить…
Всё хорошее, что было со мной в самостоятельной жизни, было благодаря тебе.
Всё плохое, что было в моей самостоятельной жизни, случилось из-за тебя.
И знаешь… мне очень странно это произносить, но я тебя простила. Нет, не так – я на тебя не обижалась. Ты говорил мне те слова, но они не ранили меня… слишком сильно… потому что я знала, что их произносит твоя мать. Ты изо всех сил старался произнести их сам, но у тебя не получалось. Это её слова. Ты говорил её голосом. Поэтому я не обиделась на тебя, Наиль, не разозлилась. Мне стало очень-очень плохо.
А потом я постаралась удалить тебя из своей жизни.
Я очень старалась, потому что ты сказал, что будущего у нас нет. Получилось ли у меня? Я надеялась, что да. Оказалось – нет.
Всего один звонок.
Твой звонок.
Изменил всё.
Я не хотела, чтобы ты звонил. Я знала, что ты позвонишь. Когда я увидела твой номер на экране телефона, я поняла, что ждала. Мне хорошо с Лёней, он лучше тебя абсолютно во всём, включая постель. Он честен со мной, что очень-очень важно. Но я ждала твоего звонка. Ждала тебя.
Ведь ты – в моём сердце…»
Никаких последствий поздний подъём для Феликса не имел… Ну, кроме приятных… Шиповника с утра на Петровке не было – вызвали в Следственный комитет на совещание, и когда подполковник позвонил, Вербин доложил, что едет на встречу со свидетелем. Что, в общем, было правдой. Затем Феликс набрал Крылова, узнал, что подвижек по поиску покупателя шести кукол нет, и как мог приободрил приунывшего паренька. После чего поехал к Нарцисс, чьё обещание «быть сегодня ведьмой, а не доктором» намекало, что, тщательно обдумав происходящее, экстрасенс с дипломом психиатра решила дополнить рассказ новыми подробностями.
Так и получилось.
Но поначалу Вербину пришлось полюбоваться на другое сокровище ведьмы.
– Вы когда-нибудь были в Венеции? – спросила Нарцисс, провожая Феликса в кабинет.
– Надеюсь, в прошлой жизни точно заезжал.
– На вас так сильно подействовал разговор со мной? – улыбнулась Изольда.
– В каком смысле? – не понял Вербин.
– Вы задумались о том, что, возможно, прожили несколько жизней?
– Может, я успел принять буддизм?
– А вы успели?
– Вас бы это удивило?
– Пожалуй, да.
– Почему?
Нарцисс остановилась и внимательно посмотрела Вербину в глаза.
– Вы не можете назвать себя сильно верующим и уж тем более – воцерковленным человеком, но считаете Православие частью себя. А себя – частью Православия. Вы понимаете, что для вас это ощущение необычайно важно, но не думаете о нём, поскольку оно – естественно. И в силу естественности не вызывает желания поразмышлять или покопаться в нём – зачем? Ведь это важно. Для вас. Для вашего понимания себя в мире. И ничто на свете не изменит для вас важность этого ощущения – никакие скандалы или разоблачения. Потому что вы идёте к Богу, а скандалы и разоблачения от нанятых другими конфессиями «разоблачителей» не способны испачкать ваш путь к Нему. Вы не воцерковлены, но не снимая носите крестик, который давным-давно надел на вас человек, которого вы любите.
– Это важно, – очень тихо повторил Феликс.
Настолько тихо, что Нарцисс не должна была услышать его слова. Но она их почувствовала.
– Наш разговор заставил вас задуматься о смерти?
– Не настолько, чтобы я начал её бояться, – пошутил в ответ Вербин.
– И чем закончились ваши размышления?
– Снилась всякая дрянь.
– Простите, что испортила вам ночь.
– Это уже в прошлом.
– Вы уверены?
– Сегодня мне ничего не снилось.
– Сегодня и не могло, – обронила Изольда.
Возникла короткая пауза, после которой Феликс улыбнулся и спросил:
– Неужели по мне заметно?
– Очень заметно. – Нарцисс ответила на улыбку. – И не нужно быть ведьмой, чтобы понять, что сегодня ночью вам было хорошо. Так хорошо, как давно не было. А может – никогда.
– Давно, – поправил ведьму Вербин.
– По-настоящему хорошо?
– Как должно быть.
– Поэтому заметно.
Они вновь помолчали, а затем Нарцисс подвела Вербина к левой стене, на которой висела очередная маска.
– Я не просто так спросила вас о Венеции и карнавале, Феликс. Мало кто знает, но самая знаменитая маска венецианского карнавала – баýта, которую вы видите перед собой, имеет ещё одно название – Маска смерти.
– Никогда об этом не слышал.
– Думаю, вы никогда этим не интересовались, – мягко улыбнулась Нарцисс.
– Вы меня поймали, – не стал скрывать Вербин, разглядывая маску на стене.
Очень простую, белую, с оттопыренной верхней губой, позволяющей владельцу есть и пить, оставляя лицо скрытым. Баута не казалась зловещей, какой, в представлении людей, должна быть Маска смерти. Строгая. Простая. Но чем дольше Феликс смотрел на неё, чем лучше представлял скрытое под ней лицо – не важно чьё! – тем жёстче становились белые черты бауты, а провалы вырезов для глаз, казалось, вели в саму Преисподнюю.
– Завораживает, правда? – прошептала Нарцисс.
– Есть такое, – так же тихо ответил Вербин.
– Я не понимала бауту до тех пор, пока так же, как вы сейчас, не оказалась перед ней один на один. Что вы видите под ней, Феликс?
– Тьму.
– А ведь она совсем не страшная, ведь так? – Судя по тону, ведьме понравился ответ Вербина. – Пока не приглядишься.
– Она страшна тем, что совсем не страшная.
– Именно так, Феликс – вы почувствовали. Бауте не требуется ужасающая раскраска или характерные черты чудовища, вроде рогов или клыков, ей вообще ничего не нужно, ведь её носила сама Смерть. И оставила в ней малюсенькую часть страха, который мы перед ней испытываем. Баута впитала совсем немножко Смерти, но стала совсем, как она: ты не думаешь о ней, не обращаешь внимания, но стоит приглядеться – и волосы начинают шевелиться, а сердце сковывает ледяной холод. Даже в жаркий день.
– Это просто маска, – сказал Вербин, не отрывая взгляда от чёрных провалов глаз, в которых иногда сверкали последние вспышки давным-давно погасших звёзд.
– А ещё люди верили, что, надев бауту, можно спрятаться от Смерти, стать для неё невидимым.
– И обрести бессмертие?
– Не уверена, что маска настолько сильна. – Нарцисс негромко рассмеялась. – Обмануть ненадолго, ускользнуть, когда Смерть совсем рядом, заполучить ещё немного времени.
– Интересная легенда.
– Самые интересные легенды имеют под собой реальную основу.
Она ответила таким тоном, что следующий вопрос Феликс не мог не задать:
– Видели Смерть?
– Поэтому так ею увлечена.
– Расскажете?
– Вам действительно интересно?
– Вы хотите об этом рассказать.
Они по-прежнему смотрели на маску, но им казалось, что друг на друга.
– Вы правы, Феликс – хочу, – призналась Нарцисс. – И хочу рассказать именно вам, потому что чувствую, что совсем недавно вы стояли совсем рядом со Смертью. Это не значит, что вам что-то угрожало, вы просто каким-то образом оказались совсем рядом… И она смотрела на вас. – Ведьма помолчала. – Вы знаете, о каком случае я сейчас сказала. Но я не спрашиваю: сочтёте нужным – расскажете.
Вербин молча кивнул.
И поймал себя на мысли, что мгновенно понял, о чём говорит Нарцисс – о летнем путешествии, когда он приехал на Байкал, а Кри приехала с ним. И они стояли рядом, но в разных водах священного моря, и не могли стоять вместе. Потому что Кри больше нет.
– Что же касается моей истории, то она и проста, и сложна одновременно. Я увлечена смертью, потому что была мертва.
Феликсу не составило труда промолчать. Не потому, что он ожидал подобного откровения, а он действительно его ожидал, а потому, что почувствовал, что любое его слово сейчас неуместно. Сейчас говорила ведьма.
– Семь минут клинической смерти. И нет – я не помню, было ли со мной хоть что-то в эти минуты, и было ли хоть что-то со мной. Была ли я? Был ли кто рядом? У меня нет осознанных воспоминаний или чёткой картинки. В эти семь минут у меня не было пяти привычных чувств – только шестое. Я ощущала происходящее. Не видела, не слышала, не касалась, не чувствовала вкуса или запаха. Я ощущала. Я ощущала свой страх, и он мне казался жалким. Я ощущала свою боль, и не понимала, как такая ерунда могла меня убить. Я ощущала свою жизнь сожалением, что она оказалась короткой. Сожаление стало единственным ощущением моей жизни, и когда я его ощутила – стала ощущать печаль. А потом я ощутила тихую фразу: «Не сейчас…» и очнулась.
– Не сейчас… – очень тихо повторил Вербин.
– А как было с вами?
– Мне позволили попрощаться, – ответил Феликс. – Я был этого лишён.
– Как благородно с её стороны.
– Возможно, её об этом попросили, – вдруг сказал Вербин, припомнив встречу на Байкале. – Попросил тот, кому Смерть не смогла отказать.
И прежде, чем Нарцисс произнесла следующую фразу, тряхнул головой. С удивлением увидев, что они всё ещё стоят перед самой известной и самой простой маской венецианского карнавала. Маской смерти. Маской, под которой можно спрятаться от Смерти.
Сколько времени длился их разговор? И был ли он?
Действительно был?
– Может, кофе? – спросила ведьма.
– Пожалуй.
Они вернулись в чёрно-белую гостиную, Мария подала кофе, а когда она вышла, Нарцисс задала вопрос:
– Вы говорили с Дилярой?
– Только по телефону.
– Этого должно было хватить.
– Пожалуй, да. Представление о маме Наиля я составил. Кроме того, мне помогли знакомые Виктории.
– И каким получилось представление? – поинтересовалась ведьма.
– Есть основания предполагать, что наши мнения о Диляре или совпадают, или очень близки, – дипломатично произнёс Феликс.
Нарцисс мягко улыбнулась, показав, что оценила ответ Вербина, отпила кофе и рассказала:
– В отличие от вас, Феликс, я никогда не общалась с Дилярой, даже по телефону. Я знаю о ней только со слов Вики, причём, поверьте, Вика использовала нейтральные выражения и определения, но то, что я узнала, не позволяет мне думать о Диляре хорошо. И даже нейтрально.
– Вы эмоциональны, Изольда.
– Сегодня я ведьма, а не врач.
– Ведьма тоже может быть хладнокровной.
– Девочку убили, – вздохнула Нарцисс. – Девочку двадцати двух лет. Я понимаю, что вы… Поймите правильно, Феликс, вы не чёрствый, у вас такая работа. Если вы будете пускать в душу каждую жертву, то очень скоро от вас останется лишь циничная оболочка. Я не знаю, как вы справляетесь… мне страшно даже думать о том, как с этим можно справиться, но я не считаю вас чёрствым, ни в коем случае не считаю. Такая у вас работа. А для меня подобное впервые: убили девочку, которую я успела хорошо узнать, и я не могу оставаться хладнокровной.
Нарцисс замолчала, и они с Вербиным несколько секунд смотрели на разлившийся по столику кофе – во время монолога ведьма расплескала всё, что было в чашке. Потом Нарцисс позвала домработницу, та привела столик в порядок и сварила ещё кофе. Всё это время Вербин и ведьма молчали. И продолжили по прежнему сигналу: когда Мария покинула комнату.
– В прошлый раз вы считали, что Виктория покончила с собой.
– Разве сейчас я сказала что-то другое?
– Вы сказали, что Викторию убили.
– А с чего, по-вашему, у Вики начались видения? – неожиданно жёстко поинтересовалась ведьма. – Наиль бросил девочку, причём бросил хамски, злобно, как настоящий подонок. Устроил ей отвратительную сцену, во время которой оскорблял рыдающую Вику и упивался её горем. У неё случился срыв, после которого начались видения. Я знаю закон, по закону Наиль не виноват, но это он убил девочку.
– Но…
– В плохой час Вика встретила Наиля. Не в добрый. Все её беды – от этого семейства.
Хоть ведьма и перебила полицейского, сделала она это громким, но уже ровным голосом – Нарцисс постепенно успокоилась.
– Полагаю, Диляра рассуждает точно так же, – пробормотал Вербин для того, чтобы увидеть реакцию на столь неожиданное заявление.
– Вы на чьей стороне? – машинально спросила ведьма.
– На стороне закона.
– Не жертвы?
– Закона, – чуть жёстче повторил Феликс. – И поэтому не стану обвинять Диляру или Наиля до тех пор, пока у меня не будет достаточно оснований.
Несколько мгновений Нарцисс молчала, затем криво улыбнулась:
– Извините.
– Ничего страшного. – Вербин вернулся к прежнему тону. – Я обязан оценивать и анализировать все детали, и если станет ясно, что Диляра и её ребёнок непричастны к смерти Виктории, я не стану их преследовать, несмотря на моё к ним отношение.
– Отношение всё-таки есть, – протянула Нарцисс.
– Я не железный, – буркнул Феликс. – Но я не имею права смешивать личное отношение с официальным расследованием. Это недопустимо.
– Вы абсолютно правы, – помолчав, согласилась ведьма. – И я постараюсь впредь вести себя хладнокровнее.
– Спасибо.
И они одновременно сделали по глотку кофе. Словно оставляя эту часть разговора позади.
– Так вот. Если исключить кошмарные видения, то главной проблемой Вики была Диляра – наглое, решительное, беспринципное существо, абсолютно убеждённое в своей неприкасаемости, безнаказанности и праве делать всё, что заблагорассудится. – Нарцисс говорила спокойным, хладнокровным голосом, отчего смысл её слов приобретал дополнительный вес. – Диляра не разрешила Наилю ввести Вику в дом, но требовала, чтобы Вика боготворила её ребёнка, постоянно пела ему дифирамбы и выполняла прихоти.
– Диляра и Виктория встречались?
– Несколько раз, – подтвердила Нарцисс. – Но самым показательным стало первое знакомство. Диляра заехала за Наилем…
– К нему домой? – тут же уточнил Вербин.
– К Вике.
– Диляра знает, где жила Виктория?
– Я думала, вас заинтересует тот факт, что она заехала за Наилем, – медленно произнесла Нарцисс. – Это случилось через несколько дней после того, как Вика и Наиль начали встречаться.
– Я говорил с Дилярой и говорил о Диляре, – напомнил Феликс. – Я уже составил мнение и о ней, и о Наиле, поэтому приведённый вами факт меня не удивил.
– Но вы среагировали на тот факт, что Диляра знает адрес Виктории.
– Не среагировал, а отметил, – поправил Изольду Вербин. – До сих пор я над этим фактом не задумывался.
– Теперь задумались?
– Теперь – да.
– Факт может оказаться важным?
– Он интересный. – Феликс улыбнулся. – Но простите, я вас перебил: чем закончился визит Диляры?
– По словам Вики, это больше напоминало таможенный досмотр. Или обыск. – Нарцисс поморщилась. – Диляра не разуваясь прошла в квартиру, оглядела все комнаты, включая спальню… Вика сказала, что в спальне она даже принюхалась… а потом, когда Наиль пошёл в туалет, сказала, что Наиль нашёл себе подходящую девочку. Причём сказала так, будто Вики не было рядом.
– Виктории было неприятно?
– Бедная девочка почувствовала себя униженной.
Феликс подавил ругательство, сделал глоток кофе и спокойным голосом продолжил:
– Но с Наилем она не порвала?
– Вика любила Наиля, – ответила Нарцисс. – При этом все подруги, все знакомые, которые знали об их отношениях, уговаривали Вику с ним расстаться, говорили, что она в тупике, что ничего путного не получится, но Вика не слушала. Ведь любовь – необъяснима. Она просто есть. И если вам интересно моё мнение, я считаю, что именно отношения стали причиной того, что случилось с Викой.
– Я пока не вижу повода для суицида, – честно ответил Вербин.
– А вдруг Наиль снова её бросил, – предположила ведьма.
«Они занимались любовью, он ушёл, Вика поговорила с Верой, а потом Наиль позвонил и сказал, что больше никогда не придёт. Эмоциональный взрыв, усиленный видениями и датой, который привёл к суициду… Версия интересная, такое развитие событий вполне вероятно, но откуда взялись куклы?»
А куклы, да ещё без упаковки, намекали на то, что другие версии отметать не следует. Например, такую: Диляра узнала, что ребёнок снова встречается с Викторией, пришла в бешенство, поговорила с Наилем, убедилась, что он собирается жениться на Виктории… Маловероятно, чтобы мальчик повёл себя с мамой столь нагло, но допустим. Допустим, Наиль решил впервые в жизни проявить самостоятельность. Проявил. Чем ещё больше выбесил Диляру. И тогда она разработала план идеального, как ей казалось, убийства.
«Но откуда она знала о проблемах Виктории? От Наиля, который обо всём рассказывал маме. А откуда знал Наиль? Из дневника. И Наиль прячется, потому что догадался, что Викторию убила его мать».
Если исключить неожиданную дерзость Наиля, версия получилась достаточно стройной.
– Как вы считаете, Диляра могла убить Викторию? – негромко спросил Феликс.
– Могла, – без колебаний ответила Нарцисс. – Помните, что я вам говорила: это наглое, решительное, беспринципное существо, абсолютно убеждённое в своей неприкасаемости, безнаказанности и праве делать всё, что заблагорассудится. – Нарцисс в точности повторила собственную фразу. – Благодаря деньгам и власти, Диляра считает себя выше остальных, не всех, конечно, но многих. Вику она презирала и если бы сочла, что Вика уводит от неё ребёнка – могла пойти на преступление.
Ведьма в точности повторила не только свою фразу, но и ход рассуждений Вербина.
– Диляра могла пойти на убийство ещё и в силу полной уверенности в том, что ей всё сойдёт с рук.
«Не потому ли ребята с „земли“ так настойчиво отстаивают версию суицида? Тут есть над чем подумать…»
А ещё необходимо подумать над тем, почему Нарцисс так близко к сердцу приняла смерть «Девочки с куклами».
* * *
Несмотря на то, что Нарцисс охотно поддержала вброшенную версию о том, что Диляра может быть убийцей, Вербин видел, что ведьма в неё не верит. Ведьма винила обоих Зариповых, и мать, и сына, при этом видела преступление Наиля в том, что он довёл Викторию до самоубийства.
В то время как Марта категорически отвергала возможность суицида.
Что же касается улик, то их отчаянно не хватало для всех возможных версий. Улик было слишком мало, чтобы чётко определиться с подозреваемым, и их было слишком много – если говорить о шести куклах, – чтобы поверить в суицид. Даже если допустить, что после разговора с Верой Виктории позвонил Наиль и сообщил, что бросает её повторно, у девушки не было времени сбегать и прикупить шесть кукол. Да и не побежала бы она. А в то, что Виктория приобрела их заранее, Феликс не верил. Разумеется, если улики не найдутся, ему придётся принять версию суицида, но в данном случае принять – не значит согласиться.
Сейчас же Вербин подъехал к крупному и достаточно известному медицинскому центру, в котором работала Ольга Старова – психотерапевт, к которой обратилась Виктория, когда проблемы только появились и стало ясно, что без помощи не обойтись. Как выяснил Вербин, Старова не только была дипломированным врачом – Нарцисс и Карская тоже могли похвастаться полноценным образованием, но и работала в классической манере: не прикидывалась ведьмой, не называлась психоаналитиком, а пациентов принимала лично, избегая консультаций в режиме онлайн. И кабинет её выглядел солидно: с современной, очень удобной мебелью, ни в коем случае не офисной и уж тем более не медицинской – кресла, кушетка, письменный стол и книжные шкафы создавали ощущение уверенности и спокойствия, располагали расслабиться и спокойно поведать профессионалу о тревожащих тяготах.
– Прекрасный кабинет, – одобрил Феликс.
– Вы не представляете, сколько мне пришлось заплатить дизайнеру, – пошутила в ответ Старова. И протянула руку: – Ольга.
– Ольга Васильевна, – уточнил Вербин, мягко пожимая руку.
– Просто Ольга.
– Феликс. – Он выдержал короткую паузу. – Майор Вербин, Московский уголовный розыск. Очень приятно.
– И мне… наверное.
– Спасибо за вежливость. – И прежде, чем Старова ответила или предложила перейти к делу, поинтересовался: – Вы работаете в этом центре?
– Вы только что заметили?
– Я имел в виду другое: вы являетесь сотрудницей центра или…
– Или, – плавно перебила его Старова. – Я арендую кабинет. А поскольку хорошо знаю владельцев, то у меня льготная ставка.
– Можно только позавидовать.
– Я не состою на государственной службе, мне кабинет не положен.
– Мне тоже, – в тон ответил Вербин. – Я располагаю только столом и сейфом.
– И креслом?
– Не самым удобным.
Они рассмеялись.
Ольга Старова была женщиной многих «не»: невысокой, но не маленькой; не худой, но и не полной; изящной, но не хрупкой; казалась юной, но давно не была ребёнком. Хотя выглядела им рядом с высоченным Вербиным. Волосы русые, стянуты в пучок, косметики чуть – подведены глаза и неброская помада, очки немного старомодные, но отлично сочетаются со строгой одеждой – белой блузкой и чёрными брюками.
– Почему вы спросили о центре? – поинтересовалась Старова после того, как они устроились в креслах друг напротив друга.
– Я оперативный работник, мне, как ребёнку, всё интересно.
– Как ребёнку?
– Познаю тайны мира.
– Ваши тайны бывают страшными.
– Как и те, которые узнаёте вы.
– Пожалуй, вы правы… – Ольга прищурилась. Делала она это не столь красиво, как Вера Погодина, но в целом получалось неплохо. – Только не страшные, страшные мне не рассказывают, я не священник, я не связана тайной исповеди, но неприятные тайны попадаются. А иногда очень неприятные.
– Понимаю.
– Уверена, что понимаете. – Старова поправила очки. – Несмотря на то, что ситуация постепенно выравнивается, у нас ещё не очень принято посещать психиатра и уж тем более – рассказывать об этом. Можно прослыть «психом». Или просто «человеком с проблемами». А кому это нужно? Часто бывает так, что люди не идут к психиатру, психотерапевту и даже психоаналитику из боязни, что их увидят знакомые. Мой кабинет, как вы заметили, находится на административном этаже, на котором не бывает других пациентов, ну а обыкновенное, скажем так, посещение медицинского центра ни у кого не вызовет вопросов. Как минимум – ехидных.
– С этим не поспоришь.
– Доводилось обращаться к психиатру?
– По долгу службы часто общаюсь.
– Говорите о преступниках?
– И о подозреваемых.
– А о себе?
– Не уверен, что частые визиты мне по карману.
– Могу сделать скидку, – улыбнулась Старова.
Вербин добродушно улыбнулся в ответ, показывая, что поддерживает шутку, и очень мягким тоном произнёс:
– Если я начну рассказывать то, что видел, мне придётся доплатить вам, Ольга, чтобы вы не убежали.
Несколько мгновений удивлённая Старова смотрела на Вербина, затем поправила очки, судя по всему, это был её жест-паразит, и сменила тон на прохладный. И деловой.
– В телефонном разговоре вы сказали, что дело касается Виктории Рыковой?
– Вашей бывшей пациентки. – Феликс чуть изменил позу. И достал записную книжку.
– С ней что-то случилось?
– Виктория умерла.
– Как это произошло?
– Очень похоже на самоубийство.
– Очень похоже? Вы не уверены?
– Проводится доследственная проверка. – В последний момент Вербин решил не говорить о том, что дело уже открыто – чутьё подсказало, что так будет лучше.
– То есть сейчас вы здесь неофициально? – Как оказалось, Старова в общих чертах представляла себе работу полиции. Во всяком случае, она не спросила, что означает «доследственная проверка».
– Я всегда официально, но сейчас без протокола. Я опрашиваю всех знакомых и друзей Виктории, и по результатам моей работы будет принято решение об открытии дела. – Вербин помолчал. – Люди по-разному относятся к моим визитам, Ольга. Я говорю не о виновных или чувствующих свою вину гражданах, а о том, что полицейских воспринимают не менее сложно, чем психотерапевтов и психиатров. Поэтому я всегда стараюсь быть предельно точным в формулировках.
– Очень хорошая позиция.
– На мой взгляд, единственно возможная.
– Вам виднее. – Старова вновь поправила очки и вернулась к вопросу, который уже задавала: – Вы не уверены в самоубийстве Виктории? Смерть вызвала подозрения? Её убили?
– Вы позволите мне задавать вопросы? – мягко поинтересовался Вербин.
Старова на секунду задумалась, затем улыбнулась:
– Извините, это у меня профессиональное.
– У меня тоже.
– Значит, у нас получится занятный разговор, состоящий из одних лишь вопросов.
– Уверен, не получится. – Феликс посмотрел в записную книжку с таким видом, будто читал написанные вопросы. На самом деле, нет. – Главные подозрения вызывает не способ уйти из жизни, хотя к нему тоже есть вопросы, сколько обстоятельства, наводящие на мысль, что это могло быть как убийство, так и самоубийство. В ходе доследственной проверки я обязан сделать окончательный вывод и решить, рекомендовать ли следователю открывать дело.
– Я думала, ответ на вопрос, что произошло – убийство или самоубийство, даёт экспертиза.
– Как правило.
– В этот раз криминалисты не справились?
– Криминалисты дали очень толковое заключение, но некоторые обстоятельства указывают на вероятность того, что мы имеем дело с убийством, замаскированным под самоубийство.
– Хорошо замаскированным?
– Отлично.
– Тогда как вы узнаете правду?
– Задавая вопросы.
Старова чуть склонила голову.
– Наши профессии и в самом деле очень похожи, Феликс, мы добиваемся результатов, задавая вопросы.
– И обдумывая ответы.
– Спасибо, что напомнили. – Старова вновь поправила очки, но на этот раз совершенно иным жестом: коротким и уверенным, показавшим Вербину, что женщина полностью сосредоточена на разговоре. – У меня сегодня ещё два приёма, так что если вы не против…
– Конечно, Ольга, давайте вернёмся к делам.
В отличие от Карской, Старова не среагировала на слово «самоубийство», не пропустила мимо ушей, конечно, однако не заострила на нём внимание, поэтому Феликсу пришлось вернуться к этому вопросу.
– Как я уже говорил, одна из версий гибели Виктории – суицид…
– И вас интересует, могла ли Виктория покончить с собой? – Старова понимала его с полуслова.
А ещё Вербин отметил, что Ольга называла девушку так же, как он – полным именем, в отличие от Карской и Нарцисс.
– На ваш взгляд, – подчеркнул Феликс.
– Вам известна история наших взаимоотношений? – поинтересовалась в ответ Старова.
– Я знаю, что приёмы прекратились примерно четыре месяца назад.
– Именно так, – подтвердила Ольга. – Виктория позвонила, извинилась, сказала, что очень хорошо ко мне относится – Виктория была очень вежливой девушкой, – но не видит прогресса в лечении и поэтому не хочет продолжать наши встречи. Я сказала, что у неё сложный случай, с которым невозможно справиться за короткое время, на что Виктория ответила, что понимает, однако уже нашла другого специалиста, с которым ей комфортнее.
– То есть без помощи она оставаться не собиралась?
– Да.
– Вы знаете, к какому специалисту ушла Виктория?
– А вы не знаете? – Старова сделала вид, что удивилась.
– Я не подлавливаю вас, Ольга, но в ходе расследования я должен составить максимально полную картину произошедшего, с максимальным количеством деталей и подробностей, – объяснил Вербин. – И в том числе меня интересует, сказала ли вам Виктория, к какому врачу уходит?
– Нет. Просто сказала, что решила поменять специалиста.
– Вы спросили, кого она выбрала?
– Да.
– Но Виктория не ответила?
– Не ответила. – Старова помолчала. – Вы знаете, к какому врачу Виктория ушла? Она продолжила лечение?
– Продолжила, – ответил Вербин.
– Но тем не менее вы подозреваете суицид… – Старова побарабанила пальцами по подлокотнику кресла. – Если бы вы спросили об этом в начале наших встреч, я бы сказала, что вероятность есть. Невысокая, даже не пятьдесят на пятьдесят, но есть. Виктория пришла ко мне и растерянной, и напуганной. Она не понимала происходящего, жаждала помощи, но одновременно боялась обратиться за ней, боялась услышать, что сошла с ума. Я диагностировала тревожно-депрессивное расстройство на фоне навязчивых повторяющихся ночных кошмаров и, полагаю, не ошиблась. Не хочу сильно себя хвалить, но мне удалось добиться определённого прогресса. Если бы вы задали вопрос о суициде четыре месяца назад, я бы ответила, что вероятность низкая. Но я не знаю, что произошло за эти четыре месяца. Не знаю, кто лечил Викторию и что осталось от моих установок. Поэтому если вас интересует «здесь и сейчас» – обратитесь к врачу, который её наблюдал.
Очень правильный, прагматичный, профессиональный подход. Ольга воспринимала происходящее исключительно по-деловому: «Да, девушка была, да, я её лечила, да, потом она ушла к другому врачу». Никаких эмоций, которые чувствовались при общении с Нарцисс и Карской. Или Старова их прятала, или не испытывала. Потому что обиделась на уход к другому специалисту.
– Виктория обратилась к вам по поводу видений смерти?
– Откуда вы знаете?
– Я провожу доследственную проверку, – напомнил Вербин. – Я должен был выяснить, что беспокоило Викторию.
– Вы нашли дневник?
– Вы знаете о дневнике?
– Конечно. Виктория рассказала о нём во время второго или третьего сеанса.
– Да, я нашёл дневник, – подтвердил Феликс. Он не стал делать пометку в записной книжке, чтобы не показать, что эта деталь его весьма заинтересовала, но мысленную зарубку в памяти сделал. – Виктория пришла к вам с этими видениями: куклы, героин, четырнадцатое февраля…
– День всех влюблённых, – протянула Старова. – Да, Феликс, всё именно так, как вы говорите – Викторию преследовали видения её собственной смерти.
– Вы сказали, что был прогресс, – напомнил Вербин.
– В какой-то момент мне показалось, что видения стали приходить реже, однако то был временный результат – при расставании Виктория обронила, что они вновь участились.
– Вы вернулись на начальный этап?
– Я сумела добиться прогресса в состоянии Виктории, пусть и временного, – пожала плечами Старова. – Стало понятно, что следует делать, чтобы закрепить успех, но Виктория решила, что у меня ничего не получается, и ушла. Это был её выбор.
– Когда начались видения?
– А вот теперь вы пытаетесь меня подловить, – улыбнулась Старова.
– Нет, я перепроверяю информацию, которая у меня есть.
– Хорошо, пусть так. – Она помолчала. – Я пришла к выводу, что проблемы Виктории начались вследствие болезненного разрыва с молодым человеком по имени Наиль, которого она очень любила.
– Что вы о нём знаете?
– Очень мало. Виктория пришла ко мне совсем скоро после расставания, поэтому о Наиле говорила неохотно. Но по тому, что она всё-таки рассказала, я сделала вывод, что причина её проблем – разрыв с Наилем.
И с этим выводом были полностью согласны другие специалисты. Единственное отличие заключалось в том, что Старова, во всяком случае – пока, не собиралась обвинять Наиля. То ли не приняла историю Виктории так близко, как Нарцисс и Карская, то ли вычеркнула девушку из жизни в тот момент, когда та отказалась от помощи.
– Я правильно понял, что после временного улучшения Виктории стало хуже? Извините, что возвращаюсь к этой теме.
– Я не волшебница, – ровным голосом ответила Старова. – Я делаю, что могу и умею, но получается не всегда. По разным причинам.
– Извините, что не сказал в начале разговора, но я не рассматриваю версию врачебной ошибки.
– Потому что в данном случае её невозможно доказать? – криво улыбнулась Старова.
– Потому что я её полностью исключаю, – твёрдо ответил Вербин. – И уж тем более относительно вас. Вы абсолютно правы: четыре месяца – долгий срок.
– Я не опасалась обвинений, – произнесла после короткой паузы Ольга. – Но спасибо, что сказали.
– В чём заключалось ухудшение?
– Видения стали разнообразнее и страшнее. Виктория видела не только себя мёртвой, но наблюдала процесс смерти – и со стороны, и будучи вовлечённой в него. Она, если можно так выразиться, переживала свою смерть во всех деталях. Раз за разом. Не каждую ночь, но часто. И это, как вы понимаете, сильно её угнетало. Почему вы подозреваете преступление?
– Ваши слова скорее подтверждают версию самоубийства.
– С одной стороны – да, с другой – Виктория была бойцом и любила жизнь. Она мучилась, но была полна решимости справиться с видениями.
– Как вы считаете, Виктория рассказывала кому-нибудь о своих проблемах?
– Нет, – коротко и даже резко ответила Старова. Помолчала и решила объясниться: – Как я уже говорила, никто не хочет прослыть сумасшедшим. Но я…
– Вы не можете отвечать за то, что произошло после вашего расставания, – плавно закончил за Старову Вербин.
– Именно так.
– Я об этом помню. – Феликс помолчал. – Кто имеет доступ к вашим записям?
Он думал, что вопрос вызовет возмущение, но Старова осталась спокойна. И холодна.
– Никто.
– Вы уверены?
– Я ничего не храню в цифровом виде, – рассказала Ольга. – С пациентами я использую блокнот.
– Где хранятся записи?
– Здесь, в специальном сейфе. Я никогда не выношу рабочие материалы за пределы кабинета.
– У кого есть доступ к помещению?
– В кабинет… ну, наверное, у уборщицы, у владельцев здания. К сейфу только у меня.
– Можно на него посмотреть?
Вербин не стал говорить, что в кабинете сейфа нет, и Старова поняла намёк:
– У меня есть задняя комната. – Она поднялась с кресла, жестом пригласила Феликса последовать и провела через дверь, которую Вербин видел, но расспрашивать о предназначении не стал. – Вот.
Задняя комната оказалась маленьким, не более восьми метров, помещением, в котором стояла вешалка и хранились всякие хозяйственные мелочи. По сути, комната выполняла роль кладовки, в которой заодно разместили большой, в человеческий рост, сейф.
– Вы купили его сами?
– Да.
– Выглядит надёжным.
– Он такой и есть. – Старова задумчиво посмотрела на сейф. – В современном обществе размылось понятие «репутация», но я своей дорожу, и мои пациенты знают, что я сделаю всё, чтобы сохранить их секреты.
– Вы профессионал, – с уважением произнёс Вербин.
– Спасибо. – Старова бросила взгляд на часы, напоминая, что у неё ещё два приёма.
– Последний вопрос, Ольга, и я вас оставлю. – Феликс умел понимать намёки. – Виктория не жаловалась на какие-то проблемы помимо преследующих её видений?
– Житейские или любовные?
– Любые. Но серьёзные или способные стать серьёзными.
– И которые в итоге могли заставить Вику покончить с собой?
– Или стать поводом для убийства.
Ольга вздрогнула. Вербин не отвёл взгляд, показывая, что ответ для него крайне важен.
– Я… я вас поняла, Феликс, – медленно ответила Старова, глядя Вербину в глаза. – Дайте мне время вернуться к записям… и, если я найду что-то, что может вызвать ваш интерес – обязательно сообщу.
– Спасибо.
Он знал, что она позвонит.
Выйдя на улицу, Феликс достал из кармана телефон, отключил авиарежим и посмотрел на экран: два пропущенных вызова, не важных, могут подождать, и куча сообщений в мессенджерах. От Марты ничего – ни звонков, ни сообщений.
«У неё плотное расписание».
«У меня тоже».
Два очень занятых человека весь день проверяли свои смартфоны – нет ли сообщения? Немного по-детски, конечно, но так уж получилось.
«Позвонить или написать?»
Ужасно хотелось позвонить. И написать тоже. И даже отправить фотографию. Без всякой пошлости – просто фото. Например, того места, где они сегодня будут ужинать. Или своё фото. Просто так. Не потому, что Феликс считал себя неотразимым, а чтобы улыбнуться ей с фотографии. Или улыбнуться ей во время видеозвонка…
«Позвонить?»
Вербин понимал, что Марта ждёт его звонка. А он ждёт её. И почему-то никто не хочет звонить первым.
Хотя оба очень хотят позвонить.
Назад: Восемь лет назад
Дальше: Восемь лет назад