4 сентября 1942 г. мы стояли в местечке Лесничество Сталинградской области. Пришел приказ выступить и дойти до станции Котлубань. Шли маршем с 5 до 8 до 300 километров, и с рассветом 9‑го числа были у станции Котлубань. В это время на нас налетала авиация. Налет был массированный. Наша походная колонна полка еще не сумела развернуться и шла, вытянувшись, когда началась бомбежка, и нас начали обстреливать из минометов и бить артиллерией. С этого момента полк и вступил в бой. Никаких предварительных разведок не было, местность была совершенно ровной и чистой, видны только впереди высоты, на которых укрепился противник и поливал нас огнем. Тут же на ходу, под бомбежкой и обстрелом, люди начали окапываться. Развернули боевые порядки, и началось наступление на высоты 143, 9 и 154, 2. Потери у нас были большие.

К вечеру 2‑й батальон шел первым эшелоном и потеснил противника. Личного состава в первый день вышло процентов 50, а политсостав рот в основном почти весь вышел из строя в этот день. Немцы оставили у подбитых танков одного снайпера и двух танкистов для разведки 2‑го батальона, но когда этот батальон продвинулся вперед, немцы остались в тылу. Нам было видно, что кто-то из комсостава политработников метился в немцев. Только после этого немцы догадались, что сзади них стреляют.

К вечеру началось что-то ужасное. Люди бросились в овраг и не разбирались, что, где. В целом по дивизии вышло из строя до тысячи человек. Работникам политотдела приходилось работать всю ночь под обстрелом. Но дело быстро выправилось, и к утру комсостав весь был пополнен из заместителей политработников. С утра на помощь левому флангу вышел 1‑й батальон и справа 3‑й батальон.

Самый кульминационный пункт наших действий при взятии высот был 18 сентября, до высоты оставалось около 10 километров ровной местности. Несколько раз я ходил с ротой в атаку, и у нас были большие потери. 18 числа было приказано взять эту высоту. В то время проводилась очень большая политическая работа следующими политработниками: Ахундзянов – агитатор полка, Носков – от[ветственный]секретарь партбюро полка, Шейко – отсекр по комсомолу и я.

Мы получили задание, во что бы то ни стало ночью пойти в расположение батальона и провести работу с таким расчетом, что в 5 часов начнется артиллерийская подготовка, а ночью мы будем наступать. Мы излазили буквально все окопы. Наши стреляли только трассирующими пулями. Людей накормили и объяснили им значение этих высот, обещав им награду: за пойманного немецкого солдата – Орден Красной Звезды», за офицера – Орден Красного Знамени, а кто первый войдет на высоту – Орден Ленина. Многие из бойцов говорили, что языка нам все равно не видать – как поймают его, так головой в воду. Нам был придан артиллерийский полк, два дивизиона «катюш» и свой батальон. Тут мы начали бить немцев, в 6 часов перейдя в наступление.

Наступали три батальона, в которых было активных штыков не больше чем по 60. Местность была до того ископана и изрыта бомбежкой и снарядами, что окапываться нам не надо было. По этим окопам и ухабам мы стали наступать. Шестиствольные минометы – «ванюши», как их одно время называли, авиация и артиллерия немцев не давали нам поднять голову. К рассвету мы спустились к подножию высоты 143,8. Нас осталось там всего 7 человек из 60. Слева подходил 1‑й батальон, в котором осталось 3 человека, и справа подходил 3‑й батальон, где оставался один командир. Потом и они куда-то исчезли, и осталось только 7 человек. В это время я был старшим инструктором политотдела для организации политработы. Комиссар роты Погребнюк не выпускал трубки изо рта. Кроме нас, был Посылкин, две санитарки, писарь штаба и один боец. Люди растянулись цепочкой метров на 200. Потом их вытянули и организовали круговую оборону. Дали знать на КП полка, в каком положении мы находимся. Нам сказали, чтобы мы держались и обещали дать подкрепление.

Держимся. 8 часов утра. Держались мы до того, как взошла луна. Когда стемнело, к нам пришло подкрепление в количестве 15 человек, а затем подошло еще до 25 человек. Первые партии выходили. В это время налетели разведчики «Фоке-Вульф» и без конца нас бомбили, в то время как скапливались части к нашему рубежу. Мы дали по ним залп. Отойдут, а потом опять приходят корректировать наши подходящие части. До темноты было до 15 немецких самолетов на нашем решающем участке. С наступлением темноты нам нельзя было вести прицельный огонь. Немцы от нас были на расстоянии 50 метров. Комиссар батальона Погребнюк перескакивает ко мне и спрашивает, что дальше делать. Я ему сказал, что надо держаться до конца. Посоветовавшись с ним, мы решили, чтобы артиллерийский полк дал свой залп по нас из батареи «катюш», поскольку немцы уже обтекали высоту с восточной стороны вместе с автоматчиками, и тут уже ничего нельзя было сделать, и я решил вызвать свой огонь по скатам, на которых мы залегли. Мы приказали по телефону бить по обоим скатам. Как только передали приказ, тут же снаряд угодил в телефон. Мы увидели, как пошли языки…от двух «катюш».

Я крикнул: «Товарищи, Родина нас не забудет». И все мы, 7 человек, залегли на самое дно окопа. Тут ударило два дивизиона «катюш» по этой площади, снаряды начали рваться, и наша артиллерия начала бить. В это время я был контужен. Вытаскивал меня Погребнюк. Мне сильно побило голову […].

Все остались живы, кроме одной санитарки Аркановой, а на скате у немцев вышли из строя и танки, и артиллерия, и много немцев. Меня двое бойцов отвели в тыл на КП. Спрашиваю их: как обстоит дело с высотой. Я плохо слышал, и они мне написали на бумажке, что подошло подкрепление. К 12 часам ночи наши взяли высоту, что и требовалось выполнить дивизии […]. Когда меня контузило, я отказывался ехать в госпиталь, так как не хотел терять связь с дивизией, там где я работал с самого момента ее формирования. Когда контузия прошла, я вернулся снова в политотдел дивизии. […]. Главная заслуга нашей семерки состоит в том, что она корректировала артиллерийский огонь по скоплениям вражеских сил. Связь все время рвалась и мы ползком поддерживали связь, а, в конце концов, нам пришлось вызвать на себя артиллерийский огонь. Об этом писали в газете «Правда» 15 октября 1942 г. в статье под названием «У подножья высоты». […].

Надо отметить причину потерь. Потери понесли потому, что должны были действовать разом все три батальона, и чтобы противник не мог сконцентрировать силы на одном участке, а рассеял бы их. Командир 3‑го батальона Монахов поступил не умно. Мы вечером договорились идти все вместе в наступление, но он не пошел с нами, чтобы на него не был направлен первый огонь. А как только немцы направили огонь на нас, они стали бить и их батальон. И в этом была большая его ошибка […].

Когда взяли эту высоту, полк постоял два дня, укрепил эту высоту и оттуда пошел под Сталинград.

Бойцы закопались глубоко в окопы в крепкой почве, которую миномет не брал. Когда последний раз били прямой наводкой по окопу, я переполз в другой окоп, но окопы поражения не имели. Тут надо заметить, что если окапываться хорошо, то можно спокойно сидеть в окопе без риска попадания мины […].

Минометный огонь противника взял прицел на наши окопы. 10 мин он подводил под мой окоп, но земля была твердая, и окоп устоял. На последних выстрелах 9‑й и 10‑й мины начали глушить так, что невозможно было терпеть. Одиннадцатый выстрел мины противника сшиб мой окоп. Около меня разорвалось несколько мин, и тут меня основательно приглушило, а когда ударили свои «катюши», меня тут контузило.

Бойцы закопались глубоко в окопы в крепкой почве, которую миномет не брал. Когда последний раз били прямой наводкой по окопу, я переполз в другой окоп, но окопы поражения не имели. Тут надо заметить, что если окапываться хорошо, то можно спокойно сидеть в окопе без риска попадания мины […].

Минометный огонь противника взял прицел на наши окопы. 10 мин он подводил под мой окоп, но земля была твердая, и окоп устоял. На последних выстрелах 9‑й и 10‑й мины начали глушить так, что невозможно было терпеть. Одиннадцатый выстрел мины противника сшиб мой окоп. Около меня разорвалось несколько мин, и тут меня основательно приглушило, а когда ударили свои «катюши», меня тут контузило.