30 сентября приехали в Сталинград. Нас бросили к Дубовке. В Дубовку мы приехали днем, примерно часа в четыре. Часа четыре мы отдыхали. Часов в восемь нас посадили на катер и ночью переправили через Волгу. Ночью же нас посадили на автомашины и повезли. Переправа прошла очень спокойно. Когда подходили к Сталинграду, нас высадили километров за 12 от переправы. Я не знаю, где нас высадили. Говорили, в Средней Ахтубе, еще какое-то место называли, но точно я не знаю. К Волге продвигались днем. Попали под минометный обстрел. Бомбежки, правда, не было. Человек 10–12 выбыло. Переправлялись через Волгу все время под обстрелом, как его называют, контролирующим. Стреляют и стреляют. Всю ночь бьют, бьют и бьют. Переправились 1‑го октября в район «Красного Октября». Переправа была у оврага Банного. Первого рано утром начали передвигаться в район Сталинграда.

Я Сталинграда не узнал. После ликвидации немецкой группировки я ходил по городу. Раньше – это был цветущий, полнокровный город, а теперь развалины, ни домов, ничего.

Во время нашего продвижения мы попали в стандартные дома в поселке «Баррикады», где попали под обстрел «ванюш». У нас сразу вышло из строя 19 человек: 7 убитыми и 12 ранеными. Заняли оборону у развилки железной дороги за стандартными домиками северо-западнее завода «Красный Октябрь». Пробыли мы там до 4‑го числа. 4‑го нас передвинули в расположение улицы Орджоникидзе и улицы Станиславского. Около водонапорной башни мы заняли оборону. Потом нас немножко передвинули правее по полотну железной дороги. Улица Станиславского проходит по эту сторону железной дороги. Простояли мы здесь числа до 15‑го, стояли и занимали оборону. С 10 по 14 октября мы заняли железнодорожную линию и продвинулись вперед метров на 150 за ж.-д. линию. Потом опять были в обороне до 23‑го октября.

У нас не было живой силы, состав был маленький, наступать мы не могли. Приходилось идти в оборону и подготовляться для дальнейшего броска. Улиц в это время уже не было, все были пожжены. Если шли бои, то за отдельные блиндажи и дзоты.

Тут надо сказать, что с 14 или 15‑го октября в течение пяти суток шла непрерывная суточная бомбежка. Как только чуть рассвет, появляется «фронтовой старшина», так мы называли немецкий самолет «Фокке-Вульф», и еще много «ласковых» имен давали. Первым появлялся «Фокке-Вульф» – немецкий корректировщик. За ним появляются «мистера», потом, как мы называли, «гармонисты» – румынские самолеты. Одни пикируют, другие подходят, одни выходят из пике, отбомбились, другие начинают идти в пике, третьи заходят на бомбежку. И так продолжается до самой темноты. Меньше всего бомбили передний край. Больше всего бомбили «Красный Октябрь», бомбили школу ФЗУ и клуб.

23‑го октября часов в восемь началась крупная огневая подготовка противника, минометный, артиллерийский и пулеметный огонь. Нельзя было высунуть голову. У нас порвалась телефонная связь. Когда телефонист хотел исправить связь, он увидел немцев. Немцы просочились по улице Центральной правее школы ФЗУ и левее нас. Мы попали в окружение. Нас восемь человек в составе батальона и две женщины из гражданского населения. Всего у нас было девять гражданских. Семь человек отправили на лодках за Волгу, двух женщин не сумели посадить, и они остались с нами.

С девяти часов утра до шести часов вечера мы просидели в обороне, отстреливались. Мы сидели в блиндаже на ул. Орджоникидзе.

Часов в шесть вечера подошел и 3‑й наш батальон. Атака немцев была отбита. Они отошли за трамвайную линию на противоположную улицу Орджоникидзе. Мы из этого блиндажа вышли и заняли оборону в доме. В ночь с 24‑го на 25‑е мы заняли оборону в доме. Весь день 24‑го противник крупными силами старался просочиться в район завода «Красный Октябрь». Они к дому подтащили 37-мм пушку. Я с одним санитаром Рукавишниковым взяли ее под обстрел. Около нее мы уничтожили 12 человек фрицев, ранены они были или убиты – нам неизвестно. Пытались они эту пушку откатить, но до темноты им это не удалось.

25‑го октября они старались наступать. Отдельные группы просачивались в район завода «Красный Октябрь». 25‑го октября мы вынуждены были отойти от улицы Орджоникидзе к школе ФЗУ, где пробыли в обороне 26 и 27 октября. К противнику подошло шесть танков с Центральной улицы, и начали прямой наводкой расстреливать дома. Разрушили несколько домов. Мы попали вновь в окружение. Очень много их просочилось в завод «Красный Октябрь». Тут были люди 117‑го полка третьего батальона, 1‑й батальон нашего 120‑го полка. Часть людей была убита, но, в общем, набралось человек 150–180. Они занимали оборону правее нас. Северо-западнее от занимаемой нами обороны есть детские ясли. Командование батальонов собралось, посоветовалось. У нас на КП стояла рация. Велись переговоры с генерал-майором Гурьевым, который приказал нам держаться до вечера. Держались мы часов до 8 до 9 вечера, после чего генерал-майор Гурьев отдал распоряжение отойти из окружения к Волге. Вышли мы по направлению к Русской деревне, хотели соединиться с 112‑м полком нашей 39‑й дивизии, но были встречены сильным ружейно-пулеметным и гранатным огнем противника, после чего повернули обратно. Часть людей подалась на северо-запад по направлению к Главной конторе завода «Красный Октябрь». Эта группа состояла, примерно, из 30 человек, возглавлял эту группу политрук Мирошниченко, который погиб при освобождении мартеновского цеха. Посмертно награжден каким-то орденом. В этой группе и я был. С нами шло человек восемь минометчиков бывшего 2‑го батальона. Они были приданы 1‑му батальону. Мы пошли прямо в чугунолитейный цех завода «Красный Октябрь», повернули на юг, вошли в расположение завода между электростанцией и среднесортовым цехом, где столкнулись с группой немцев в 7 человек. Произошел гранатный бой. Эти семь человек были уничтожены. Мы повернули строго на юг к цеху ширпотреба и по цеху ширпотреба пошли по направлению оврага Банного. Цех ширпотреба был в это время нейтральной зоной. Вышли на Волгу. Когда мы вышли на Волгу, командир батальона Тайбулин собрал нас. Когда мы собрались, то от батальона оказалось 13 человек. Во время выхода из окружения пропал старший политрук, комиссар батальона и санитар Рукавишников. До сих пор о них никаких сведений не имеется. Командир батальона сходил в штаб дивизии, где ему было приказано собрать всех людей и занять оборону около мартеновского цеха. Я и еще один человек были посланы на розыски комиссара батальона и политрука. Не нашли. Во время поисков я около оврага Банного был контужен в голову. Пробыл на Волге дня четыре после этого, потом пришел в цех и вступил в свою часть.

Пришли в мартеновский цех. Там мы сидели в печи, номера печи я не знаю. Работал я в это время на доставке боепитания. Переносил на себе от переправы до передовой мины, патроны, гранаты, и т. д. В течение месяца приходилось участвовать в боях, потому что в это время шли бои. Вот стена, за стеной немцы. Они бросают через стену гранаты, и мы бросаем через стену гранаты. Мартеновский цех был занят наполовину немцами. Они вышли частично в блюминговый цех. Тут шлаковая насыпь. Немцы метрах в 150–200 от Волги. Сверху кричат: «Рус, сдавайся, буль-буль!»

В мартеновском цехе все время работали мелкими штурмовыми группами. Шаг за шагом освобождали чугунолитейный, среднесортовой и другие цеха.

Ноябрь и декабрь мы почти целиком просидели в мартеновском цехе. Я не знаю, что раньше это за здание было, его мы называли красный домик. Там у нас был КП, «Верба» назывался. При его блокировке и занятии погиб старший адъютант, старший лейтенант Кузьмин, награжден. Здесь же погиб старший сержант Боженок, который посмертно награжден орденом «Отечественной войны 1‑й степени» […].

У нас ежедневно проводились утром политинформации, получался «последний час». Жили мы в мартеновских печах. Я лично и со мной пять бойцов жили в колодце. Это метров десять, а может быть немножко больше под землею. Носил боеприпасы. Сходишь раз шесть – семь по грязи, придешь, залезешь туда и отдыхаешь. Там тепло, спать можно было раздетым. В течение трех месяцев бани не было, но белье меняли.

Питались мы прилично. Питание подносили, кухни были в мартеновском цехе. Питание носил старшина. Берет несколько бойцов, приносит и разносит, до каждого бойца доносит. Коли бойцу нельзя выходить из обороны, ему подносит старшина. От противника мы находились иногда в 10, иногда в 15 метрах, иногда противник был за стеной.

Примерно 24 декабря были нами освобождены цеха: среднесортовой, механический и цех блюминга завода «Красный Октябрь. Мы вышли уже к железной дороге. Тут я стал работать писарем батальона. Бои шли ежедневно, бои шли исключительно гранатные. Больше всего использовались из боеприпасов – это гранаты, потому что за каждый блиндаж приходилось драться гранатами. Гранаты расходовались ежедневно тысячами. Стали применять ФОГи и ампуломет. И так постепенно брались блиндаж за блиндажом. Я не помню, какого числа погиб один из минометчиков, Нургалиев, член партии командир отделения, в это время он был старшиной роты.

В январе месяце мы подошли к железной дороге. Нас тут очень часто передвигали, то вправо, то влево по фронту.

У нас уже разговор шел о том, что будет генеральное наступление, что наша Донская армия отогнала противника. Мы знали, что немецкие войска в Сталинграде окружены. Знали это посредством политинформации. Информировал нас заместитель по политчасти командира батальона политрук, по званию старший лейтенант, сейчас капитан, Беляев, затем Аллахвердиев, который вел работу заместителя по политчасти командира роты. Приказ о наступлении был обнародован, доведен до каждого из бойцов. Нам его зачитывали – разъясняли. О предъявлении ультиматума генералу Паулюсу мы тоже знали. Знали также, что он отказался принять этот ультиматум, знали по сигналам, по ракетам, по артподготовке. Когда они отказались принять наш ультиматум, стало известно, что начинается наше наступление.

У нас основным узлом сопротивления была школа № 5, где мы очень долго топтались на одном месте. Ходили в наступление 12–13 бойцов с командиром подразделения. В этих боях у нас особенно отличился сержант Фомин, который руководил ротой, несмотря на то, что в роте было два средних командира. При блокировке школы № 5 отличились: младший лейтенант Мартынов, сержант Чесноков, красноармеец Александров.

Мы знали заботы о нас родины. Нам присылали подарки: мандарины, шоколад и прочее. Нас, несмотря на все трудности, родина и люди нашей родины сумели одеть в теплое обмундирование. Мы своевременно получили валенки, теплое обмундирование. Рукавицы у нас были фланелевые. Фланелевые рукавицы нам заменили меховыми. В ноябре месяце все это было. Валенки были выданы в то время, когда еще в них нельзя было ходить, было еще сыро. Поэтому у бойцов были и валенки, и ботинки.

План защиты Сталинграда мы знали. Мы знали слова нашего знатного снайпера младшего лейтенанта Зайцева, что за Волгой нам земли нет. Мало-мальски развитый человек знал, что противник хочет окружить нашу столицу с востока, занять Волгу, занять наши нефтяные источники – Баку. Это мы знали через работу политработников. Потом мы все-таки имели возможность читать газеты, хотя и урывками. Газет хватало на каждого бойца. Мы читали дивизионную и армейскую газеты, читали центральные газеты «Правду», «Красную звезду». Особенно много было «Правды» и «Красной звезды». «Известия» и «Комсомольскую правду» получали. Во время боевых действий мы газеты получали с опозданием дней на семь, на восемь. Я всегда успевал просмотреть передовицу. Освещения хватало. Тут было трансформаторное масло, сколько угодно его было. Главным образом, мы воевали днем, потому что ночью воевать в цехе было очень трудно. Бывали и ночные бои, но больше воевали днем. Ночью воевать было трудно, потому что малейший шорох, и вы попадали под обстрел. Мне некоторые вещи понравились Ильи Эренбурга, потом очень понравились статья об уличных боях генерал-лейтенанта Чуйкова. Я ее и сейчас у себя храню как память.

Было у нас 12–15 женщин, мы их эвакуировали. Остались: мать и дочь, у дочери ребенок. Они работницы завода «Красный Октябрь». Получали маленькую заработную плату, имущества у них никакого. Был свой домик небольшой. Все у них сгорело. Они жили исключительно тем, что им давали красноармейцы. Когда мы стали уходить 27–28, они тоже с нами пошли, но не знаю, вышли они или нет. В общем, здесь местного населения не было почти. За Доном было много местного населения. Местами отношение можно было встретить хорошее, а местами отрицательное. Например, в хуторе Паньшино было видно, что люди настроены антисоветски, некоторые уходили из Красной армии […].

Школу ФЗУ заняли в ночь на 1 февраля. Первого февраля было очень слабое сопротивление. В это время много пленных брали. За школой ФЗУ последовали Красные казармы, эти три домика красных. 2 февраля мы шли без всякого боя. Они уже начали сдаваться.