Таким сердцем в городе Сталинграде была Сталинградская районная электростанция. В мирное время мы давали электроэнергию для мирной продукции, для продукции, которая давала нам мирную жизнь и обеспечивала трудоспособность на определенных участках.

…Деятельность Сталгрэса, вернее Сталинградского энергетического комбината, можно разбить на несколько этапов. Если говорить о периоде военных действий, первый этап – это с начала войны до периода осады нашего города. В этот период мы всем своим стремлением, всем, чем могли, старались обеспечить наш город и особенно промышленность, имеющую исключительно оборонное значение, достаточным количеством электроэнергии соответствующего качества. Наши стахановцы обеспечивали высокую производительность труда, старались работать безаварийно и экономично, каждый грамм топлива был у нас на учете. Человек, который сэкономил топливо, у нас был передовым. Такими людьми были у нас и машинисты как Сахаров, Терентьенко. Такие люди были в котельном цехе, как теплотехник Саксеев, старший кочегар Харитонов Константин. Были люди, которые по нескольку лет до этого, и особенно в период войны, обеспечивали безаварийную работу. Мы старались войти в ритм, которым дышала вся наша страна, отражая удары фашистских орд. Война резко изменила нашу технологию. Когда немцы захватили Донбасс, мы оказались без угля. Нам нужно было переходить на другие виды топлива – мазут. Нас не беспокоило это. Абсолютно без ограничения, это означало, что мы даже не чувствовали этот переход, мы осуществили переход с угля на мазут в очень короткие сроки. Такие монтажники как мастер Ивлев Сергей Васильевич, начальник котельного цеха Мудренко, они способствовали тому, что город не чувствовал этого перехода, и наша станция на новом виде топлива безаварийно и без ограничения обеспечивала электроэнергией потребителей.

С продвижением фронта к Сталинграду обстановка все время больше и больше накалялась, но это не изменило ритма нашей работы, наоборот, в последние дни перед осадой мы, как никогда, работали ритмично, четко и надежно. Достаточно сказать, что в эти последние дни перед осадой не было ни одной жалобы, ни одного недоразумения с нашими потребителями.

Второй этап нашей деятельности начинается с 23 августа, когда гитлеровские стервятники беспощадно и всепоглощающим огнем начали уничтожать наш город-красавец. С первых же минут начала этой бомбардировки прервалась основная артерия, по которой мы питали нашу северную промышленность и промышленность нашего города, была на очень многих участках порвана линия передачи 110 киловольт. Город остался без света, без воды, без хлеба. Городской комитет обороны поставил перед нами задачу – любой ценой дать городу воду. Пожары, которые обильно свирепствовали в городе, душили людей, иногда очень трудно было добраться до Волги, чтобы хоть немного напиться воды. И мы поняли эту задачу. Она была серьезной, технически трудной. Под непрерывным огнем с воздуха, а впоследствии от артиллерийского огня, а также минометного, наши люди бросились на выполнение этой задачи. В любое время дня и ночи, собственно говоря, круглые сутки, люди восстанавливали эту линию передачи. Бывали случаи, когда только что восстановленный участок тут же разрушался, когда воздушной волной люди сбрасывались с места, с высоты 10–12 метров, но после первого шока, людьми опять восстанавливали линию. И город был все-таки при любых обстоятельствах, обеспечен водой. Линия передачи была восстановлена. Даже после восстановления она все время нарушалась, но это не останавливало коллектив сети. Во главе с главным инженером сети т. Панковым, главным инженером энергосбыта т. Столяровым, коллектив работников сетей ни разу не ушел со своих участков и, несмотря на отсутствие пищи, которую трудно было им подвезти, несмотря на отсутствие воды, которой там не было, работу всегда выполняли. Тов. Столяров несколько раз был контужен, но он поставил перед собой задачу – любой ценой, может быть ценой своей жизни, но своим присутствием воодушевить коллектив сетей и не дать ему возможности предаться панике и уйти со своего рабочего места. Только 13 сентября, когда немцы прорвались на уровень Купоросного к Волге, между сердцем Сталинграда и его мозгом связь была окончательно порвана. Артерия нарушена. Перед нами стояла такая задача – обеспечить электроэнергией южную часть города, а именно промышленность, населенные пункты Кировского района.

С этого периода начинается третий этап нашей деятельности. Немцы, укрепившись на высотах в районе Ельшанки, Купоросный и имея очевидно данные о работе нашей станции, предприняли ожесточенный артиллерийский обстрел. Вначале они пристреливались, а затем уже точной наводкой немцы сосредоточили огонь на нас исключительной силы. Наибольшей интенсивности артиллерийский огонь достиг 23 сентября, когда по нашему объекту было выпущено до 400 снарядов. Жаркий это был день и тяжелое время для рабочего персонала, особенно он оказался роковым для наших агрегатов.

Вначале отдельными выстрелами, потом залпами (которые обычно военные называют огневыми налетами), наша станция была полностью выведена из работы. В самом начале этого артиллерийского огня мне удалось прорваться на электростанцию (я находился в командном пункте) – на станции картина была ужасная. Снаряды, которые попадали в станцию, помимо своих осколков несли за собой разрушение строительных узлов, агрегатов и всю эту массу – осколки, части конструкции, стекло, дерево, кирпич, металл. Все это валилось на головы людей, находящихся на своих рабочих местах. Особенно тяжело было в котельном цехе. Достаточно сказать, что рабочее место водоосмотра расположено на самой верхней точке нашего здания, под самой крышей. Это рабочее место совершенно не защищено, а уйти с него – это значит, что если снаряд попал в котел и не будут вовремя приняты меры по отключению котла, он может причинить наибольший ущерб, чем даже сам снаряд. Наши водоосмотры т. Дубоносов (комсомолец) и Самофалов, как никто другой показали образцы храбрости и мужества. Достаточно сказать, что в этот день у ног водоосмотра Дубоносова упал неразорвавшийся снаряд. Он не знал, что снаряд был замедленного действия, он рисковал своей жизнью, но с рабочего места не ушел. Я сам наблюдал картину его переживаний. Он успокоился только тогда, когда этот снаряд осторожно удалили с его рабочего места, с последующей его локализацией.

Итак, станция была остановлена. Надо было решать, что делать. Немцы очень хорошо пристрелялись, огонь был точный. Работать персоналу в таких условиях было опасно. Посоветоваться в этот момент было не с кем, телефонная связь с “миром” была прервана, из командного пункта никто не мог прийти из-за интенсивного артиллерийского огня. Я решил созвать начальников цехов для того, чтобы посоветоваться с ними о дальнейшей работе.

В шутку мы называли впоследствии это совещание совещанием в Филях. Был поставлен вопрос, как быть. Если остановить – это значит, что соседние заводы не ремонтируют танки, не выпускают снарядов, это значит – весь район остался без воды, значит, армия будет без хлеба. Если пустить ее – прямая угроза персоналу и всему командному составу. Характерно, что ни один из начальников цехов не произнес слова “нет”. Все очень скромно и тихо, под непрекращающуюся артиллерийскую музыку, вынесли приговор: станцию пускать надо. Станция была пущена в тот же день 23 сентября…

Наступившая темнота вначале несколько уменьшила, а впоследствии совершенно прекратила артиллерийский огонь. Очевидно, немцы ориентировали свою стрельбу по дыму и пару, исходившим со станции. Артиллерийский огонь не прекращался вплоть до 10 ноября. Но уроки 23 сентября заставили наших областных руководителей принять решение о работе станции только в ночное время (было указание обкома партии по этому вопросу).

Итак, мы работали до 23 октября, причем в светлые хорошие ночи нас продолжали обстреливать с той же интенсивностью. Когда днем не работали, артиллерийского обстрела не было.

Но при остановке станции в дневной период мы не учли одного обстоятельства. Армия нуждалась в кислороде. Работа кислородной установки требовала непрерывной работы. Нужно было перейти на круглосуточную работу. Артиллерийский огонь здесь продолжался круглые сутки. Для того, чтобы пробраться из одного цеха в другой, или пройти в столовую, нужно было несколько раз проделать соответствующее падение или залечь в щели, находящиеся по пути.

В первые дни осады, учитывая угрозу нашему персоналу, мы вывезли весь свой основной персонал с оставшимися частично семьями (основная часть была вывезена до осады города), направив их в восточные районы для использования в наркомате электростанций.

В октябре месяце на станции оставался боевой коллектив, насчитывающий до 150 человек. Выбор коллектива, который должен быть остаться, был проведен удачно – ни капли паники, ни одного случая недовольства или проявления трусости не было, наоборот, было несколько случаев исключительно героического поведения со стороны нашего персонала.

Вот один из них.

В один из октябрьских дней снарядом порвало магистральную мазутную линию. Станция должна была пойти на остановку, но старший кочегар Константин Харитонов (примерно 28 лет), несмотря на горячий мазут, который с ног до головы ошпарил его, несмотря на то, что ему захватывало дыхание, произвел соответствующие манипуляции, отсоединил поврежденный участок без остановки станции. Были отдельные случаи, когда личные примеры командного состава – начальников цехов, мастеров – помогали проявлять примеры стойкости. Например, после одного из интенсивных обстрелов ведущий кочегар Шестернин в беседе с рабочими сказал, что сегодня пережил очень трудные минуты.

Вы представляете, я не видел не только свой обслуживаемый котел, не только тепловой щит, которым я управляю, но от тех осколков, той пыли, которые сыпались на меня, я не видел самого себя. Чувство одиночества оно пугало меня, в тот момент, когда я, казалось бы, потерял самообладание, появляется один из руководителей станции и я, как окрыленный, продолжал стоять на своем рабочем месте.

Когда до периода осады у нас был заместитель председателя Совнаркома товарищ Малышев, то он в беседе с командным составом станции сказал: «Пусть лучше пострадает один – два командира, но нужно личным примером со стороны командного состава обеспечить нормальные условия для работы нашей станции». И наши командиры, именно: начальник электрического цеха Львов, начальник котельного цеха Кругляков, начальник турбинного цеха Крыжановский, заместитель главного инженера Карпов при любых обстоятельствах всегда появлялись там, где этого требовало обстоятельство. В такие тяжелые минуты хладнокровное поведение руководства имеет очень серьезное значение. И мы, помня указания тов. Малышева, осуществили это у себя на практике. Это эффективный и надежный момент работы станции в любых военных условиях.

Здесь нельзя забыть такого человека, как дежурный электрик тов. Карочанский, который, несмотря на свист снарядов, непосредственную близость разрыва их, пунктуально и точно выполнял свои задачи.

Я помню 23 сентября, когда я осуществлял пуск станции и давал соответствующие указания о подготовке к пуску тех или иных агрегатов, со стороны тов. Карочанского я слышал лишь одно: «Я уже это сделал». Интересно, что очень часто при сильных огневых налетах трудно было персоналу, который по нашему указанию становился на места, более безопасные от падающих конструкций и разрывов снарядов, но вы можете в этот момент пойти на главный щит и увидеть, вернее услышать, нечто необычное: на фоне артиллерийской музыки вы слышите классические музыкальные произведения – это тов. Карочанский сидит и «проигрывает» пластинки на патефоне.

Хорошие примеры смелости показали у нас девушки. У нас есть химический цех, в котором мы оставили маленькую горсточку женщин в количестве 7 человек, во главе с заместителем цеха т. Косовой Таисией Ивановной (техник). Рабочее место химиков было в нескольких десятках метров от основного коллектива. Было иногда немножко тоскливо и неприятно, не имея от них никаких сведений (связь, как правило, при этом была нарушена). Ни одного случая паники или беспокойства с их стороны я не наблюдал. Однажды, с большим трудом пробравшись к ним на химводоочистку, я спросил.

– Ну как, страшно?

– Нет, – говорят, – холодно.

При этом температура окружающего воздуха была плюс 20 градусов.

…Нельзя забывать и про работников нашего питания, которые также не оставляли своего рабочего места, обеспечивали, сообразно с обстоятельствами, нормальным питанием рабочий коллектив. До последнего дня, о чем я скажу несколько позже, рабочие систематически обеспечивались горячей пищей. Характерно, что весь период осадного положения мы работали на топливе, которое пришлось добывать непосредственно в Кировском районе, причем мы не пренебрегали никаким видом топлива, вплоть до применения в качестве топлива креозота. Особую настойчивость в этом вопросе проявил заместитель начальника топливного цеха тов. Лисагор.

За период осады, помимо отпуска потребителям электроэнергии и воды, которые играли большую роль в обороне Сталинграда, мы своими силами сумели отремонтировать несколько десятков автомашин, больше 20 орудий, 5 «катюш» и целый ряд других видов вооружения, обороняющих нас частей.

Нельзя при этом забывать роли скромного и деловитого мастера т. Солянникова, для которого никогда не было слова “нельзя”, он всегда говорил: “Ну что ж, попробуем”. А это «попробуем» означало, что работа будет выполнена.

4‑й период нашей деятельности начался несколько неожиданно – с 4 ноября 1942 г. После ночной смены работы станции, осуществив нормальную остановку, весь персонал (кстати сказать, он с первых дней осады перешел на казарменное положение) ложился спать. Люди уже настолько привыкли к своему образу жизни, что артиллерийский обстрел не мешал людям ложиться в кровати нормально раздетыми. И вот в 8 ч. 30 м утра 4 ноября над станцией неожиданно распластали свои крылья фашистские стервятники. 49 «Ю-87» или как мы их называем «музыканты», начали систематически сбрасывать бомбы, имея своей целью разрушить нашу станцию.

Каждый из этих 49 сделал по несколько пикирований. Особенно неприятен был звук сирен. Я не верю людям, которые говорят, что можно привыкнуть, предположим, к артиллерийскому обстрелу, к бомбардировке, я не нахожу правды в их словах. Любую бомбардировку или любой артиллерийский обстрел, по-моему, всякий переносит тяжело и болезненно. Все дело только в том, несколько человек может обладать собой, насколько он не показывает своих переживаний, но большего, что я пережил в эти минуты, я еще не переживал. Очень часто я слышал, что красноармейцы не так боятся бомб, как боятся сирен пикирующего бомбардировщика. Я в этом убедился, что это сущая правда. Действительно, сирена, она таки и выводит из строя людей. И вот, вы можете себе представить, что в это время творится на станции. Люди выскакивали из постелей полураздетыми, бежали в убежища, некоторые бежали к агрегатам, чтобы привести их в состояние «готовности» к такой бомбардировке.

Бомбардировка продолжалась недолго, минут 20–25, но для нас это показалось вечностью. Когда самолеты улетели, мы вынуждены были признать исключительной силы результаты этой бомбардировки. До этого дня у нас не было ни одной серьезной жертвы, то в этот день их было больше двух десятков. Пострадало очень много агрегатов. И станция фактически была на долгое время выведена из строя с точки зрения ее эксплуатации.

Пришел Ильин, секретарь обкома партии. Было принято решение обкома партии окончательно эвакуироваться на левый берег Волги с тем, чтобы сохранить оставшуюся горсточку смельчаков.

И к этой операции мы стали готовиться с расчетом переправки на левый берег в ночь на 5 ноября.

Около 5 часов вечера 4‑го противник повторил свой налет – теперь уже 33-мя бомбардировщиками. В ночь на 5‑е, за исключением 17 человек во главе с управляющим т. Землянским, весь персонал был переправлен в с. Заплавное, имея своей целью дальнейшую отправку на Урал.

После выполнения своих задач по приведению станции к длительной консервации, оставшаяся группа в 17 человек 17 ноября также приехала в Заплавное.

…Следующий период нашей деятельности определился с первых дней наступления Красной Армии. Надо было немедленно принимать меры к восстановлению станции, одновременно был осуществлен выезд в Москву для получения принципиальных установок и выезд группы людей непосредственно на станцию для начала организации восстановительных работ. И с 8 декабря 1942 года для нас начался период возрождения сердца Сталинграда. И начались очередные трудности восстановления в условиях полного отсутствия рабочей силы и материалов. Следует заметить, что за период осады нам удалось через Волгу, а в дальнейшем на Урал переправить все наше ценное оборудование, а также все оборудование небольших габаритов. В таких условиях трудности были несоизмеримы. Но город требовал от нас, чтобы сердце его билось, и мы, несмотря на эти трудные условия, взялись по стахановки восстанавливать Сталгрэс. Такие люди как мастер Гунгасов, техник Горбунов, комендант Андреев, который был буквально универсалом, работая и за стекольщика, за начальника бюро пропусков и за начальника отдела снабжения, и за начальника отдела кадров и т. д., эти люди показали высокие образцы преданности своей родине.

Постепенно к нам стали стекаться наши рабочие. У меня сейчас лежит большая пачка писем от наших рабочих, работающих на Востоке, и можно смело сказать, что около 95 % всего эвакуированного персонала нашего комбината с необычайным желанием и стремлением хочет вернуться на родину и при любых условиях (они, конечно, знают в каких условиях находится сейчас наша Сталгрэс) приступить к восстановлению станции».

Должен сказать, что эффективна работа нашего персонала на период осады и в последующем, в начале восстановительных работ. Она в первую очередь зависела от того, насколько правильно мы смогли организовать снабжение нашего коллектива, правильно расставить силы. В этом вопросе первейшую роль и первейшее значение сыграл наш управляющий т. Землянский. В период осады мы были отрезаны от баз снабжения, но вместе с тем тов. Землянский изыскивал такие пути снабжения, которые полностью удовлетворяли наши нужды.

Сейчас у нас уже большой коллектив, прибывают наши коммунисты, растет парторганизация, и мы надеемся, что в ближайшем будущем, с получением топлива, которое нам необходимо для пуска, сердце Сталинграда заработает.

У нас полагается 4 дежурных инженера, был один, полагается 4 сменных мастера – был один, он спал в цеху, он же работал, как что случилось его будит машинист, и он начинает работать. Начальники цехов основные были, причем или начальник или заместитель.

Мы очень гордимся следующими обстоятельствами нашей деятельности. Во-первых, наш народ, который сейчас находится на Востоке, показывает образцы стахановского труда. И, несмотря на приказы наркома об отпуске его к нам, отпуск его идет исключительно медленными темпами. Наш коллектив горд, что сумел за период своей деятельности воспитать людей, которые в глубоком тылу показывают образцы работы.

В период осады мы очень часто встречались с военными, вращались в этих военных кругах, мы им были необходимы даже таких мелочах, как снабжение газированной водой, как обеспечение баней, а в фронтовых условиях баня – это слишком многое для тех, кто бывал в этих условиях, и эти люди, не скрывая, заявляли, что таких условий, в которых находится коллектив Сталинградской станции, они еще не видели ни на одной станции, даже Севастопольская станция не была еще в таких условиях как наша.

Я еще не сказал, но это следовало бы сказать, что за весь период на наш объект было выпущено 900 артиллерийских снарядов и около 200 бомб. На последнем пленуме горкома партии тов. Абрамов – член Военного совета 64‑й армии сказал, мы уезжаем сейчас от вас, уезжаем на Запад для того, чтобы громить и дальше врага, но мы никогда не забудем героических людей, города-героя».

Мы очень часто наблюдали, как обстреливали немцы Сталгрэс. Буквально получается: их обстреливают, а они дымят. Кажется все, слишком много артиллерийского огня, слишком много снарядов в них засело, все взорвано, а утром встанешь – они дымят. Эта скромная оценка генерала, она действительно была справедливой.

Может быть даже трудно поверить, что можно было совершенно безопасно жить в Кировском районе, находясь в 200 метрах от нашей станции, т. к. огонь был настолько направленный и точный, что люди, живущие рядом со станцией, или женщины, живущие в поселке, были очень спокойны за все существование. Мне приходилось часто бывать в поселке и слышать от населения или от военных такие разговоры: «Опять стреляют». А другой отвечает: «Это опять по Сталгрэсу». И настолько была точная уверенность, что только туда стреляют, что тут безопасно, что люди себя совершенно спокойно чувствовали до 4 ноября.