Книга: У всякого народа есть родина, но только у нас – Россия. Проблема единения народов России в экстремальные периоды истории как цивилизационный феномен российской государственности. Исследования и документы
Назад: Документ № 8 «…В нашем отделении было 3 узбека, 2 киргиза, 3 русских и 1 мордвин. Командир взвода был татарин» Из беседы со Львом Александровичем Охитович – красноармейцем 347‑го стрелкового полка 308‑й стрелковой дивизии. 14 августа 1943 г.
Дальше: Документ № 10 «Потеряла мужа и двоих детей во время боев в Сталинграде» Из беседы с Аграфеной Петровной Поздняковой – кухонной рабочей горкома ВКП (б). 14 марта 1943 г. Сталинград.

Документ № 9

«Мы работали, когда вокруг нас рвались мины, снаряды, сыпалось все, а мы делали сложные операции…»

Из беседы с Верой Леонтьевной Гуровой – медицинской сестрой 13‑й гвардейской стрелковой дивизии 62‑й армии. Сталинград. 7 января 1943 г.

1920 года рождения. Родилась в Днепропетровской области, г. Кривой Рог, украинка. Окончила в Кривом Роге медтехникум, пошла добровольно на финский фронт. Я по специальности операционная сестра. Там работала старшей операционной сестрой. За финскую кампанию получила медаль «За боевые заслуги», орден «Красной звезды» за Киев. Второй орден «Красной звезды» получила в этой дивизии, вручал полковник Вавилов. Была награждена указом Донского фронта за бои под Тимом.

Под Киевом было тяжело, но не настолько как под Сталинградом. Мы работали, когда вокруг нас рвались мины, снаряды, сыпалось все, а мы делали сложные операции. Я работаю в медсанбате. Под Киевом не было таких трудных условий работы. Мы стояли там в большой больнице, снаряды, может быть, и долетали, но они нам не мешали как здесь. Здесь у нас 600–700 раненых в сутки протекало. Приходилось работать круглые сутки. Помещение все время обрушивалось. Медсанбат помещался на хуторе Буркова по ту сторону Волги во втором эшелоне, а здесь был только передовой пункт. Я была там, а сейчас прибыла на смену сюда, когда там работы стало меньше.

Все сложные операции проводились там, в более спокойной обстановке. Нельзя же было оперировать раненого и держать его здесь 4–6 дней. Сейчас здесь тихо, раненых немного, а тогда у нас было очень много.

Больше всего было осколочных ранений, от мин, снарядов, бомбежек. Под Сталинградом мы имели в большинстве случаев осколочные ранения. До этого времени, когда мы стояли против Харькова, у нас на передовой медпункт меньшую роль играл, потому что раненых нам удалось быстро доставлять в медсанбат для того, чтобы оказать помощь, а в работе под Сталинградом этот передовой пункт сыграл очень большую роль. Раненых в живот здесь оперировали и здесь держали некоторое время. Может быть в то время, пока мы их доставим в медсанбат, они бы погибли. Их на носилках переносили.

Во время сталинградских боев ввиду плохой транспортировки, командование нашей армии выделило передовой пункт. Он состоял их двух хирургов, старшей сестры и младшей. Здесь раненым переливали кровь, делали операции и здесь же в блиндажах вылеживали несколько дней, а потом перевозили туда. Я была там потому, что вся тяжесть работы ложилась на ту часть медсанбата, которая находилась во втором эшелоне. Мы никогда не испытывали такой тяжести, как здесь, никогда я не видела столько раненых.

Сейчас я увидела, что сестры, кроме того, должны быть веселыми. Раненые все смотрят на тебя. Бывало, во время бомбежки раненые смотрят на тебя, как ты себя ведешь, так и они ведут себя. Я помню случай, когда бомбили нас, а раненых только обрабатывали, они оставались еще на столе. Это было под Киевом. Мне несколько раз приходилось оставаться с ранеными. В палатке ДПМ (дивизионный пункт медпомощи) была расположена операционная. Летало очень много самолетов. Хирург обработал, вышел, а 6 человек раненых нужно было снять со стола. В это время начали бомбить. Я и одна девчонка остались с ними, они на нас смотрят, говорят: «Идите сестры, спасайтесь вы, мы все равно раненые. Нам уходить было некуда, да и куда же уйдешь, если раненые смотрят на тебя, а ты их оставишь. Мне два раза приходилось оставаться при таких условиях. Я знаю, что ранен, ему больно, он знает, что еще один осколок может нанести такой урон и мне мысль даже не приходила в голову, чтобы я оставила раненого и ушла. С какими же глазами я потом вернусь палату и посмотрю на раненого. Я же приехала спасать его. Я не замужем.

Так же как боец рассказал о своем наступлении, так могу и я рассказать, как чувствовала себя на своей работе. Было по двое суток так, что ходишь и не помнишь себя, только видишь раненых. Я, как старшая сестра, вывод делаю, что не только квалифицированная сестра военная, а и должна быть очень хороший организатор. Вот мы приезжаем на новое место и мне, как старшей сестре, хирург поручает, чтобы помещение было готово. Я со старшей медсестрой должна организовать так, чтобы все было подготовлено к работе, расставлен народ. Я здесь участвовала только в несложных операциях, а так все время мне приходилось заниматься организационной работой. Я должна была смотреть, чтобы все было, чтобы никакого перерыва в работе не было, иначе все хирурги, сестры будут стоять, если не хватит какого-нибудь материала».

Один раненый нас заставил прямо плакать. Он младший лейтенант, молодой, с 1922 г. Это было в Буровке в октябре. Он попал к нам раненым, ему сделали ампутацию ноги. Он сам был с Украины. Вся его семья, мать, отец, его девушка остались там, и он не знал, живы ли они или нет. Он нам все рассказывал, выражал очень большую ненависть к врагу все время, пока ему делали ампутацию, пока готовились к ней, потом он лежал с полчаса на столе. Операция делалась под наркозом. Мы его потом поили, кормили, и он очень нас просил, пока мы останемся под Сталинградом, мстить за него. Потом его отправили в тыловой госпиталь.

Очень мало таких людей, которые при тяжелом ранении теряли свой моральный облик, думали бы только о себе. Большинство сохраняло свой дух, и может быть, он на миг забывается, пока производится операция. После операции он начинает рассказывать, как его ранило, выражает свой гнев, жажду мщения за Родину. Есть раненые, которые поступают с легким ранением и уже считают себя не человеком, есть раненые с тяжелыми ранениями и не падают духом.

Я пять лет работаю операционной сестрой, без конца вижу эту кровь. В таком массовом количестве, конечно, не видела. Я знаю, что должна забыть все – это моя работа. Конечно, это не значит, что я не сочувствую раненому, смотрю на него как на бревно. Я переживала, но не должна делать так, чтобы это отражалось на оказании помощи раненому. Во время сложной операции, если я буду думать о чем-то другом, а не о ходе операции, так у меня ничего не получится.

Я не комсомолка, но подаю сейчас в кандидаты партии.

По-моему женщина в армии приносит такую же пользу, как и мужчина, конечно, за некоторым исключением, но эти исключения бывают и в мирное время. Иногда становится очень обидно, когда к женщине относятся с презрением: «А, женщина, да еще в армии». Я знаю, что пришла в армию выполнять свои обязанности. Те, кто плохо себя ведет, зависит от самих, что складывается такое мнение.

Назад: Документ № 8 «…В нашем отделении было 3 узбека, 2 киргиза, 3 русских и 1 мордвин. Командир взвода был татарин» Из беседы со Львом Александровичем Охитович – красноармейцем 347‑го стрелкового полка 308‑й стрелковой дивизии. 14 августа 1943 г.
Дальше: Документ № 10 «Потеряла мужа и двоих детей во время боев в Сталинграде» Из беседы с Аграфеной Петровной Поздняковой – кухонной рабочей горкома ВКП (б). 14 марта 1943 г. Сталинград.